а «Седд-уль-Бахр» и свыше трех десятков более мелких судов гнили в итальянских портах, а потом были за бесценок проданы Франции.
Так на Корфу и иные Ионические острова вернулись французы. Верно пишет академик Е.В.Тарле: «Грекам Ионических островов приходилось сразу же отказаться от дарованного им русскими самоуправления, от установленного Ушаковым и поддержанного его преемниками режима полного уважения к их национальной самобытности и перейти под железный скипетр всеевропейского диктатора, ни о каких самоуправлениях своих верноподданных никогда даже и не помышлявшего. А все свои экономические интересы его новые подданные должны были отныне подчинять интересам французских купцов и промышленников… Жители Ионических островов, и в частности острова Корфу, с большой тревогой отнеслись к внезапной передаче их Наполеону. Русских провожали, по единодушным отзывам, с большим горем. Французы быстро свели к нулю дарованное еще Ф.Ф. Ушаковым самоуправление, которое даже в таких совсем «умеренных» дозах было несовместимо с режимом первой империи, а кроме того, морская торговля становилась почти немыслимой из-за английских нападений на новых невольных подданных Наполеона. Вот документ, рисующий последние дни пребывания русских на Корфу: «Лиссабон. 1807 г., ноября 6‐го. Мог ли ты представить, откуда получишь мое письмо? Мы в столице Португалии, а не в России, куда все наше желание стремилось… Буря заставала сюда укрыться, и мы здесь простоим довольно долго. Ты знал, что мы еще были в Корфе, занятой уже французами, с которыми жили не по-приятельски: почти 3 года у нас была война с ними, – трудно скоро себя переломить. Несчастная кампания в Пруссии возвысила французов, но храбрость наших войск заставила их нас уважать. Несносное хвастовство французских офицеров, не бывших в Пруссии и оставшихся в Италии, который составляют теперь здешний гарнизон, до того довело, что были беспрерывные дуэли, и съехать на берег почти всегда влекло к какой-нибудь неприятной истории. То желание было общее – скорее оставить Корфу. Шесть пехотных полков, находившихся в Далмации и на Ионических островах, на купеческих судах перевезены в Венецию. Наш Архипелагский отряд отправился в Россию, и всем кораблям Балтийского флота также велено итти в Россию. 19 сентября оставили навсегда Корфу и с большим сожалением». Очевидец Павел Свиньин пишет: «Не могу умолчать, чтоб не упомянуть о благородном поступке храбрых суллиотов и албанцев, бывших на нашей службе. По занятии французами Корфу они не хотели иначе согласиться на лестные предложения Бертье вступить на службу Наполеона, как по узнании, что они более нам не нужны, и на условии, чтобы не быть никогда употребленными противу русских».
Интересно добавить, что среди русских войск, переправляемых в Россию с Корфу, был и молодой артиллерийский офицер Александр Самойлович Фигнер (1787–1813 гг.) – будущий знаменитый партизан Отечественной войны 1812 г. Об этом свидетельствует его сотоварищ по партизанским действиям – Денис Васильевич Давыдов (1784–1839 гг.) в письме писателю Н.М. Загоскину (тот заинтересовался личностью Фигнера для своего нового романа и просил Давыдова поделиться своими воспоминаниями о нем) в 1830 или 1831 г.: «Всегда он ездил на лошади омундштученной и оседланной французскою сбруей, чрез что легко ему было только что накинуть на себя французский плащ и надеть французскую шляпу, чтобы проезжать между французскими войсками и все видеть своими глазами. Ему для сего способствовало твердое знание и хороший выговор италианского языка, которому он выучился в Неаполе, быв, еще юношею, с нашими войсками, возвращавшимися из Корфу чрез Неаполь».
В многообразии лелеемых Наполеоном после Тильзита планов Корфу вновь начал играть изрядную роль: именно оттуда одна часть его армии (вторая – с Котора) должна была проникнуть на Балканы, а оттуда – на завоевание Персии. Он писал своему генералу Мармону (1774–1852 гг.), сделанному им герцогом Рагузским (кстати, противнику Сенявина по действиям у Каттаро) (пер. с англ. – Е.С.): «Поймите, однако же, что при нынешнем положении вещей потеря Корфу стала бы для Империи величайшим несчастьем, которое только могло бы ее постичь». Однако эти воистину наполеоновские планы не сработали – в 1808 г. началась затяжная война в Испании, а в 1812 г. и последующих Бонапарту явно стало не до Корфу. К 1810 г. английский вице-адмирал Катберт Коллингвуд (1750–1810 гг.), верный соратник Нельсона, без особого сопротивления занял все Ионические острова – кроме Пакси и Корфу. Пакси был занят англичанами в 1814 г., а Корфу держался до самого окончательного падения Наполеона: большой французский гарнизон «высидел» годовую осаду, и сдался только, когда новый французский король Людовик XVIII (1755–1824 гг., правил с 1814 г. с перерывом на знаменитые «Сто дней» в 1815 г.) официально не отдал остров британцам. Они объявили Ионическую республику своим протекторатом, править которой стал особый лорд-комиссар; несмотря на благостно-благонамеренную английскую ложь о спокойствии и процветании, принесенном на острова, регулярные восстания местных жителей, жестоко подавляемые, свидетельствовали об обратном. Особенно повстанцы активизировались во время греческой революции 1821–1829 гг., и если часть обитателей Ионических островов покидала республику и отправлялась сражаться за общегреческое дело, другая часть осталась дома резать англичан. В принципе, дело было общим, только вот Ионическая республика от оккупантов не освободилась. Е.В. Тарле пишет в своей работе, посвященной Средиземноморскому походу Д.Н. Сенявина: «Центральный военно-исторический архив сохранил очень любопытный документ, хорошо показывающий, какую память о себе оставил в греческом народе славный русский адмирал. В разгаре героического освободительного движения против турок в мае 1821 г. в Петербург прибыл греческий гетерист Булгари (характерно, что еще во время штурма Видо на форты Новой крепости Корфу греков вел граф Николай Маркович Булгари; сохранилось письмо адмирала Ушакова к нему от 25 сентября 1800 г., где Федор Федорович благодарит его «за все ваши ко мне ласки, учтивость и за всю верную вашу услугу, ревность и усердие к службе и отечеству вашему, при осаде и взятии Корфу вами оказанные» и надеется, «…что вы всегда стараться будете о спокойствии народа и примером вашим поощрять их… (и) не допустите никого и ни до каких развратов, а особо до напрасного роптания на какое-либо неудовольствие, касающееся Блистательной Порты». Если это не тот самый граф, то, надо полагать, явно родственник – может быть, один из сыновей – поручик Спиридон Николаевич Булгари (ок. 1800 – после 1850 гг., репрессирован за недонесение о готовившемся восстании декабристов) или его брат Яков (? – 1828 г.); оба были членами тайной организации «Филики Этэрия», притом Яков, подвергнувшийся непродолжительному заключению по делу декабристов, был отцом декабриста Николая Булгари (1805–1841 гг., пережил каторгу, заключение в крепости, выслужился из рядового в подпоручики). – Е.С.). Будучи в Петербурге, он получил письмо «за подписанием многих греков, в коем просили они адмирала Сенявина для командования их флотом». Булгари отвез это письмо графу Милорадовичу. Милорадович никакого дальнейшего хода коллективной просьбе греческих повстанцев тогда не дал, конечно, и дать не мог.
В той же работе приведено следующее интересное свидетельство: «Через сорок без малого лет после пребывания Сенявина на Ионических островах местное население поминало его с самой теплой благодарностью. Вот что рассказывает в своих «Воспоминаниях русского моряка» Сущов, посетивший остров Занте в 1841 г.: «О ком говорили с заметным оживлением и всех расспрашивали приезжавшие толпы? Кого благословляют здешние народы, рассказывая детям о его временах, о их благоденствии… под управлением адмирала Сенявина. Здесь все знают, помнят и глубоко уважают Дмитрия Николаевича. Любопытный разговор наших гостей был о нем; они не говорили о его воинской славе или морской известности, нет, они рассказывали о нем самом, как о человеке без блеска и титула. Говорили, как он был строг и вместе с тем входил в малейшие нужды жителей, всякого сам утешал, каждому помогал, и его любили больше, нежели боялись. В какой дисциплине держал он своих и чужих, – но любил, чтобы все, его окружающие, были им довольны и всегда веселы, сам изобретал удовольствия, давал пиры, и все уважали его не на словах, а действительно, как отца-командира». И, конечно, у населения навсегда осталось в памяти, с каким неподдельным горем, с какой растерянностью принято было известие (абсолютно неожиданное) о Тильзитском договоре, отдавшем Ионические острова в руки Наполеона. Сам русский адмирал должен был успокаивать («усмирять») взволнованных его отъездом жителей: «Как это неожиданное известие всех поразило! Не хотели атому верить, но адмирал Сенявин усмирил их, и весь народ со слезами провожал его. И теперь, при этом рассказе, у некоторых навертывались слезы. Зантионцы желали знать все подробности об адмирале: когда он умер? Где похоронен? Какой сделан памятник? Остались ли у него дети? Необыкновенно отрадно было нам слышать искреннее участие и уважение иностранцев к человеку, уже давно успокоившемуся от неправильного волнения света, но славою которого всегда будет украшаться наш флот, а имя Сенявина долго будет заставлять биться от восторга сердца русских моряков».
Суровым памятником английского владычества на Корфу доныне служат глухие черные казематы, возведенные посреди цитадели Новой крепости. Избегающие острых углов, прореженные только узкими щелями для ружейной пальбы, центральные бастионы, извивая свои стены внутри других таких же стен, создают рядом с собой довольно удушливую атмосферу каменного мешка. Местами видны вензеля королевы Виктории и года постройки – 1842, 1843, 1845. Софи Аткинсон описывает случай, когда в конце 1840‐х гг. 12 британских солдат во главе с сержантом доблестно оборонялись против восставших; в награду служивый попросил лишь об одном – разрешении, чтоб к нему приехала жена. Льгота по тем временам немалая – по свидетельству лорда Карлайла, в 1851 г. только шести процентам британских военнослужащих корфиотского гарнизона было разрешено иметь при себе жен – и то они спали (в прямом смысле, разумеется) в общих бараках со всеми солдатами. Бравому сержанту в довесок к жене выделили еще медаль и 20 фунтов пенсии.