Я покачал головой.
— Все никак не врублюсь, Пепс, — сказал я. — На кой черт тебе так позарез нужно доказать, что привидения существуют?
— На кой? Потому что это докажет, что жизнь продолжается и по ту сторону смерти, Зед! Это знание способно перевернуть наши представления вообще обо всем. Это может стать настоящей революцией!
— Но ты же предполагаешь, что существование жизни за гробом — это хорошо?
— А как жизнь вечная может оказаться чем-то плохим?
Мне вдруг вспомнился мой недавний сон.
— А что если… если вечная жизнь означает вечные страдания? Ты и правда хочешь узнать, что тебя там ждет?
— Иначе говоря, ад?
— Называй как хочешь. Но… черт, отлично, почему бы и нет. Тебе хотелось бы доказать существование преисподней?
— Конечно, само собой, ведь если есть на свете преисподняя, значит, и рай тоже есть.
— Не обязательно, Пепс, сказал я. — Может быть, там только ад, и именно поэтому в смерти столько загадок, такая уж она непонятная. Может, ее и не полагается понимать или развенчивать. Вероятно, она потому так тщательно обернута тайнами, что лежащее по ту сторону настолько кошмарно, что мы не смогли бы спокойно проживать наши жизни, зная наверняка, что нас ждет потом?
— Черт тебя дери, Зед! — вспылил он. — Как ты вообще встаешь с кровати по утрам?
— Только потому, что жизнь такова, какая она есть. Нас либо ждет что-то после смерти, хорошее или плохое, либо там нет вообще ничего. Стоит ли зацикливаться и пытаться что-либо доказывать, если это ни черта не изменит? — Я от души врезал ему по спине. — На этой ноте, полной оптимизма, пойдем посмотрим, что может скрываться в этой лачуге.
Призраков внутри лачуги не оказалось. Зато уж кукол там было! Навскидку — сотня, а может, и больше, впихнутые в пространство размером со стандартную спальню. На какое-то время я потерялся в воспоминаниях о призах на ярмарке, свисающих со стен и потолка, — вот только эти не были милыми мягкими игрушками. Они были похожи на прочих, уже виденных нами кукол: выкинутые, вызывающие тоску, заплесневелые, с паутиной у приоткрытых губ и в глазницах. Но они все же были другими. У каждой голова и конечности на месте, а многие украшены ожерельями, браслетами и странными головными уборами ручной работы. В результате пред нами предстало несуразное зрелище, исполненное и жестокости, и любви.
Кашлянув, я обрел голос:
— Похоже, это любимицы Солано.
Не отрывая фотокамеру от лица, Пеппер переходил от стены к стене и делал кадры крупным планом отдельных, особо неприятных с виду кукол.
— Ты только глянь на эту, Зед, — с восторженным придыханием предложил он. Щелк, щелк, щелк!
Я подошел к Пепперу, он стоял у опорного столба, к которому была привязана очередная «интересная» кукла. Я сморщил нос от почти выворачивающего наизнанку запаха плесени, который вдруг растекся в воздухе. Некогда кукла была окрашена в телесный оттенок, но теперь ее почти целиком затянула серая патина грязи, вызвав в моей памяти медицинские иллюстрации, живописующие различные стадии некроза. Спутанные черные клочья волос свешивались на лицо, но при этом откинутая челка открывала распахнутый черный глаз. На запястьях у куклы красовалось с дюжину цветастых браслетов, на шее качался стетоскоп.
— О, и на эту тоже! — прошелестел Пеппер, переходя к кукле, чья лысая головка была утыкана гвоздями, а лицо — кольцами для пирсинга и всем, что только может пронзить пластик. Щелк, щелк!
Я покачал головой:
— В жизни бы не догадался, что Солано был фанатом «Восставшего из ада».
— Эй, а это не алтарь ли, часом? — Пеппер вновь пришел в движение. Щелк, щелк! Быстрый шаг назад, поиск более удачного ракурса. Щелк. — Можешь сфотографировать меня перед этой штукой?
— А не пора ли тебе начать съемку фильма?
— Обычно я начинаю с фотографий, чтобы прочувствовать место съемок.
Он протянул мне свою фотокамеру, а сам присел на корточки у алтаря, ограниченного двумя вырезанными из дерева журавлями, которые стояли на доске с выведенной вручную надписью: «СОЧИМИЛЬКО». Между журавлями сидела, вероятно, самая диковинная из всех виденных мною кукол. На ней было нечто вроде шляпы, с которой свисали ленты, католические четки и серьги-обручи. На кукле также имелись солнечные очки, ожерелье с большим серебряным кулоном и белое с розовым платье — на груди вышиты два плюшевых мишки.
— Ты да она, сладкая парочка, — пробормотал я, шурясь в видоискатель камеры, и сделал несколько снимков. — Есть догадки, чем она так важна?
Пеппер забрал у меня аппарат и выпятил губы с самым задумчивым видом.
— Не могу быть уверен, но сказал бы, что эта кукла была любимицей Солано. Может, это ее он когда-то нашел? Самая первая?
— Она выглядит не такой уж и старой.
— С каких это пор куклы научились стареть?
— На этом острове научились. Некоторым, с виду, лет под сто.
— Может, дух девочки выбрал именно ее в качестве своего медиума?
— Чтобы говорить с Солано? Кажется, ты упоминал, что она разговаривала с ним в его снах?
— И возможно, при помощи некоторых кукол тоже.
— Ты сочиняешь эту фигню прямо по ходу пьесы?
Приложив руку к сердцу, Пеппер дал понять, что мои слова его задели.
— Как ты можешь, Зед? Хотя бы попытайся обойтись без предвзятости!
— Пытаюсь, Пепс. Мое сознание открыто, и в нем гуляют сквозняки. — Я указал на цветную фотографию в широкой деревянной рамке, висящую на стене слева от алтаря. — Значит, это и есть сам великий и ужасный Солано?
На фото был изображен мужчина с редеющими черными волосами, добрыми темными глазами, неопрятными усами подковкой и тощей бородкой клинышком. Он улыбался, выставив напоказ желтоватые зубы. Из-под пончо виднелся надетый на голое тело выходной жилет.
— Вроде приятный с виду папаша.
— Никто не говорил, что Солано был плохим человеком.
— Просто немного сумасшедший.
— Набожный…
— МА-МА…
Я дернулся от неожиданности. Пеппер вроде бы был удивлен не меньше моего. Выждав паузу, я сказал:
— Которая из них…
— МА-МА…
Голос громкий, плаксивый, избалованный.
Пеппер начал пятиться к двери.
— Куда это ты собрался? — спросил я.
— Какая-то кукла только что заговорила, Зед!
Отвернувшись, я двинулся вдоль стены, пытаясь сообразить, которая из них способна на такое…
— МА-МА…
Мои глаза задержались на клоуне, висящем прямо напротив меня: густые каштановые волосы, выбеленное лицо, розовый нос, розовые ямочки на щечках и розовые губы.
Он что, смеялся надо мною?
Ребенок внутри меня, который когда-то боялся темноты и гадал, какое чудище пряталось под его кроватью, рвался последовать примеру Пеппера и бежать куца глаза глядят из этой навевавшей клаустрофобию лачуги. Однако рационально мыслящий взрослый не мог ему этого позволить.
Всего лишь кукла. Бездушный кусок пластмассы. Работает на батарейках, подчиняется своей программе и время от времени издает звуки.
Я протянул руку к клоуну, собираясь повертеть игрушку в руках, стянуть пижамную курточку и поискать кнопку «вкл./выкл.» и отсек для батареек…
Громоподобный удар сотряс стену лачуги, сопровождаемый душераздирающим пронзительным визгом.
Взвыв, я отшатнулся назад и, влетев плечом в столб опоры, повалился наземь, увлекая за собою заодно нескольких кукол. И в тот же миг из-за стены послышался сдавленный смех.
Стыд колыхнулся во мне, выжигая нутро. Я оттолкнулся от пола, поднялся на ноги сам и поднял упавших. Леску, которая удерживала кукол на месте, я разорвал, и приладить их обратно на столб уже не было возможности. Я так и баюкал их на руках, не зная, как поступить, когда в дверном проеме показались Нитро и Хесус — оба довольные, подобно извалявшимся в дерьме свиньям.
— Ты вопишь, как первоклассница, Зед Ротт! — заметил Нитро.
Хесус сохранил невозмутимое лицо, едва скрывавшее гримасу высокомерия.
— Надеюсь, ты в порядке, Зед? — произнес он с подобающей любезностью. — Не ушибся, случайно?
Я скинул кукол под столб и двинулся к двери.
— Очень смешно, недоумки. А теперь потрудитесь-ка отвалить с моей дороги!
Хесус шагнул в сторону. Когда я проходил мимо, Нитро вцепился мне в локоть:
— Неужто ты так и оставишь тех кукол валяться на земле, а? Некрасиво с твоей стороны.
— Руки прочь, — процедил я сквозь зубы.
Его пальцы сжались сильнее.
— Тебе стоило бы поучиться хорошим манерам, друг мой. Нельзя же бродить повсюду, круша все, что только подвернется…
Я пихнул его — достаточно сильно, он едва не упал — и уже собирался броситься на Нитро с кулаками, вот только Хесус вмешался: сграбастал меня со спины, прижав руки к бокам. Я навалился на него спиною, пришпилив к дверному косяку. Хватка тут же Ослабла, хотя рук он не разжал.
Нитро обрел равновесие и, меча глазами молнии, ринулся к нам. Я развернулся на месте, используя тело Хесуса как импровизированный щит. Кулак Нитро просвистел мимо моего правого уха.
И вот тут нашу стычку прервали: откуда-то сбоку к нам подскочил Пеппер, криками призывая всех троих немедленно прекратить.
— Хесус! — Мгновением позже рядом ахнула Пита, возникшая словно из воздуха. — Нитро! Остановитесь!
Хесус выпустил меня. Я тут же развернулся вновь, уже напружиниваясь для атаки на Нитро, но Пеппер с Хесусом преградили мне путь.
Нитро вяло толкал Пеппера в спину, не пытаясь одолеть эту преграду.
— Зед, Нитро! — вопила Пита. — Какого дьявола вы тут устроили?
Нитро отер губы тыльной стороной ладони:
— Твой бойфренд напугался до одури и начал творить всякие милые глупости, только и всего.
— Больше не прикасайся ко мне, — тихо сказал я ему.
— Или что, чаво? Ты, слабак, с перепугу опять начнешь по-бабьи толкаться?
Я отодвинул Хесуса с Пеппером с дороги и ринулся к Нитро. Он встретил меня ударом, который скользнул по скуле, ослепив меня. Тем не менее я крепко врезался в него плечом. Мы проломили шаткие перила и покатились вниз по пологому склону. И всю дорогу в овраг боролись, переворачиваясь. Нитро бы