— Люсинда, — тихо произнес я, не ожидая ответа.
Его и не последовало.
Следующим я проведал Пеппера. Они с Розой лежали под зеленым ковром, только головы торчат наружу. «Две горошины в стручке», — улыбнулся я. Но если Роза выглядела довольной, лицо Пеппера покрывала испарина; похоже, он трясся от озноба.
Тыльной стороной пальцев я коснулся его лба — сильный жар.
— Пепс, — тихонько позвал я. — Не спишь?
Он открыл глаза, увидел меня, снова прикрыл.
— Похоже, ты здорово простыл под дождем, дружище.
Пеппер ничего не ответил.
Лучше всего, решил я, будет дать ему выпить чего-нибудь горячего. Дождевой воды у нас сколько угодно, но в хозяйстве Солано не имелось ни плиты, ни микроволновки, чтобы согреть ее, а затея разжигать огонь в хижине не выглядела разумной.
Значит, нужно попробовать поднять Пеппера, заставить подвигаться.
— Эй, Пепс, — сказал я. — Ты как, в состоянии сесть?
Едва заметно он покачал головой.
— Хоть ненадолго. Разогнать чуток кровь.
— Не могу, — выдавил он.
— Ну хоть попытайся.
Он с огромным трудом поднялся на локтях, но затем рухнул обратно. И опять покачал головой.
— Ну хорошо, — сказал я. — Просто отдыхай. Хочешь глотнуть воды?
— Нет…
— Я еще загляну.
Развернувшись, чтобы выйти, я обнаружил Питу, стоявшую прямо за моей спиной.
— Хочешь устроить мне сердечный приступ? — спросил я, оправившись от неожиданности.
— Хочу здесь поспать, — пояснила она.
— Кажется, кровать уже занята.
— На полу.
— Располагайся.
Она прошла мимо меня и опустилась на пол у изножья кровати. Легла на бок и свернулась калачиком, подсунув руку под голову.
Я ждал, что она скажет еще что-нибудь — «спокойной ночи», что ли. Но Пита молчала. Я вышел из комнаты и прикрыл дверь.
Подошел к столу и присел рядом с Елизаветой. Устав повсюду таскать за собою крюк для сена, я выложил свое оружие на крышку стола.
— Кажется, Люсинде стало хуже, — сказал я.
— Она потеряла много крови.
— Хочется верить, что она продержится до утра.
— И Пеппер вместе с ней.
— Ему не настолько плохо.
— Кажется, у него… Как это называется?.. — Елизавета содрогнулась всем телом и добавила: — Брррр…
— Переохлаждение?
Эта мысль и меня тоже успела посетить.
— Может, и так, — согласился я. — Но у него жар. Я почти уверен, что от переохлаждения кожа делается холодной, а не наоборот.
— Он весь дрожит.
— Думаю, он подхватил какой-то вирус. Мерзкую таракашку.
Елизавета встревожилась:
— Таракашку?
— Нет, не в этом смысле. Кстати говоря, как твой укус?
— Еще болит…
— И только?
— Голова немного кружилась.
Это меня обеспокоило.
— Все хорошо, — сказала она. — Теперь уже хорошо. Мне стало лучше.
— Надеюсь, что так.
— Я не морочу тебе голову, Зед. Что там за «таракашка»?
— Это я про простуду Пеппера, — объяснил я. — Со мной такое тоже случилось однажды, еще подростком. Мы с кучкой друзей отправились в Новый Орлеан на выходные, отмечать Марди Гра[23]. Машины ни у кого не было, и мы сели на «Грейхаунд» — междугородный автобус. Там был кондиционер с воздуховодом прямо над моей головой. Я не знал, как его выключить, и уснул под леденящим ветерком. А утром, когда мы прибыли в Новый Орлеан, — автобус шел всю ночь, — у меня появились все симптомы Пеппера. Жар, озноб, полнейшее бессилие. Когда мы добрались до гостиницы, я повалился на кровать и еще двенадцать часов не мог с нее подняться. Не мог даже есть. Вообще ничего не мог.
— А потом?
— Простуда ушла. Буквально за час я восстал из мертвых и почувствовал себя почти здоровым.
— Считаешь, Пепперу тоже станет лучше? Как по мановению волшебной палочки? — спросила Елизавета.
Я кивнул:
— Наверное, ему просто нужно отдохнуть.
На этой оптимистической ноте Елизавета сама сладко зевнула. Я тоже не удержался.
— Ну а я что пропустил? — спросил я.
— Пропустил? — удивилась она.
— Чем вы тут занимались, ребята, пока мы с Питой дежурили снаружи?
— Ничем примечательным, — пожала плечами Елизавета. — Хесус и Нитро устроили соревнование по армрестлингу.
— И кто победил?
— Попытайся угадать, Зед.
— И оба, не переставая, несли обо мне всякое дерьмо?
— Дерьмо? Нет. Много чего наговорили, но дерьма не было.
— Просто выражение такое.
Елизавета озорно улыбнулась:
— Знаю.
— Ну и?.. — не успокоился я.
— Что?
— Чего они наговорили?
— Тебе есть до этого дело?
— Никакого… Ну что же они говорили?
— Не могу тебе сказать.
— Почему?
— Потому что Хесус будет твоим шурином. Не хочу портить вам отношения.
— Не бывать Хесусу моим шурином.
— Но, когда ты женишься на Пите, он…
Я понизил голос:
— Мы с Питой расстались.
Елизавета уставилась на меня и от изумления даже приоткрыла рот:
— Когда?
— Очевидно, пока вы тут, ребята, занимались армрестлингом…
Елизавета промолчала. Подняла со стола крюк для сена, повертела в руках.
— Мне очень жаль, Зед, — наконец сказала она. — Хочешь поговорить?
— Нет.
Елизавета смотрела на меня, а я — на нее. Вроде бы она хотела что-то добавить, но не стала. И все же ее глаза не отрывались от моих.
— Ты справишься, Зед.
Я кивнул.
— Знаешь, что тебе нужно сделать?
Я молчал, дожидаясь продолжения.
— Перебраться в Россию.
— В Россию?
— Ты американец, причем богатый. С красивым мужественным лицом. В России все девушки будут твои.
Это меня удивило: хотя Россия была от нас невообразимо далеко, мне все же почудилось, что Елизавета и себя имеет в виду. То есть она со мною флиртует? Уже через пять минут после моего разрыва с Питой?
Я покосился на дверь комнаты Пеппера, радуясь тому, что догадался ее закрыть. Но что, если Пита стоит за нею, прижав к двери ухо, и подслушивает?
Нет. Мы говорили негромко, а барабанивший по крыше дождь и вовсе заглушал наши голоса.
Тем не менее мне захотелось скорее сменить тему, но по какой-то причине ничего подходящего в голову не шло.
— Я тебя умоляю, Зед… — улыбнулась Елизавета, накрывая мою ладонь обеими своими. — Это шутка.
Но шутила ли она? В глазах Елизаветы плясали проказливые огоньки: кажется, флирт шел всерьез… Наша беседа приняла странный оборот, но самое странное в ней было то, что Елизавета мне нравилась — с той самой поры, как Хесус нас познакомил, и я сейчас от всей души надеялся, что она не шутила.
Я прочистил горло. Она убрала руки от моей ладони.
Над нашими головами громыхнуло; раскат перешел в гулкое ворчание.
— Ох уж эта гроза, — сказала Елизавета. — Боже мой.
Буря, кровожадный убийца где-то поблизости… Ну конечно.
— Я тут пораскинул мозгами насчет того, что произошло на этом острове, — сказал я, наконец сумев распутать узел, в который свернулся мой язык. — Хочешь узнать мою версию о человеке, возможно убившем Мигеля?
— Ну конечно, — закивала Елизавета. — Выкладывай.
Я все объяснил.
— То есть Мигеля убил Солано? — подытожила Елизавета, и мне показалось, что она вот-вот рассмеется, объявив мои измышления бредовыми. Но она только добавила: — По-моему, ты можешь оказаться прав, Зед. Все сходится. Абсолютно все.
— Сходится, правда? — хмыкнул я. — Он живет на отшибе. Спятивший отшельник. И не хочет, чтобы на его острове высаживались туристы.
— И поэтому расправляется с ними.
— А потом топит тела в каналах. Пеппер рассказывал, что они все равно завалены скелетами, еще со времен революции.
— Я об этом не знала.
— Считается, что военные тысячами сбрасывали сюда трупы.
— Но ведь Мигеля никто в канал не бросил?
— Нет, но у Солано, наверное, просто не было на это времени. Он хотел сначала отыскать Люсинду и Розу. Убедиться, что никто не ускользнет отсюда живым и не выдаст его тайну всему миру.
— Но зачем было забирать глаза?
— Может, это у него такой прикол. Серийные убийцы те еще чудаки.
— Ой, Зед, у меня даже мурашки побежали, — сказала Елизавета, показывая руки. — Ты распутал эту загадку!
— Это не значит, что мы теперь в безопасности, — сказал я. — Он все еще бродит по острову.
— Да, ты прав. Но я чувствую себя увереннее, ведь Солано — не Рэмбо какой-нибудь. Обычный старик.
— И именно поэтому, наверное, ничего пока не предпринял.
— То есть не напал на нас?
Я кивнул.
— Солано должен был понять, где мы прячемся. Это ведь его дом. Но, как ты заметила, он стар. Может, он еще способен незаметно подкрасться к кому-то вроде Мигеля и истыкать ему спину ножом, но нас слишком много, и он ничего не может с нами поделать.
— Ох, Зед, это такое облегчение! — Елизавета потянулась через стол и поцеловала меня в губы. Поцелуй длился слишком долго, чтобы его можно было счесть обычным жестом вроде поздравления с успешным раскрытием тайны. Впрочем, я не возражал. По правде говоря, я был словно наэлектризован, точно одна из танцевавших в небе молний ударила в мой затылок.
Потом ее губы приоткрылись. Мои — вслед за ними. Наши языки соприкоснулись…
Я отпрянул — измученный, сбитый с толку, сознающий свою вину.
Что за чертовщина творится?
Елизавета не отрывала от меня зеленых глазищ, мечущих искры. Лицо чуточку порозовело, но она явно ни в чем не раскаивалась. Этот поцелуй не терзал ее совесть.
И тогда я понял, что придется положить конец тому, что мы начали. То, что мы делали, не было правильным. Такое чувство, будто что-то не так. Зачем делать больно окружающим? Пите будет больно, да и Хесусу тоже. Вообще-то, плевать мне на чувства Хесуса. Но о Пите я переживал. И это было неправильно! Слишком уж рано. Как-никак, Елизавета была ее близкой подругой…
— О чем ты думаешь, Зед? — поинтересовалась Елизавета.
Тот же вопрос задавала мне и Пита, — когда, за пару часов до того, мы вместе сидели за дверью, на крыльце хижины.