Даже странно, почему так вышло с курением, — ведь все прочие вредные привычки меня не обошли.
Сделав затяжку, я слегка отвернулся влево, чтобы не пускать дым в лицо Елизавете. В глаза бросилась размазанная по полу кровь, множество брызг, ведущих к выходу. В сознании всплыло лицо Нитро — его одичалый взгляд, который он вперил в меня, когда, спотыкаясь, влетел в комнату. Мольба и испуг в этом взгляде, такие чуждые для него эмоции.
— Мне он никогда не нравился, — прокомментировала Елизавета, будто прочтя мои мысли.
— Нитро?
— Он вечно подтрунивал над тобой, задирался. Даже противно.
— Он был придурком, — согласился я. Потом тихо рассмеялся. — Но в нем все-таки было нечто забавное.
— Забавное?
— Не будь мы с ним такими непримиримыми соперниками, я бы, наверное, даже мог с ним подружиться.
— Ты несешь околесицу, Зед.
Я снова затянулся сигаретой.
— Знаешь, что он заявил Пепперу, пока мы искали каноэ Розы? Он посоветовал ему смотреть сводки погоды на другом канале: у тамошней ведущей передок якобы пожарче…
— Да, в его духе шуточки. Он вечно рассказывал Хесусу похабные анекдоты, если только не…
Елизавета вдруг умолкла, и это показалось мне странным.
— Если только не… что?
Елизавета повела плечом, приглядываясь к огоньку своей сигареты.
— Если только поблизости не случалось Питы.
— Питы?
— Да. Только что уж теперь…
Я сдвинул брови. Елизавете известно нечто такое, чего не знаю я?
Избегая поднимать на меня глаза, девушка подобрала с пола бутылку водки и сделала новый глоток.
Я не выдержал:
— Выкладывай, Элиза. В чем дело?
— Ни в чем, Зед… — Но она все еще не смотрела мне в глаза.
— Разве Нитро и Пита… — Я не мог сообразить, как бы ловчее задать этот вопрос. — Разве между ними что-то было?
— Я не знаю, Зед. Ничего не знаю.
Наглая, неумелая ложь. Это ясно как день… и означает… что же? Что такого могло быть ей известно? Нитро и Пита флиртовали? Просто дурачились? Или трахались без перерыва, стоило мне отвернуться?
Крошка, которую я сейчас приходую, просто вагинамит.
Мое сердце пропустило удар, у меня слегка закружилась голова, словно я случайно наступил на выпавшего из гнезда птенца. Меня охватила злоба — гнев, — хотя он быстро выжег себя дотла. Будь Нитро сейчас жив, я выбил бы ему все зубы… Но увы. Он испустил дух, и чем бы ни занимался при жизни, на мертвеца не стоило обижаться.
Впрочем, Пита… совсем другая история. Я почти решился пойти, разбудить ее, закатить семейную сцену… Ну и чего я добьюсь? Она и так едва держится. Подобная стычка окончательно ее добьет.
«У нас все хорошо?» — спросила она меня, когда мы оба сидели на крылечке.
Ага, не считая той мелочи, что вы с Нитро трахаетесь, как кролики, у меня за спиной.
— Зед? — голос Елизаветы. Она озабоченно вглядывалась в мое лицо.
И она ведь знала! Скорее всего, Хесус тоже в курсе. Сколько еще народу шепталось по углам?
— Прости, — добавила она.
— Уже без разницы, — ответил я. Елизавета не обязана была рассказывать мне об изменах Питы. Она встречалась с Хесусом. И должна была хранить верность своему парню и его семье, а вовсе не мне…
Елизавета рывком подалась вперед, встала на колени. Потушила окурок о доски пола, забрала сигарету из моих пальцев, потушила и ее. Потом положила обе ладони на мою грудь. Мне почудилось, что она вот-вот обнимет меня, стараясь утешить. Но нет. Вместо этого она толкнула меня назад. Я воспротивился, не понимая, что происходит.
— Приляг, — шепнула она, продолжая толкать.
И я оказался на полу. Бейсболка слетела с головы, откатилась в сторону.
— Элиза… — сказал я.
Она потянула вверх свой розовый топик, обнажая сперва живот, а потом и лиловый лиф; стащила его совсем, воздев над головой. Подалась вперед и оседлала меня, пах к паху. Подняла мои ладони и прижала к своим грудям.
«Что за сумасбродство?» — оторопело думал я. Просто безумие! Труп Нитро остывает снаружи, в каких-то двух десятках футов от нас. Его кровью залит весь пол. В соседней комнате отдыхают Пита и Хесус.
Но внутри у меня уже щелкнул переключатель, и все это уже перестало иметь какое-либо значение.
Мои руки двигались сами по себе, исследуя упругость ее грудей, их вес, твердость сосков.
Я расстегнул застежку лифчика. Тонкие спагетти бретелек соскользнули по рукам, чашечки отпустили грудь — в тусклом свете свечей она казалась идеальной, полной и округлой.
Отложив лиф в сторонку, она склонилась надо мной, уперев руки в пол по обе стороны от моей головы. Ее губы пробежали по моей шее, по уху — теплое, чувственное дыхание. Когда она склонилась еще ниже, ее груди опустились к моему лицу, щекоча щеки. Я уловил запах пота на общем фоне ее духов, но он не показался отталкивающим.
Мой язык выбрался на разведку, стремясь поймать ее подвижные соски. Она тихо застонала. Я наощупь, наугад расстегнул пуговку на ее шортах, потянул вниз молнию. Но ничего большего я не смог бы добиться, покуда она сидела на мне верхом. Она это поняла и откинулась назад, а после поднялась, встала — с грацией дикой кошки.
Ее изумрудные глаза не отрывались от моих. Живые, серьезные, они были прекрасны. Она вся была прекрасна.
Она спустила шорты по ногам, и те упали к щиколоткам. Запустила пальцы под эластичный поясок трусиков — те были лиловыми, в тон лифчику, и совсем узенькими. Она спустила поясок с одного бедра, с другого, показывая ровно подбритую полоску волос на лобке, а потом снова потянула их вверх.
Дразнится.
Наконец она опустила свои тряпочки к ступням, одним шажком оставив позади и трусики, и шорты. А я тем временем избавился аг собственных пляжных шортов и семейных трусов.
Она вновь устроилась сверху; горячая и тугая, она качалась надо мной, сдавливала, скользила…
В полной тишине.
А после, вновь одетые, мы снова уселись на полу, как сидели прежде, — так, словно ничего и не произошло. Я поверить не мог, что между нами и впрямь что-то случилось. Это было так… неожиданно. Спонтанно. Сюрреалистично.
Я ощущал легкий туман в голове — меня поражало не столько то, что мы сейчас провернули, но и то, что остались безнаказанными.
А еще я ощущал себя полнейшим кретином.
Пита мне изменяла, напомнил я себе. Мы разорвали отношения. Яне совершил ничего дурного.
Только чувство такое, что будто все-таки совершил. Нечто очень дурное.
Хотя…
— Можно спросить у тебя кое-что? — сказала Елизавета.
— Спрашивай.
— Почему ты перестал участвовать в автогонках?
— Ах, это… — с облегчением протянул я. Не самая любимая тема, но это куда лучше, чем обсуждать то, что сейчас произошло между нами и к чему это может привести. — Ты разве не знаешь?
— Я слыхала об аварии, Хесус рассказывал.
Но ведь уже год прошел, и тебе стало лучше, да? Отчего бы не вернуться на гоночный трек?
— Не могу.
— Но почему?
— Мне не стало лучше.
— Ты выглядишь вполне здоровым.
Это правда, конечно. Мое тело сейчас исправно функционирует. Хотя в аварии я сломал несколько ребер, раздробил запястье и с такой силой ударился копчиком, что еще много дней не мог нормально сидеть. Даже и таким всего через две недели я вернулся в седло своего «шевроле»… но уже не был прежним. Ежедневно меня настигала головная боль, которая сказывалась на моих рефлексах гонщика, мешала и отвлекала. В заезде на кубок «CarsDirect.com 400» я задел отбойник крылом машины с водительской стороны. На втором повороте трека «Cracker Barrel Old Country Store 500» я врезался в ограждение и вылетел, вращаясь, в чистое поле. А затем, всего за несколько дней до очередных гонок на трассе Дарлингтон, мне было предписано совершить небольшой промотур с пресс-конференциями. На середине поездки пришлось отменить все назначенные интервью из-за худшей мигрени из всех, что у меня когда-либо случались.
Спонсоры забеспокоились. Мой пиарщик рекомендовал сделать паузу в заездах, но я проявил упрямство. Следующая гонка состоялась на Бристольской трассе в Теннесси, 500 кругов на приз «Фуд-Сити». К 340-му витку у меня так сильно разболелась голова, что главный тренер моей команды не дал мне ехать со следующего пит-стопа.
В конце концов я побывал у трех разных докторов. Ни один не мог сказать толком, что со мной происходит. Они дружно рекомендовали притормозить и расслабиться, отдохнуть хорошенько, — дескать, скоро я почувствую себя лучше и головная боль отступит.
— У меня бывают странные мигрени, — признался я Елизавете. — Порой они настолько сильны, что в глазах все расплывается.
Она поморщилась.
— Так в этом вся проблема?
— Если голова болит у банкира, все не так уж и плохо. Но когда речь идет о гонщике… о спортсмене, который несется со скоростью три тысячи футов в секунду, это еще какая проблема.
— Существуют ведь таблетки от боли.
— Ничто не помогает, — развел я руками. — Только вот это народное средство разве что…
Я подобрал с пола бутылку водки и сделал приличный глоток.
— Я ничего этого не знала.
— Ты и не спрашивала.
— Так чем ты занимаешься теперь? Знаю, порой мы видимся на вечеринках. Но ты не участвуешь в гонках, не ходишь на работу. Что же ты делаешь обычно? Каждый день?
— Пью.
— Я серьезно!
— Я тоже.
— Тогда что ты делаешь, когда напьешься?
— Тебе не все равно?
— Мне любопытно, Зед.
— У меня есть машина, над которой я сейчас корплю — хочу обновить ее, подлатать и усовершенствовать.
— Интересно, наверное?
— Это тяжкий труд, а не развлеку ха, но он позволяет занять чем-то время. А еще я разрабатываю свою настольную игру.
— Достойную игру? Это как? — удивилась Елизавета.
— Что? Нет… На-столь-ную. — Я изобразил руками картонный квадрат. — Вроде «Монополии».
— Ясно… Я играла в «Монополию».
— А в «Ай-Кью 2000», случаем, не играла?
— Что