это?
— Тоже настольная игра.
— Ты забываешь, откуда я родом, Зед. Мое детство в Советском Союзе как-то обходилось без кока-колы. Ты думаешь, мы там играли в «Ай-Кью 2000»?
Порой я действительно упускал из виду, что Елизавета выросла в Советском Союзе. И несмотря на то, что он развалился всего с десяток лет тому назад, но для меня это уже стало преданием седой старины.
— В общем, сейчас я придумываю игру наподобие «Ай-Кью 2000», тоже викторину. Только все вопросы и категории имеют отношение к Национальной гоночной ассоциации.
— Потрясающе. Непременно куплю такую.
— Никто и никогда не запустит ее в продажу. Это у меня такое хобби… — пожал я плечами. И решил сменить тему — А ты? Чем ты занимаешься день за днем?
— Работаю, — ответила Елизавета. — Я гувернантка, знаешь ли.
— А в свободное время?
— Ха! Свободное время? У меня его не бывает, Зед.
— Ты настолько занята?
— Я близнецам как мать родная. Эта работа меня выматывает.
— Но приносит удовольствие, надо полагать?
— Приносила бы, будь детки… обычными.
— А это не так?
— Их отец — российский олигарх, Зед. Они получают все, что ни пожелают. Стоит лишь захотеть. В свой последний день рождения они покатались на пони, получили в подарок выводок диких поросят, разбили куклу-пиньяту и объедались тортом высотой в мой рост. Они… — Елизавета поддернула свой нос кончиком пальца.
— Жадные?
— Да, но это не то слово. Чванливые? Да, они чванливые чудовища.
— Разве ты не можешь уволиться?
— И что тогда? Вернуться в Россию?
— Там по-прежнему все так плохо?
Елизавета кивнула.
— Наш президент уверял, что хочет помочь людям выбраться из нищеты, но ничего для этого не делал. Сам только набивал карманы… Коррупция, везде коррупция: сверху донизу. Да, там по-прежнему нелегко живется.
— Но в Мексике тебе понравилось?
— Больше, чем в России.
— Тогда просто поищи себе другую работу. Кругом полно всяких хороших международных школ.
— Ты не понимаешь, Зед. Ты американец и можешь работать где угодно. Мексика, Европа — тебе без разницы. У твоего правительства есть договоренности с другими, а наше ни с кем не договаривается. Работники из России никому не нужны, и никакая страна не выдаст так запросто рабочую визу. Мне просто повезло: семья, на которую я работаю, очень влиятельна. Только с их помощью я раздобыла визу, так что и уволиться теперь не могу.
Это явилось для меня откровением и заставило задуматься; забивать голову подобными вещами у меня как-то не было причин. И наконец я спросил:
— Когда истекает срок твоей визы?
— Будущей весной. Так что время у меня еще есть.
— Время для чего?
— Убедить Хесуса взять меня в жены.
Слова Елизаветы как наотмашь меня ударили.
Я ощутил горечь и досаду. И тем не менее поскорее отодвинул эти эмоции в сторонку. Елизавета и Хесус все еще были парой. Ну разумеется. То, что недавно произошло между нами, этот секс, ровным счетом ничего не значил. Секс он и есть секс. Способ отвлечься и сбежать, пускай ненадолго, от жуткой смерти Нитро, от этого острова ужасов.
И все же я не удержался от вопроса:
— Ты хочешь этой свадьбы?
— Тогда я получу вид на жительство. Я смогла бы уволиться без опасности, что меня депортируют назад в Россию. — Она озорно улыбнулась. — Тогда я тоже смогла бы переделывать старые автомобили и придумывать настольные игры.
Меня эта шутка не развеселила; меня грызла ревность. Глупо, конечно. У наших с Елизаветой отношений нет и не может быть будущего. Это конец.
И все же…
— Значит, он нужен тебе только ради визы? — спросил я.
Улыбка сползла с губ Елизаветы.
— Он мне нравится, Зед.
— Это потому, что у него есть деньги? Потому, что он добудет тебе вид на жительство?
Зеленые глаза Елизаветы полыхнули недобрым огнем.
— Не смей судить меня, Зед, — с угрозой в голосе произнесла она. — Не у каждого на этой планете жизнь была так же легка, как твоя.
— Это моя-то жизнь легкая? — искренне изумился я. — Да я вкалывал как проклятый, чтобы хоть чего-то добиться…
— Но ты имел возможность этого добиться, — возразила Елизавета. — Сколько знаменитых российских гонщиков ты сможешь вспомнить? Ну-ка?
— Никого, — признал я.
— Ты думаешь, это потому, что они не умеют водить гоночные машины? Вот и нет. Большинство и обычной дерьмовой машины не могут себе позволить. Откуда же взяться гоночной! Ты слишком многое принимаешь как должное, Зед. — Прежде, чем я успел бы хоть слово вставить, она продолжала: — Позволь, я расскажу тебе кое-что, ладно? Я жила в одной квартире с шестью другими семьями. И каждое утро просыпалась затемно, лишь бы не стоять в очереди, чтобы принять душ. Зимой на моем этаже — четвертом — всегда бывало жутко холодно, а третий вечно заливало, и там была парная от влажности. Прикинь? В университете тоже топили из рук вон плохо. Студенты сидели в куртках и шапках, кутались в шарфы. Наши ручки не желали писать, потому что в них застывали чернила. А дети, которых я потом учила… знаешь, какая у них была заветная мечта?
Я пожал плечами.
— Стать космонавтами?
— Уехать в Соединенные Штаты… — Елизавета качала головой, вспоминая. — Жить в Советском Союзе было не так уж плохо. Людям не приходилось думать о покупке продуктов, об оплате квитанций за коммуналку. Вообще почти не было проблем — до той поры, пока ты не… как бы выразиться… не начинал выделяться из толпы. Многие и не выделялись. Они сами не знали, чего лишены. Но после Горбачева все изменилось — вообще все. Мы впервые смогли выглянуть из-за железного занавеса. В телевизорах появились каналы «Си-эн-эн» и «Би-би-си». Люди осознали, насколько хреново жили все это время по сравнению со странами Запада и особенно — с США.
Я откровенно таращился на Елизавету, впитывая каждое слово.
— Давай я расскажу тебе об одном своем дне, — продолжала она. Елизавета разошлась не на шутку, и мне не хотелось ее прерывать. — Я шла домой, возвращаясь из школы, где работала учителем. Несла сумки. Знаешь, куда бы я ни шла, у меня всегда с собой были какие-то сумки, пакеты… как и у всех. Это не мода у нас была такая, Зед. Мы просто не знали, где и когда сможем чем-то затовариться. Лучше всегда быть наготове, верно?.. Уже недалеко от своего дома я проходила гастроном и увидела очередь — человек сорок или около того, на морозе. Я не знала, чего они ждут, но пропустить хоть что-нибудь не хотелось: «что-то» лучше, чем «ничего», правда? Я встала в хвост, заняла очередь. Стояла около часа. Пошел снег. У меня заледенели пальцы на руках и ногах, того и гляди отвалятся. Лицо, губы и нос посинели. Помню, как к тротуару подкатила машина. Водитель вышел, достал из багажника дворники, поставил на место. Обычно их убирали — берегли. Я наблюдала за этим мужчиной из очереди, за ним и его машиной в пятнах ржавчины, думала: какой счастливчик, у него ведь есть машина. Это меня разозлило. Почему я сама не могу купить машину? Почему мне вечно приходится тратить время на стояние в очередях? Это типичное занятие для старух, у них такая цель в жизни. Они способны терпеть и ждать, ждать, ждать — неважно даже чего. Но я-то не была бабушкой в платочке! И уже почти собралась с духом, чтобы направиться в начало очереди… пролезть в первый ряд… когда другая женщина решилась на такую же попытку прежде меня. Какой-то мужик принялся орать на нее. Она кричала в ответ — дома дети, их пора кормить. Мужик, похоже, был пьян. Он толкнул женщину, и та упала на лед и разбила себе ладонь. Пошла кровь. Но никто не торопился помочь ей подняться. Никому не хотелось потерять свое место в очереди.
Я был поражен.
— Ты тоже не помогла?
— Конечно, помогла. Не могла же я оставить ее лежащей в снегу. Я пропустила ее вперед себя в очереди. Другие не были этому рады и все вместе принялись кричать на нас.
— Вам удалось что-то купить?
— Да. Но остался только хлеб — скорее, крошки. Заведующий гастронома, Юра, иногда приторговывал продуктами с черного рынка, но в тот день мне нечего было ему дать.
— А чем ты обычно расплачивалась?
— Когда как. Иногда талонами на водку. Иногда долларами.
— Где же ты брала доллары?
Елизавета повела плечом.
— Выменивала на что-то другое. Так это работало в те годы. Однажды я нашла на улице хорошую меховую шапку — это было все равно что найти золотой слиток. Целый месяц ела до отвала.
— Кто-то обменял свои продуктовые карточки на шапку?
— Меховую шапку.
— Да, но если сам остаешься голодным…
— Ты просто не понимаешь, Зед. Именно потому, что у людей ничего не было, им хотелось что-то иметь. Как бы тебе объяснить? Не богатство делает человека счастливым. Достаточно знать, что у соседа еще меньше, чем у тебя. Если ты беден, а у соседа и того меньше, ты ощущаешь себя богачом. Это поднимает настроение. Такова уж человеческая натура, наверное…
Дав мне подумать над услышанным, Елизавета продолжала:
— В любом случае, о чем это я? В общем, системе пришел конец. Она сломалась, перестала работать. А когда неожиданно грянула война в Чечне, все стало еще хуже. Повсюду агрессия, насилие. Террористы подкладывали взрывчатку в подвалы многоэтажек. Бесконечные убийства, грабежи. Так что нет, Зед, мои ученики не хотели становиться космонавтами. Им хотелось того, что они видели по ящику, того, что они видели в Америке. Потому что там, если работать изо всех сил, можно чего угодно добиться, правда? «Американская мечта», слыхал? Им хотелось получить свой шанс чего-то достичь в этой жизни… — Новая, долгая пауза. — Значит, ты желаешь знать, остаюсь ли я с Хесусом ради его денег и визы? Да, может быть, и так. Люблю ли я его? Хочешь начистоту, Зед? Я ничего не знаю про любовь. Могу только догадываться, что это такое. Но я знаю, каково выживать, и не хочу потратить на это всю свою жизнь. Просто хочу жить, а не выживать, ясно тебе?
— Да, Элиза, — кивнул я. Похоже, последняя фраза была прямым переводом с русского, каким-то к месту приведенным афоризмом. — Кажется, я понимаю.