Значит, она все-таки нравится Зеду!
Его ладони соскользнули с ее талии на спину, просочились под резинку топика. Мягкие и теплые на ее обнаженной коже, они не остановились на достигнутом, продвигаясь все выше. Пальцы расстегнули лифчик. Лишь тогда ладони вновь устремились ниже, под поясок ее шортов, под резинку трусиков. С нежной страстью он поцеловал ее в шею — губы как крылья бабочки. Пощипал губами мочку уха. Вдоль ее позвоночника побежала зыбкая дрожь наслаждения.
— Зед…
И тогда его губы вернулись, чтобы унять ее собственные. Груди Елизаветы в чашечках расстегнутого лифа вжались в его грудь. Приподнявшись с пола, они оба сошлись и другими частями тел. Его возбуждение было очевидным.
Обе его ладони — теперь уже сильные, грубые — нырнули глубже под ремешок ее шортов, обхватили ягодицы, еще плотнее прижали ее к нему. Одна свернулась, чтобы опуститься вдоль внутренней поверхности бедра, подбираясь все ближе, щекоча и лаская…
Неожиданный шум заставил их отпрянуть друг от друга.
Елизавета распахнула глаза. В комнате непроглядный мрак, сплошная чернота. За то время, что она провела с сомкнутыми веками, кто-то потушил все свечи.
Хесус?
Где он?
Сердце так и неслось вскачь — но уже не от удовольствия, а от страха.
Шум повторился. Скрип ржавых петель?
— Что это было? — прошептала она.
— Дверца люка в полу, — пояснил Зед.
Зачем кому-то спускаться в подпол?
Или кто-то пытается оттуда выбраться?
— Зед…
— Тс-с!
Тяжелый удар: крышка люка отброшена на пол. Затем шарканье.
Кто-то поднимается по лестнице?
Елизавета запустила руку в кармашек шортов и вытащила оттуда зажигалку. Лихорадочно зачиркала. Металл трижды щелкнул о кремень, прежде чем искра подожгла струйку бутана, вызвав к жизни тоненький язычок пламени.
Вытянув перед собою руку с зажигалкой и подняв ее повыше, она ахнула.
Перед разверстым люком стояли две куклы. Они таращили на Елизавету свои стеклянные глазки, улыбаясь исподлобья. На одной была воздушная балетная пачка — и ничего больше, а голова казалась пересаженной от какой-то другой куклы: слишком велика для нее, да и оттенок кожи иной. На другой были грязно-белые ползунки, а лицо и конечности вымазаны сажей.
Они двинулись к Елизавете нетвердой походкой персонажей кукольного мультфильма.
Их брови поползли вниз, изображая гнев. Улыбки сложились в угрожающий оскал.
— Стреляй в них, Зед! — крикнула Елизавета, но с ее губ не слетело ни звука.
Полуголая кукла с пересаженной головой запустила пальцы в волосы Зеду и поволокла его назад, к черному зеву открытого люка. И исчезла там, унося жертву в свое логово.
Оставшаяся кукла склонила голову набок, изучая Елизавету.
Ползунки на кукле топорщились, заметила та. Они неплотно прилегали к телу — под ними было что-то еще. Множество бугорков двигались, извивались под мягкой тканью.
Из-за ворота ползунков выбрался черный скорпион. Он взбежал по лицу куклы и скрылся в ее волосах. За ним второй. Появились и другие — десятки, сотни скорпионов. Они сыпались из коротеньких рукавов и лезли через липучку клапана у промежности.
Зачумленная, сплошь покрытая насекомыми кукла подняла руки и открыла Елизавете свои объятия.
Елизавета проснулась со стоном: временно сбитая с толку, выведенная из равновесия. Клочья кошмара, шершавые и болезненные, еще клубились в ее сознании.
— Как ты? — тихо спросил Зед.
Елизавета оглядела комнату. Свечи еще горят. Хесус и Пита, кажется, спят, привалившись к стене напротив. Люк закрыт.
Она кивнула:
— Дурной сон приснился…
Потерла лоб кончиками пальцев. Это движение заставило Елизавету вспомнить о своем онемевшем плече, и она покрутила им на пробу.
— Еще болит? — спросил Зед.
— Немного, — призналась она.
— Все будет хорошо. Если ничего плохого не произошло за первые два часа после инцидента, ничего и не произойдет.
— Значит, ты — признанный эксперт по картошке и скорпионам?
Зед произнес, копируя ее акцент:
— Лас Фегас знает скорпионы.
— Ты прикалываешься?
— Самую чуточку.
— У тебя плохо выходит изображать русский акцент.
— Фиххня. Ниет нитшефо леххче.
— Вот и неправда. Нужно подтянуть горло. Я серьезно. И говорить прямо из глубины рта.
— Я ессъ цар Боррыс. Я заффоюу-у фею Эф-фрасию.
— Эффрасию?
— Евразию.
— Побольше тренировок, и у тебя получится… — Елизавета заметила, что Зед все еще прижимает свернутую в комок спортивную майку к ране в боку. И нахмурилась. — Кровь остановилась?
— Кажется, да.
— Кажется?
Морщась, он оторвал майку от раны. Елизавета склонилась взглянуть поближе — чистый разрез без опухших краев, заполненный черно-алой кровью, но, похоже, кровотечения больше нет.
— Все в порядке, — сказал Зед, снова зажимая рану майкой.
— Можно было бы продезинфицировать, но мы выпили всю водку.
— Все в порядке.
— Я могу принести немного воды, попробовать промыть…
— Ты сказала, тебе приснился дурной сон, — сказал Зед, меняя тему. — Что в нем было?
Елизавета замялась. Ей не нравилось быть отвергнутой. Она действительно переживала за Зеда, но тот явно не хотел, чтобы она тряслась над дырой в его боку. Может, тто и к лучшему.
— Куклы, — сказала она. — Две куклы вылезли из того люка. Одна утащила тебя за волосы.
— Утащила?
— Туда, вниз, в подпол.
— Зачем?
— Не знаю, Зед. Это был сон. В снах происходят всякие странные вещи.
— И что же ты не бросилась мне на выручку?
— Сам виноват. Ты не сражался. Просто дал себя уволочь.
Зед покачал головой.
— Без боя бы я не сдался.
— Отпора ты не дал, — заметила Елизавета. — Так или иначе у меня имелись свои проблемы. Вторая кукла вся была покрыта скорпионами. И пыталась меня обнять.
— А ты? Ты-то дала ей отпор?
— Почему это тебя так волнует?
— Не волнует. Просто без борьбы я не дал бы утащить себя в подпол.
— Этот сон приснился мне, ясно? В своих снах можешь сражаться с куклой. Можешь разгромить целую армию кукол, если это даст тебе почувствовать себя мужиком.
— Вообще-то, мне тоже приснился сон про куклу, — сказал Зед. — Мне послышался шорох в комнате Люсинды. Я отправился посмотреть. Там была кукла, которая пыталась зажечь свечу…
Он бросил взгляд через комнату — туда, где спали Хесус и Пита. Заговорил тише прежнего:
— Куклой была Пита.
— Куклой?
— Она сказала, что Солано поймал ее и превратил в куклу.
— Да, это вполне в ее духе.
— Еще она сказала, что Солано поймал и тебя с Розой.
— Чтобы превратить в куклы?
— Ну да.
Елизавета немного об этом подумала.
— Ну, я хоть была миленькой куклой? — спросила она.
— Тебя я не видел. Проснулся с криком.
— Вот как… — заулыбалась Елизавета.
— Что? — спросил Зед.
— Я тебе снилась!
— Пожалуй. Хоть и не напрямую. Сама ты во сне не явилась.
— А как часто я тебе снюсь?
— Не задавайся. Ты видела меня в своем сне, — хохотнул Зед.
Елизавета почти отважилась поведать Зеду о событиях сна, предшествовавших появлению кукол, но все-таки не стала. Когда тебе кто-нибудь снится — это одно дело; когда сон превращается в фильм категории «X», — совсем другое. Вместо этого она сказала:
— Роза спрашивала, придем ли мы повидать ее снова.
— После того, как свалим с острова?
Она кивнула.
— И что ты ответила?
— Возможно.
Зед пожал плечами.
— Может, и навестим.
— Она мечтает о ночной посиделке в пижамах. Со страшными историями.
— Посиделке?
— Втроем. Ты, я и она.
Зед не ответил, и Елизавета ничего не могла прочесть по его лицу. Потом спросил:
— А где?
— У меня дома.
— Я слышал, у тебя шикарные хоромы.
— Простой гостевой домик.
— А тебе разрешено приводить своих гостей? — Ну конечно.
— Может, и я загляну как-нибудь?
В груди Елизаветы стало вдруг тесно. Пересохло во рту.
Зед просит о свидании?
— Если тебе захочется, — подчеркнуто беззаботно ответила она.
— Знаешь, — сказал он, — я тут подумал кое о чем…
Она заглянула Зеду в глаза.
— Да?
— Мне стало интересно, что ты об этом подумаешь…
— Да? — повторила Елизавета.
— Та газетная вырезка… Ну, про взрыв на фабрике фейерверков.
— А, ты про это… — Она постаралась не дать выплеснуться разочарованию.
— Мы решили, что Солано сам устроил тот пожар, убил всех этих людей, сбежал сюда, чтобы спрятаться от преследования, и в итоге остался тут навсегда. Ну а если его семья не погибла при взрыве? Что, если он не бросил своих домашних, а привез сюда, чтобы вместе жить на этом острове?
— Швейцарская семья Солано?[30]
— Не смейся, Элиза. Это вполне возможно.
— И никто никогда их не видел?
— Если Солано разыскивали копы, это даже логично, что он прятал родственников от чужих глаз. Единственный отшельник, живущий на далеком острове, выглядит далеко не так подозрительно, как целое семейство отшельников.
— Но держать их тут целых пятьдесят лет?
— Тут не совсем Таймс-сквер. Пеппер говорил, что никто даже не подозревал о существовании этого островка, пока городской совет не наткнулся на него лет десять тому назад. Думаешь, это сложно — прятать жену и дочерей от случайных визитов местных фермеров, приплывавших с куклами в обмен на овощи?
— То есть ты хочешь сказать, нас пытается убить не один Солано? Их тут целое семейство?
— Нет. Я хочу сказать, что мог ошибиться. Вероятно, Солано действительно умер. Но его жена и детишки все еще где-то здесь, или жена тоже умерла и остались только отпрыски.
— Так зачем же им было убивать Мигеля? И Нитро?
— Представь, что ты почти всю жизнь провела в бегах. Скрываясь от всех. Потом умирает твой отец — человек, защищавший тебя все это время. И тут на остров высаживается целая свора незнакомцев. Как бы ты поступила?