Она молча обдумала такую возможность. Наконец кивнула.
— Ты знаешь, Зед… Похоже, тебе удалось вторично раскрыть эту тайну…
И тут раздался истошный вопль Розы.
Полнейший дурдом. Роза продолжала кричать. Хесус и Пита проснулись, вскочили на ноги и желали знать, что тут творится. Зед наставил на них пистолет, требуя сохранять спокойствие, а Елизавету отправил посмотреть, как там Роза.
Она вбежала в комнату Пеппера. Несмотря на вопли, тот даже не проснулся и не оторвал голову от подушки.
Роза сидела рядышком, не отводя глаз с темноты за окном.
Елизавета присела на корточки рядом с кроватью.
— В чем дело, милая? Что случилось?
Роза повернула голову. Глаза выпучены от ужаса.
— Я ее видела… — пролепетала девочка.
— Кого? — переспросила Елизавета. По ее спине бежали мурашки.
— Она заглянула в окно.
— Кто, милая?
— Кукла, — был ответ.
Елизавета отказывалась этому верить. Начать с того, что окно расположено слишком высоко от земли, чтобы в него могла заглянуть кукла. Ну, может, если пять или шесть кукол встали бы друг другу на плечи, самая верхняя сумела бы подтянуться… Так или иначе, поверить в существование на острове целой труппы кукол-акробатов было непросто. А это значило, что Роза либо видела кого-то или что-то другое, либо — и это звучит куда правдоподобнее — все выдумала.
— Какая она была, милая? — спросила Елизавета.
— Ну… кукла, — ответила Роза.
— И… что еще?
— У нее были длинные волосы.
— То есть кукла была девочкой?
— Не знаю. Наверное.
— Она что-нибудь говорила?
— Она сделала мне ручкой.
— Что сделала?
Роза продемонстрировала королевское приветствие подданным: рука согнута в локте, ладонь ходит влево-вправо.
— А что было потом?
— Ты вошла.
— И кукла исчезла?
— Да.
Елизавета немного подумала и затем спросила:
— Может, тебе просто приснился кошмар?
— Нет, не приснился! Я не спала. Я ее видела!
— Тебе, наверное, показалось. Порой, когда человек видит сон, а потом вдруг просыпается, часть этого сна остается с ним. И человек уже сам не знает, спит он или нет. Путается.
Такое объяснение Розу явно не устроило. Она упрямо выпятила подбородок и уставилась на свои колени под складками ковра. Елизавета чуть не велела ей спать дальше, хотя какой в том был смысл? Девочка вряд ли сможет теперь уснуть. К тому же скоро рассветет.
— Хочешь пойти со мною, в общую комнату? — спросила она.
Мгновенно просияв, Роза закивала в ответ.
Елизавета протянула ей руку, и вместе они вернулись к остальным.
— ? Ей приснился страшный сон, — объяснила Елизавета.
Уголки губ Розы поползли вниз, выражая несогласие.
— Она не стала бы так орать из-за какого-то сна.
— Ей почудилось что-то за окном.
— Что именно?
— Кукла.
— Кукла?
— Ей приснился…
— Нужно уходить! — огрызнулась Пита, вмиг изменившись — в позе, в лице, в тоне голоса. — Это уже слишком. Нам нужно бежать. Прямо сейчас. Гроза миновала. Мы сядем на каноэ. Уходим немедленно…
Зед покачал головой.
— Мы не поместимся в каноэ.
— Поместимся! Нас четверо, мы сядем…
— А как же Пеппер и Люсинда? И Роза?
— Роза тоже поместится. А за Пеппером и Люсиндой мы пришлем полицию.
— Их нельзя тут оставлять…
— Нитро мертв, Зед! — воскликнула Пита. — Что-то его прикончило! И Мигеля тоже! А теперь оно пришло за нами, чем бы оно ни было. О’кей? Может, это призрак, а может, и нет. Я больше ничего не понимаю. Но что бы там ни пряталось, что бы ни увидела Роза в окне, оно охотится за нами. Разве не ясно?
— И ты думаешь, в темноте снаружи нам куда безопаснее, чем здесь?
— Небо уже светлое.
— Прекрати корчить из себя героя, Зед, — сказал Хесус. — Подумай об интересах окружающих…
— Нет, — отрезала Елизавета, качая головой. Как бы ни хотелось ей поскорее сбежать с этого острова, она понимала, что Зед совершенно прав. Здесь никого нельзя оставлять. — Мы не можем уплыть.
— Тогда оставайтесь, — с презрением бросила ей Пита. — Оставайтесь и сдохните здесь. Мы с Хесусом забираем каноэ.
Она повернулась к Розе:
— Хочешь уплыть с нами?
— Ну… Если Зед говорит подождать. Наверное, я тоже подожду.
— Хочешь, чтобы та штука, которую ты видела в окне, явилась за тобой? Хочешь расстаться с жизнью, как Нитро? Хочешь умереть? Улечься в гроб?
— Довольно, Пита… — сказал Зед.
— А ведь именно это и случится! — продолжала та еще более резко. — Все вы окажетесь мертвы, и кто бы ни бродил в темноте, заберет себе ваши глаза. Этого вы хотите? Этого вы…
Елизавета влепила Пите пощечину. Громко и глухо, словно хлопнула в ладоши.
Хесус прошипел: «С-сука!» — и шагнул к Елизавете, видно намереваясь пихнуть ее плечом. Зед заслонил ее собой и, коротко размахнувшись, врезал Хесусу в висок рукоятью пистолета. Глаза у того закатились, с секунду были видны только белки, — а затем он рухнул на пол как подкошенный.
Ладонь Питы взметнулась к щеке, которая уже пылала красным. Ее нижняя губа дрожала, но вместо того, чтобы заплакать, Пита плюнула. Залп слюны расплылся по лицу Елизаветы.
Когда Елизавета отвернулась утереться, Пита высоко размахнулась, метя кулаком в лицо Зеду. Этот удар легко читался, и тот без труда его парировал.
— Хватит, Пита, — медленно и тихо произнес он. — Довольно.
— Почему ты это делаешь? — взвыла та, уже плача.
— Я пытаюсь спасти нас всех.
— Чушь! Из-за тебя нас всех убьют…
— Снаружи все еще темно. И опасно. Потерпи еще двадцать минут, и мы все вместе отправимся к причалу.
— И что мы будем там делать? Сидеть у всех на виду?
— При свете дня на причале ни одна тварь не подберется к нам незамеченной. Скоро появится лодочник, и мы все вернемся в город.
То ли поверив увещеваниям Зеда, то ли осознав, что он не изменит своего решения, Пита прекратила ненужный спор. Она присела на корточки рядом с Хесусом, разбитый висок которого начал кровоточить, и помогла брату приподняться с пола. Не без труда он смог усесться.
Роза шагнула к Зеду. Свободных рук у него не нашлось — одна прижимала майку к ране, вторая держала пистолет — и тогда она обхватила его ноги обеими своими руками, вжалась лицом в его живот.
Елизавета ободряюще прикоснулась к его плечу и уже собиралась что-то сказать, когда раздался стук в дверь.
1957
Пламя костра танцевало, треща и щелкая, — живое, яркое оранжевое существо в тишине непроглядно-черной ночи. Дон Хавьер Солано сидел на утоптанной земле перед ним, и огненные языки согревали ему лицо. В руках он держал пачку фотоснимков. Верхний запечатлел его жену Паолу, а рядом — дочерей, Каролину и Фатиму. Они с Паолой обвенчались, не заручаясь родительским согласием, когда обоим было по девятнадцать лет. Спустя год они сбежали из Веракруса в Мехико, где стали торговать тамале с уличного лотка. Разбогатеть на этом не получилось, но выручка покрывала счета и обеспечивала их стол пищей, так что они были вполне счастливы. Солано знал, что был бы счастлив, даже если бы они нищенствовали: счастьем наделяла его Паола. Она была чистым, хорошим человеком, самой доброй женщиной из всех, кого он знал — и ничуть не заслуживала такой страшной смерти. Она заживо сгорела при пожаре.
Каролина, его старшая дочь, унаследовала красоту от матери, хотя ей так и не довелось полностью раскрыть ее, расцвести по-настоящему. Ей было всего четырнадцать, когда она, вместе с матерью, сгорела в собственной кровати, так и не проснувшись. Так несправедливо, так трагично. У нее впереди была целая жизнь, у нее было столько неосуществленных планов, она столько могла дать этому миру, столько радости привнести в него. Она хотела стать учительницей, — а потом и директором школы. «Только не такой злюкой, как директриса в моей школе, — обязательно уточняла она. — Я буду доброй директрисой. Буду выслушиватиь каждого ученика, кто придет ко мне за помощью и советом». В своих фантазиях Каролина собиралась поселиться «в соседнем квартале», чтобы Хавьер с Паолой почаще могли заходить в гости, завести собаку, и кошку, и кролика. У нее была бы большая, просторная кухня, где она готовила бы великолепные обеды для всех, кто придет.
Для младшей сестренки Каролина была объектом беззаветной любви и тщательного подражания. Фатима души в ней не чаяла, частенько подражая сестре в выборе причесок и нарядов. Фатима… неизменно веселая, готовая на проказы, невинная, подобная ангелочку. Слезы, с которыми Солано прежде удавалось бороться, все-таки навернулись на его глаза. Сейчас ей уже исполнилось десять лет. Разбита параличом и прикована к кровати, ничего не действует — лишь голова и одна рука. В десять лет… Порой Солано думал, что Фатиме было бы лучше погибнуть при том взрыве фейерверка вместе с матерью и сестрой. Тогда она могла бы упокоиться с миром.
Взрыв прогремел среди ночи: грохот, подобный раскату грома, — вслед за ним вокруг него начали рушиться стены и потолок. Куда ни посмотри, везде падают глыбы… Потом были крики и огни фонарей, пожарные, которые вытаскивали его из-под завалов, вели сквозь руины его собственной спальни, прося не оглядываться. Едва держась в сознании, он нарушил запрет, оглянулся — и увидел Паолу… вернее, то, что осталось от его жены, потому что из-под огромного цементного блока торчали лишь окрашенные кровью, обугленные рука и часть ноги.
Должно быть, Солано лишился в тот миг чувств, потому что дальше его воспоминания ограничивались больничной палатой, где врач рассказал ему о гибели Паолы и Каролины, о том, что Фатима еще жива, в критическом состоянии. Ее разместили в отдельной палате, с аппаратом, от которого к ней тянулось множество трубок и проводков. Она не реагировала на его голос, но дышала самостоятельно. Он оставался рядом с ней всю ночь, не прекращая молиться. Утром Фатима пришла в себя, и только тогда докторам удалось оценить всю тяжесть ее травм.