И тут позади него Мария медленно воздела в воздух нож, который сжимала в руке. Ее глаза пылали, загнутые в кривом оскале губы выставили напоказ десны и зубы. Плавным, быстрым движением она опустила лезвие ножа, вонзив его точно в спину Хесусу.
Словно получив удар током, тот выпрямился и уронил руки, тут же повисшие вдоль боков. Издал мерзкий вопль — скорее рык, чем визг.
Мария выдернула, высвободила свой нож — и немедленно воткнула опять.
Хесус медленно развернулся, поднимая пистолет к ее лицу.
Накачанный адреналином, я вмиг оказался на ногах и прыгнул на Хесуса, врезавшись темечком ему в живот. Мы оба полетели кубарем.
Елизавета
Когда Зед с Хесусом рухнули на пол, пистолет отлетел в сторону и заскользил по полу. Елизавету мутило от боли после побоев, которые устроил ей Хесус, но на этот раз она не колебалась. И на четвереньках поползла к оружию.
Ее голова резко дернулась назад.
Пита схватила ее за волосы!
Стерва трясла голову Елизаветы из стороны в сторону, и та со всей ясностью ощутила дежа вю по мотивам предыдущей драки.
— Пусти меня! — крикнула она, слепо брыкаясь ногами.
Вскинутое колено достигло невидимой цели. Пита, однако, стояла слишком близко, чтобы удар возымел серьезный эффект.
Елизавета перевернулась на спину. Пропахала ногтями разъяренное лицо Питы. На нем немедленно возникли три параллельные линии, прочерченные кровью.
Пита взвыла, но не выпустила ее волос. Сквозь распахнутую рубашку Елизавета схватила правую грудь Питы и сжала изо всех сил. Вой подскочил на октаву, и лишь тогда Пита наконец оставила ее волосы в покое.
Все еще ворочаясь на спине, Елизавета подтянула к груди колено и сделала мощный выпад ногой. Пинок оказался бесполезным, — он лишь чиркнул по бедру Питы, которая успела отпрыгнуть влево. Потом Пита прыгнула Елизавете на ноги, зависла над нею. И выхватила из-за пояска своих джинсовых шортов заткнутый там серп.
Изогнутое лезвие лукаво улыбнулось своей предполагаемой жертве.
Зед
После падения я оказался верхом на поверженном Хесусе. Он мигом потянулся к моему горлу и принялся душить, ненароком заломив мне подбородок, так что видеть я мог только потолок. Я впился правой рукою ему в лицо, вжал его голову в пол. Моя ладонь закрыла ему нос и рот; губы Хесуса оказались влажны от слюны. Последовал резкий, болезненный укус.
Придурок Хесус укусил меня!
Одно мое колено удобно расположилось между его ног, и в отместку я нанес увесистый удар в пах. Зубы Хесуса в момент ослабили хватку. Он жутко замычал, и, обрадованный, я повторил столь удачный удар на бис.
Пистолет лежал в нескольких футах от нас.
Я отстал от мычащего Хесуса и схватил его; вскрикнула Елизавета. Краем глаза я уже заметил, что они с Питой выясняют отношения, но был слишком занят собственной борьбой с Хесусом, чтобы уделять их схватке пристальное внимание.
Теперь же я увидел, как Пита нависла над лежащей на полу Елизаветой, занеся над нею ржавый серп.
— Пита! — заорал я, наводя на нее пистолет. — Не смей!
Она взмахнула кривым лезвием.
Мой палец нажал на спусковой крючок.
Пуля поразила Питу в самый центр груди, остановила посреди замаха. Глаза ее растерянно округлились. И встретили мои, но тут ноги изменили ей, и Пита повалилась на пол.
Настал долгий миг, когда я не мог, не был способен шевельнуться. Настала мертвая тишина, хотя эхо выстрела еще звенело в моих ушах. В голове — единственная мысль: Я выстрелил в Питу, выстрелил в Питу, выстрелил в Питу…
Работая локтями, Елизавета отползла назад, подальше от упавшей Питы.
— Пита! — лепетал я, бросившись туда. Старался не смотреть на дыру от пули в ее груди, но ничего не мог поделать. Прямо между грудей в ее коже появилось маленькое отверстие: дюймом выше центрального узелка лифа. Оттуда сочилась кровь.
Глаза ее обвиняюще таращились на меня.
— Пита?.. — произнес я, слыша свой голос в идеальном стерео; весь спектр его частот. Теория относительности выкинула странный фортель, и время замедлилось почти до полной остановки.
— Ты в меня выстрелил… — прошептала Пита, и капля крови сползла по ее щеке.
— Пита! — это уже Хесус, перекатившийся на колени. Отчаянно ими работая, он подполз к сестре и отпихнул меня, чтобы занять мое место. Свесил голову, прижался лбом ко лбу Питы. Что-то бормотал на испанском, губы Хесуса в паре дюймов от ее собственных.
Я попятился. На мое плечо легла ладонь Елизаветы, и я сознавал это. Еще сознавал, что Мария стоит, вжавшись в стену, и остановившимся взглядом изучает окровавленный нож в своей руке. Я сознавал, что Роза приоткрыла дверь спальни, выглядывая оттуда.
Я полностью сознавал все это — и ничего не понимал. Я тщился уразуметь то, что сейчас совершил, и терпеливо дожидался собственной реакции на этот кошмар.
Плечи Хесуса начали трястись в такт его всхлипам. Еще секунда — и он развернулся ко мне с окаменевшим лицом, вытирая слезы, текшие из глаз.
— Она умерла, Зед! Ты убил ее! Сукин сын, ты убил ее!
Этого не может быть, думал я. Это не так. Это невозможно. Но это произошло. Мне это не кажется.
Я открыл рот, но сказать было нечего. Нужных слов там не было.
— Она пыталась меня убить, — обронила Елизавета.
— Брехня! — прорычал Хесус.
— Это правда! — выкрикнула Роза. — Я сама видела!
— Ты это сделал, — провыл Хесус мне в лицо. — Ты убил ее.
— Сам виноват! — сказал я, обрушивая на него всю накопившуюся злость и душевную муку. — Ты собирался расстрелять нас обоих! Ты сам устроил все это.
— Ублюдок! — взялся за серп Хесус.
Я взял его на прицел.
— Уймись.
— Уняться? Ты мою сестру убил!
— Уймись, говорю!
Хесус поднялся на ноги. Я — вслед за ним.
— Ты лучше присядь, Хесус, — сказал я.
— Пошел ты…
— Садись!
Он начал пятиться к входной двери хижины.
— Стой!
— Стреляй, Зед. Застрели меня — так же, как убил Питу, чертов дерьма кусок.
Я положил палец на углубление спускового крючка.
— Зед… — предостерегла Елизавета.
Я понял, что не смогу этого сделать. Не смогу выстрелить.
И опустил пистолет.
Открыв дверь, Хесус растворился в первых лучах рассвета.
Елизавета
Это оказалось непростой задачей, но в итоге им удалось разбудить Пеппера, выманить его из постели и поить водой, пока у него не появилось достаточно сил, чтобы держаться на ногах. Потом они занесли в хижину тело Нитро, чтобы до него не добрались хищники, которые могли водиться на острове. Они оставили его рядом с телом Питы и прикрыли обоих простыней с кровати Пеппера. Наконец, они отправились в комнату Люсинды, чтобы попробовать привести в чувство и ее. Воздух в спальне пах чем-то кислым, почти дрожжевым. Кожа девушки совсем посерела, ее лицо обрело неестественную кротость, и Елизавета начала опасаться худшего еще прежде, чем Зед подтвердил ее догадку.
— Умерла, — определил он вскоре.
Они собрали свои вещи в рюкзаки (Зед в придачу закинул на плечо сумку с фото и видеооборудованием Пеппера) и направились к причалу.
В пасмурном небе так и клубились высокие кучевые облака. Как нередко бывает после сильных гроз, воздух казался спертым, дышать приходилось с напряжением. Все вокруг, точно накрытое погребальной пеленой, сохраняло зловещую неподвижность. Многие деревья и кусты оказались вывернуты из земли или сломаны, землю усеивали оторванные ветви. И все же, как ни странно, большинство кукол так и болтались на ронявших капли деревьях, в точности как и днем ранее, — дождь разве что слегка омыл их чумазые мордашки, а ветер смел паутину с насквозь мокрых лохмотьев.
Проходя мимо лачуги со святилищем, Зед сделал короткую остановку: он завел Марию внутрь, подвел к висевшей на стене фотографии усатого мексиканца в пончо.
— Ты его знаешь? — спросил Зед.
Ее глаза заблестели.
— Это мой папочка. Он уплыл в город, на рынок, чтобы привезти мне куклу!
Не удивительно, что каноэ исчезло с поляны. Хесус забрал его, и теперь, скорее всего, уже на полпути к Сочимилько. Поэтому они устроились на причале — поджидать прибытия лодочника.
Какое-то время спустя Мария поднялась и, не проронив ни слова, скрылась в зарослях. Они позволили ей уйти. До сих пор ей как-то удавалось выживать. Полицейские ее отыщут.
Зед
На протяжении почти всего утра небо оставалось безрадостным, но постепенно солнце прожгло дыру в тающих облаках. Наступление нового дня было встречено протяжными и визгливыми птичьими трелями. За ними на остров вернулись и мухи с москитами, которые тут же принялись гудеть и кусаться, вслед за чем к их концерту примкнули и скрипочки цикад. Мною начало овладевать убеждение, что лодочник не вернется за нами вовсе, но у нас не было другого выхода, кроме как ждать и надеяться. Тянулись минуты, и мое сознание все больше напоминало колесо, намертво застрявшее в жидкой грязи. Думать я мог только о Пите — все вспоминал счастливые деньки, проведенные нами вместе. Только эти мысли отнюдь не поднимали настроение. Напротив, они погрузили меня в беспросветное уныние. Отчасти из-за ностальгии, из осознания, что это уже никогда не повторится. Но в основном из-за того, что в моих мыслях прочно застряло видение: Пита лежит на грязном полу хижины Солано, с пулевым отверстием в груди. Мертвая Пита.
Мне хотелось оплакать ее, пережить хоть какой-то катарсис, — но не выходило. Глаза оставались сухими, как камень. Я отнес это на счет испытанного шока. Когда тот сойдет на нет, шлюзы распахнутся, и скорбь с темнотой хлынут внутрь, затопят меня без остатка. Но не теперь.
Время от времени я поглядывал на кукол, развешанных на деревьях вокруг: тех кукол, которые чудесным образом остались на своих местах вопреки ураганным ветрам и ливню. Их глаза с пониманием вглядывались в меня; улыбки загадочны, как и прежде.