— Губерта в совет отряда!
Губерт пытается возразить. Девочки кричат еще громче, не дают ему слова сказать.
Разве так готовят выборы в совет отряда?
Дома, на Старом Одере, все было по-другому: за несколько недель, задолго значит, всем давали поручение: «Стефан, ты достанешь мел. Тассо, ты будешь рапортовать вожатому отряда. Тереза Гертнерс принесет бумагу и будет писать протокол». Все было точно рассчитано и распределено. А когда входил вожатый отряда — это был их учитель Вайлер, — отряд был готов к рапорту: все в белоснежных рубашках, галстуки аккуратно завязаны, волосы причесаны. И после рапорта никто не кричал. Куда там! Вожатый Вайлер был ведь помешан на дисциплине. «Увидел бы он этот отряд, — думает Стефан, — с копыт бы свалился. Правда».
Ну, а как же Лариса? Лариса зажала уши ладонями, шутя, конечно, — она ж сама кричит, как все остальные, чего ж тут говорить! Мальчишки сидят тихо, девочка из Дрездена — тоже, глаза у нее испуганные, и Губерт медленно опускается на свое место. И тоже молчит.
И вдруг — шума как не бывало! Лариса только крикнула: «Кончайте!» Но и тишина, наступившая вдруг, еще полна веселья, лица девочек раскраснелись.
— Ну, знаете! — Лариса возмущена. — Ну и разошлись же вы! — Затем она спрашивает Губерта: — Ты готов войти в совет отряда?
Медленно, очень медленно Губерт поднимается. Какое-то мгновение он смотрит на Ларису, потом на девчат, опять на Ларису, а уж когда делается совсем тихо, говорит:
— Я гидрант открутил.
Что, что? Что он такое сделал? О чем это он?
Губерт? Губерт гидрант открутил?
— Не могу я, — шепчет Губерт. — Не могу. Я гидрант открутил.
Тихо по-прежнему, но уже чувствуется — сейчас разразится смех: ха-ха, Губерт гидрант открутил! Не Стефан, а Губерт!
А ведь Губерт тоже здесь был, когда Стефан признавался. В понедельник это было, перед строем, можно сказать. Может, этот Губерт чокнутый?
— Сядь, пожалуйста, — говорит Лариса. В эту минуту она очень серьезная и раздавшийся было смешок усмиряет одним движением руки. Скрестив затем руки, она смотрит на Губерта. Нет, он сказал правду, не выдумывает… — Если это был ты… — продолжает Лариса.
— Да, я.
— Если это был ты, почему же тогда Стефан говорил, что это сделал он?
Губерт молчит, Стефан тоже, но один из мальчишек, Парис Краузе, выкрикивает:
— Губерт сдрейфил! Я в воскресенье их обоих вместе видел. Видел, как Губерт удирал. Сдрейфил он.
Стефан рванулся было с угрозой вперед, но тут же сел: оба кулака подпирают подбородок, взгляд уперся в спину Марио Функе.
— Я спрашиваю только двоих, — говорит Лариса, — Стефана и Губерта. Я жду. Говорите.
— Ну и пожалуйста! — говорит Стефан. — Мы вместе открутили.
— Вместе — это уже лучше. — Лариса улыбается. — Но кажется, Губерт не согласен с тем, что ты сказал?
— Честь и хвалу — себе одному! — выкрикивает правый Функе, Марио значит.
Смешки, шушуканье. Губерт косится в сторону Стефана, очень осторожно, только чуть-чуть, только пока он видит кончик носа Стефана. И нос этот очень сердит.
— Я сам открутил и удрал. Испугался очень, — говорит Губерт.
Парис Краузе оборачивается, Марио Функе оборачивается — оба торжествуют. Лариса останавливает их взглядом.
— Вам-то что надо? Он сказал правду. Он поборол свой страх.
На секунду Губерт поднимает голову. Лариса продолжает:
— Да, да. Губерт преодолел свой страх, и мы рады этому, хотя сам он сидит мрачнее тучи.
— Он все еще боится, — говорит Аня Ковальски.
— Ты считаешь, он боится?
— Еще как! — выкрикивает Парис Краузе, хотя его никто не спрашивал.
— Ты-то куда лезешь! — обрывает его Аня. — Вы лучше Стефана спросите.
Стефан слышит свое имя: Аня его произнесла, и это рождает в нем странно-счастливое чувство. Аня произнесла его имя! И он знает, что она сейчас смотрит на него, смотрит, как Тассо, из-под челки своим спокойным взглядом: ты скажи, скажи, дорогой.
Разве Губерт все еще боится?
Ну как — боится он или нет?
«Боится, — решает Стефан. — Да, Губерт все еще боится, но я этого не скажу. Не скажу перед всеми этими…»
Пионеры ждут. Ждут и смотрят на него, и тогда он говорит:
— Я не думаю, что Губерт боится, просто он сегодня в расстроенных чувствах.
Уже пять часов, и они едут в бассейн — всего три остановки на городской электричке. Стефану нравится ездить на электричке: двери автоматические, и разгоняется она здорово, будто кто тащит ее вперед — все быстрей и быстрей, совсем быстро! Колеса стучат, колеса поют, и мимо пролетает город — сады, рельсы, дворы, фабрики, машины и много-много людей! И белые, такие высокие новые дома, они светятся, даже когда пасмурно и идет дождь.
Бассейн, в котором они учатся плавать, построен давно, но довольно просторный, и народу собралось много — человек сто пятьдесят. Все из их школы. Вода — градусов двадцать, воздух — теплый и влажный, и чувствуешь себя здесь, как, должно быть, чувствует себя рыбка гуппи в своем аквариуме.
Стефан и Губерт, решив передохнуть, сидят на бортике в самом конце бассейна. Здесь немного потише и можно поговорить, но для Стефана гораздо важней то, что ему отсюда хорошо наблюдать за Аней Ковальски. Вон она стоит прямо напротив. И девочка тоненькая рядом, та, что из Дрездена, Хайделинде Вайссиг. Они прыгают, скачут под душем, брызгаются, визжат, и Стефану отсюда видно, какие красивые ноги у Ани — словно лакированные.
— Ты чего это так смотришь? — спрашивает Губерт. — На эту, что ли?
— На какую «на эту»?
— Вон на ту, — говорит Губерт и кивает туда, где Аня и Хайделинде прыгают под душем.
На Ане — белый купальник. Купальная шапочка — тоже белая и вся в розанчиках, как кочан брюссельской капусты. Но про капусту и розанчики Стефан никогда бы вслух не сказал. Шапочки с розанчиками сейчас особенно модны.
— Ты вон на ту толстуху смотришь, признавайся!
— Никакой я толстухи не вижу. Где, говори, где?
— Здрасьте! Да эта, как ее зовут… позабыл я.
— Как зовут? Про кого ты? Как ее зовут, говори!
— Ты сам знаешь.
— Аня? Ты это про Аню Ковальски?
— Ну вот ты и признался.
— Ничего я не признался.
Губерт улыбается.
— Дурак ты, — говорит Стефан. — И потом она совсем не толстая.
— Нет, толстая, — настаивает Губерт. — Ноги сверху.
— Ноги сверху? Это у всех так. Не видишь разве?
— Вижу, конечно, — говорит Губерт. — Что у меня, глаз, что ли, нет!
— Глаза, может быть, и есть, да вот с головой у тебя что-то не так.
Губерт сидит помалкивает, ногами шлепает по воде, пальцы ног развел. Стефан злится.
— Точно, голова у тебя не в порядке, — говорит он. — Зачем насчет гидранта проболтался?
— Вон ты чего! Потому и злишься? И на сборе отряда ты тоже злился.
— А зачем ты проболтался?
— Ничего я не проболтался. Я должен был это сказать.
— Подумаешь, должен. Кто тебе приказал?
— Никто мне ничего не приказывал, — говорит Губерт. Он теперь смотрит прямо перед собой.
Стефан, поглядывая на него сбоку, говорит:
— Всё было шито-крыто, все уже забыли об этом. Даже мой Герман. Неужели ты этого не понял?
— Все равно я должен был сказать.
— А я? Каково мне теперь перед отцом — Германом?
Повернувшись к Стефану и как можно спокойней Губерт говорит:
— Я все возьму на себя.
— Это-то ты сделаешь. И все очень даже прекрасно. Но это же тебе ничего не стоит, — говорит Стефан.
По другую сторону воды Аня все еще вертится под душем с этим тощим цыпленком. Чего это она? Может быть, красуется? Перед дежурными-спасателями. Ходят тут всякие! Только и знают, что зевать да потягиваться. А сами все из десятого…
Стефан злится, злится и на Губерта и на Аню. Совсем другая она сейчас, и на Аню не похожа, и на Тассо не похожа. Чужая-чужая, ну просто незнакомая девчонка! В этой своей шапочке с капустными розанчиками. Сюда и не смотрит совсем. А могла бы посмотреть. Он бы сразу заметил — бассейн здесь неширокий. Но не смотрит. А ему хочется, чтобы она посмотрела. Хорошо бы она посмотрела…
Вдруг — удар! Чьи-то руки, сильные и холодные, спихивают его в воду. Не успев даже оглянуться, Стефан идет на дно. Воду носом втянул — режет. Словно мячик, он выскакивает из воды — никого вокруг! Вон Губерт несется за двумя девчонками…
Одна бросается в воду, а ноги согнула — лягушка, да и только! Губерт приготовился к элегантному броску щукой, но дежурный рыкает в мегафон:
— Отставить! Не прыгать!
Из воды показывается голова девчонки. Стефан притормаживает, как только узнает ее, — это Рита!
— Топить не разрешается! — кричит она.
Стефан ждет. Чем ближе Рита подплывает, тем глаза делаются больше — ресницы-то мокрые!
— Не топи меня, пожалуйста, а то тебе попадет! — просит она.
Надо бы ее окунуть с головой, или совсем не обращать внимания, или сказать что-нибудь, например: «Это нечестно! Но ты все равно струсила, второй раз не выйдет!» Но Стефан ничего не говорит и не топит ее, а плывет мимо Риты прямо на Аню Ковальски.
К счастью, Аня не видела, как он упал в воду. Она подходит к борту, поправляет шапочку с розанчиками. Стефан подплывает ближе. Рита — за ним. Он слышит ее, несмотря на шум в бассейне, слышит, как она шлепает ладонями по воде — все ближе, ближе, а когда он оборачивается, ничуточки не улыбаясь, она скользит уже рядом:
— Мне с тобой поговорить надо.
Стефан переворачивается на спину, будто рядом и нет никакой Риты.
— Это очень важно, — говорит она.
— Ну и говори, пожалуйста.
— Не здесь. Потом, когда выйдем. — И ее желтая купальная шапочка раздувается, как воздушный шар. Она сильно загребает руками, все дальше и дальше от него, и никто не видел, как Рита только что разговаривала со Стефаном, никому и в голову не придет, что она от него чего-то добивается…
Наверное, этого и впрямь никто не заметил, только вот Губерт разве. Он стоит на бортике, наклонился к воде, уши навострил, будто рысь какая: выжидает, не случится ли чего! Он-то терпеть не может эту Риту, нос она дерет, а теперь вот подъезжает к Стефану. Но Стефан молодец, никак не реагирует, Стефан ведь думает об Ане, Рита ему безразлична. Он должен был бы окунуть ее с головой, резко так и решительно, преподать ей урок…