— А дерево, старое дерево ты не стал искать?
— Дерево! — Долгая пауза. Стефан незаметно старается пододвинуть рисунок под газету. — Что вы с ним сделаете? — спрашивает он.
— С Гаральдом? Что с ним делать? Пусть извинится, и всё.
— Почему это он должен извиняться?
— Сам знает. Обо всем можно говорить, пожалуйста. Но не так, не таким манером. Без этих «остолопов»!
Отец выпрямляется во весь рост. Стоит около стола. Плечи немного наклонены, видно, что недоволен, раздосадован.
— Не так все просто, — говорит он.
На столе газеты, бумаги, фломастеры, циркуль, линейка и большая резинка. Невольно подумаешь — здесь кто-то рисовал. Герман спрашивает:
— Рисовать собирался?
Резинка отскочила в сторону — это Герман играет ею, хочет поймать и сдвигает газеты. Под ними — рисунок Стефана! Он раскрылся наполовину. Красные буквы горят: «Не хотим бетона!»
Стефан молчит. Герман уставился на рисунок. Подняв голову, вдруг говорит:
— Вон оно в чем дело! Я-то тут разоряюсь, объясняю. А дело-то, оказывается, уже сделано, и я осёл ослом! Я-то думал — дай поговорю с сыном, со всеми вами, а тут лежит такая вот бумажка! Это удар в крестец! Подлость! Все — к черту! Всякое доверие — к черту! Вот она правда!
Стефан стоит словно окаменел. Удар сразил его. Он не может дышать, слова вымолвить не может. И вдруг Герман набрасывается на него:
— Дураком меня считаешь! — В глазах ярость, жилы на шее вздулись. Он хватает рисунок, рвет его пополам, еще раз пополам, швыряет на стол и выбегает вон.
Стефан потрясен. Он не в состоянии понять отца. Откуда такая грубость? Он садится за стол, составляет рисунок в одно целое, разглаживает всеми десятью пальцами и уже понял — ничего тут не сделаешь! Плакать хочется. Но глаза сухие. Жгут невыносимо. А слез — нет.
Так он сидит, сдвинул рисунок в сторону, смотрит на открытку Тассо: «Привет из Франкфурта-на-Одере». Какое это было прекрасное время! С Тассо у бабушки! Да, прекрасное время! Самое прекрасное в жизни! И никогда оно не вернется! Никогда!
Стефан замер, не шелохнется. Горько ему. Вдруг слышит, как мать отпирает входную дверь. С ней Сабина. В квартиру сразу врывается жизнь, шумная, суетливая.
Мать заглядывает во все двери. В его дверь — тоже.
— Это мы пришли, — говорит она.
По дороге домой она зашла в универсам, купила кофе, хлеб, лимоны, яиц и — как ей повезло! — бумажные носовые платки. Как давно их не было! Обо всем этом она сообщает в коридоре, громко и радостно. Но что-то никто на ее радость не отзывается. Некому радоваться вместе с ней. В квартире стена — стена молчания. И как только мама-Сусанна почувствовала это, она спрашивает отца:
— Что-нибудь случилось? Что случилось?
Отец лежит на диване, вытянулся во весь рост. Телевизор включен. Две газеты на груди и Сабина.
— Что случилось?
Телевизор бормочет. Сабина визжит — отец высоко поднял ее, как подушку, и держит на вытянутых руках. На мать никто не обращает внимания. Немного помолчав, она решительно поворачивает ручку и выключает телевизор.
— Терпеть не могу! И все вы это прекрасно знаете! Лежать на диване, телевизор включен, и никто не смотрит!
— Я прилег — у меня спина болит, — говорит Герман.
— Если ты считаешь, что такое лечение пойдет тебе на пользу, — пожалуйста.
— Пойдет на пользу. — Но сказал это Герман иронически.
Сусанна разражается:
— Я с пяти утра на ногах! Отдежурила десять часов! Бегала по магазинам! Зашла за Сабиной! А ты лежишь тут на диване и даже не отвечаешь, когда я тебя спрашиваю!
Герман дергает Сабину за косички, дразнит ее:
— А ты слушалась сегодня воспитательницу?
Сусанна говорит:
— Может быть, ты думаешь, что я весь день камушки перебирала?
Следующие слова определят, чем закончится сегодняшний вечер. Останется ли таким, как есть, таким же напряженным, или будет лучше, а то и еще хуже. Сусанне хочется, чтобы он закончился лучше, чем начался. Она говорит:
— Ну, хорошо! Я ведь только хотела спросить, почему Стефан сидит у себя в комнате и головы не поднимает?
— Откуда мне знать.
— А я думала, тебе это известно.
— Сама его спроси. Да и почему ему не посидеть так?
— Но таким я его никогда не видела. Вот почему.
— Спроси, спроси его, — говорит Герман, и снова, как подушку, подбрасывает Сабину. Она опять визжит. — Придется нам голодными спать ложиться, — говорит Герман.
— Глупости какие! — говорит Сусанна.
Она все еще не сняла пальто и теперь выходит в прихожую, вешает пальто и заглядывает в зеркало: Сусанна Кольбе! 32 года. Мать двоих детей. Медицинская сестра на станции «Скорой помощи». А сегодня туда привезли мальчика, с велосипеда упал. А тут машина, конечно же, превышение скорости — перелом обеих ног.
Она снова входит в комнату, где Стефан сидит словно истукан за столом: подбородок упирается в кулаки.
Рука мягко опускается на его затылок. Какая она легкая! А слева на столе лежат клочки бумаги — разорванный рисунок. Сусанна сдвигает бумажки: надо же посмотреть, что там нарисовано. Она прочла надпись, рассматривает лебедей, бревенчатую хижину, половинку луны… Спрашивает:
— Зачем ты это разорвал?
Стефан не отвечает.
— Для кого ты это нарисовал?
Он опять не отвечает, сидит подперев кулаками подбородок.
— Это для школы? И лозунг тоже? Отец видел?
И так как Стефан упорно молчит, мать говорит:
— Нарисуй еще раз — и тебе понравится. Не пойму, почему тебе этот рисунок не понравился? Мне очень нравится. Почему ж ты разорвал?
Это уж слишком! Стефан огрызается:
— Не я же! Пойди его спроси!
Ни слова не говоря, мама Сусанна собирает клочки бумаги с рисунком, бежит в большую комнату — на диване уже нет Германа!
Он на кухне. На ногах у него стоит Сабина, словно детеныш пингвина, и оба вместе готовят ужин. Вода для чая скоро закипит. Герман режет хлеб и спрашивает вошедшую Сусанну:
— Может быть, банку рыбных консервов открыть?
— Я свежий салат приготовила. Скажи, зачем ты это сделал? — Она показывает клочки бумаги.
— Он что — жаловался? — спрашивает Герман, взглянув на рисунок.
— Нет. Да и не было надобности.
— Бунт на корабле! — говорит Герман. — У нас неприятности.
— Зачем же ты разорвал рисунок?
Сабиночке хочется посмотреть, что́ это разорвали. Сусанна показывает ей клочки, так похожие на жухлые листья. Сабина говорит:
— Жалко лебедев.
— И ты — туда же! — кричит Герман. Вода кипит. Он заваривает чай, а Сусанна все еще стоит с клочками разорванного рисунка. Держит их на ладонях. — Как долго это будет продолжаться! — говорит Герман. — Дружок у него объявился. Ненормальный! Лет так семнадцати. Совсем с ума сошел. Возражает, видите ли, против того, как мы строим детскую площадку. Слишком много ему бетона!
— Ну и что? Разве он не прав? А ты, ты, может быть, не разобрался, не подумал. Может быть, чего недоглядел?
— Нет, я не слепой! — говорит Герман. — Я очень хорошо вижу! Прикажете нам здесь, в центре города, луга сеять, полянки разбивать? Как в деревне у твоей матери?
— Не плохо было бы! — говорит Сусанна. — Много-много небольших таких лужаек…
— Шутишь?
— Я не шучу, я серьезно говорю.
— Но… луга и поляны? Мы живем в большом современном городе. Здесь другие законы. И это ты, как горожанка, должна понимать.
— Горожанка? — говорит Сусанна и улыбается. — Сам-то ты откуда? Из Тетерева ведь, в Мекленбурге. Велик город, ничего не скажешь!
— Я строитель, — говорит Герман. — Отец плотником работал. Дед — каменщик. И где только мы не строили! А это — формирует характер.
— Ну, разумеется, — говорит Сусанна.
— Да, да, формирует характер. А насчет лугов и всяких полянок мы не очень-то заботились… Будем мы когда-нибудь ужинать?
Они накрывают на стол, вместе накрывают. Зовут Стефана. Вымыв руки, он садится, но ни к чему не притрагивается — ни к хлебу, ни к чаю. Отец не выдерживает:
— Мне очень жаль. Слышишь? По мне — можешь еще раз нарисовать и завтра повесить на доске объявлений. А то и сейчас пойди повесь! Что хочешь делай! Только чтобы такого лица я больше не видел! Не могу тебя таким видеть!
— Довольно! — говорит Сусанна. — Так вы ни о чем не договоритесь.
— А как прикажешь? Чего еще? — Герман ударяет кулаком по столу. Все уставились на него. Никто ничего не говорит. Даже Сабина.
19
Суббота сегодня. Завтра — воскресенье, завтра — к бабушке! Раньше, когда предстояло что-нибудь приятное, он всегда говорил себе: посплю еще три раза, еще два, еще один… Теперь-то он уже большой для таких пустяков. Или он только думает, что большой?
Он радуется завтрашнему дню, хотел бы радоваться, но вчерашний вечер не забыт. Ничего теперь неизвестно! Это ж только обещание было, под хорошее настроение. После вчерашнего могут и забыть о нем.
Стефан спрашивает маму-Сусанну:
— Поедем завтра?
— Разумеется, поедем. И пораньше. Как только отец встанет.
— Пусть Сабина его разбудит.
— Сабина? Очень хорошо.
Матери пора на работу — в больницу. У нее в субботу весь день дежурство. Зато завтра и в понедельник она свободна. Если, конечно, не случится ничего непредвиденного.
Стефану пора в школу. Отец еще спит. Сабина в пижамке носится по всей квартире. Ей сегодня не идти в детсад — отец дома.
— Может быть, ты все-таки хочешь к деткам? — спрашивает мама.
Сабина не хочет.
— Пойди умойся и будь паинькой. Не мешай отцу.
Значит, завтра пораньше — к бабушке. Эти слова жужжат в голове, и солнце сегодня на улице, и ветерок рябит воду на реке… Ветер — восточный. Ласковый.
У них четыре урока по субботам. Самый хороший день. Два часа физкультуры, география и история. После уроков собирается примерно половина класса.
И Губерт, и Аня, и Стефан. Рита, Хайделинде Вайссиг, Михаэль Функе и Марио. Парису Краузе надо идти с сестрами.