— Встань! Вон там сзади — встань! — Голова его дергается, нос — клюет.
Стефан медленно поднимается, колени дрожат. Он не знает директора, видел его раза три. Еще в среду, когда Стефан впервые с мамой Сусанной пришел в школу, директор подал ему руку, поздоровался, сказал что-то и сразу же внушил Стефану уважение. Правда, Стефан заметил только, что у него большой нос. А может, и не очень большой. Крупные черты лица. Впечатление силы и уверенности.
Стефан вдруг почувствовал себя всеми покинутым.
— Я жду, — говорит директор Келер.
— Я тебя еще вчера видел, — говорит комендант. — Помнишь? Между этажами, в лоджии между этажами! Это ты ведь там стоял и сразу удрал. Я еще позвал тебя, но ты удрал. Нечистая совесть в тебе заговорила! Она-то и заставила тебя скрыться. — Он кивает направо, кивает налево и говорит: — А теперь мы хотели бы послушать остальных.
Раздается спокойный и ясный голос фрау Майнерт:
— Я думаю, так у нас ничего не получится. Нам лучше потом спокойно все обсудить. — Из всех взрослых она самая маленькая. Мужчины удивленно смотрят на нее, они недовольны, у директора очень грозный вид.
— Ну, знаете ли! — восклицает он. — Я со своей стороны просил бы именно сейчас обо всем поговорить. Дело достаточно серьезное, и пусть он скажет, о чем он вчера думал. При сложившихся обстоятельствах я считаю, что это не так уж много. Много? — спрашивает он Стефана, а Стефан смотрит на потолок, будто там написано, как и что ему отвечать. — Начни с того, — советует директор, — когда ты вышел вчера из дому? Это было сразу после обеда или позднее? Что ты делал затем… и так далее. Говори, говори, так мы быстрее разберемся. Я же тебе помочь хочу, понимаешь?
Стефан все хорошо понимает, и никакая помощь ему уже не нужна. Глядя директору прямо в глаза, он говорит:
— Я хотел попробовать, пойдет ли вода. — Сказал это и увидел, как лица взрослых застыли.
— Попробовать? — спрашивает директор. — Попробовать, пойдет ли вода?
— Да.
— Только ради этого?
— Да.
Директор смотрит на Стефана так, словно тот не в своем уме. Внезапно наклонившись вперед, он спрашивает:
— А ты знал, какой кран ты открываешь?
— Пожарный.
— Вот как — пожарный, значит!
Все молчат. Раздается короткий смешок. Это комендант Бремер. Фрау Майнерт смотрит на Стефана. Вид у нее озабоченный, глаза печальные. Стефан думает: «И всё из-за Губерта! Пропал я».
— Итак, ты знал, — говорит директор. — Ты знал, что открываешь пожарный кран — гидрант. Таким образом, тебе было известно, что этот кран трогать нельзя. К тому же он выкрашен в красный цвет. — Директор даже поднимает указательный палец. — Я просил бы тебя объяснить нам свой поступок.
Стефан не понимает — что тут еще объяснять!
— Это возмутительно! — взвивается комендант Бремер. — Черт знает что такое! — Он уже кричит: — А ты знаешь, какой ты ущерб нанес?!
Этого никто не знает. Впрочем, материальный ущерб, пожалуй, не главное.
— Самое главное здесь, — говорит директор, — безответственность! Нежелание считаться ни с кем и ни с чем!
Стефан и слышит и не слышит, ему совсем плохо. Хочется сесть… хочется бежать… никого не видеть… не слышать…
Парис Краузе поднимает руку:
— Он из деревни приехал. У бабушки жил.
Пауза. Какое это имеет отношение к пожарному крану?
— Наверное, он не знал, не понимал — что может случиться?
— Чего это он не знал?
— Ну, как этот кран работает… — отвечает Парис Краузе.
Стефан поворачивается к нему, с первых же слов поворачивается. Взгляд злой и презрительный:
— Может, это ты такой глупый, — говорит он Парису Краузе. — Я-то знаю, как он работает.
— Как же ты! Как же ты сделал это, если ты знал… — выкрикивает Парис Краузе.
— Ясное дело, знал! — кричит в ответ Стефан. — Ясное дело!
Парис Краузе молчит. Ему стыдно — так прямо ему высказали презрение.
— Он же только что признался нам, — вмешивается директор, — признался, что хотел попробовать, пойдет ли вода. Из этого вытекает, что он превосходно знал, как такой кран работает. Да, да, он превосходно знал, что и делает наш случай столь печальным. Я повторяю — столь печальным! — И, обращаясь к Стефану, он добавляет: — Можешь садиться. Фрау Майнерт, считаю соответствующую запись в классном журнале необходимой.
И оба уходят — и директор и комендант Бремер. Фрау Майнерт провожает их до дверей. Она тщательно закрывает ее и несколько секунд не отпускает ручки, как будто ей надо что-то обдумать. Затем, вернувшись к своему столу, обращается ко всему классу:
— Продолжим урок. Читайте.
5
— Я же сам хотел сказать, — уверял Губерт Стефана.
Они стояли на мосту — это было после школы, — бледное солнце просвечивало сквозь жидкие облака, дул ветер. Спустившись с моста, они повернули направо. Несколько шагов, и они уже у самой воды.
— Хочешь, я пойду и скажу им? — говорит Губерт.
— Зачем, зачем им говорить?
— Тебя же в журнал записали.
— Ну и что?
— Что твои родители скажут?
— Подумаешь. Мне все равно.
— Ничего не все равно. Ты лучше скажи, кто тебя выдал?
— Меня? Выдал?
— Ну да, коменданту Бремеру сказал.
— Кто? А ты подумай немного. Чудило, комендант же видел меня в воскресенье! На балконе между этажами. Сам-то ты разве не слыхал?
— Слыхал. Неужели он тебя узнал?
— Узнал, и все.
— А я считаю, выдал тебя кто-то.
— Ну и считай, — говорит Стефан. — Ничего это не меняет.
— Да, не меняет, — соглашается Губерт и надолго замолкает. «Надо было мне самому пойти, — думает он при этом, — надо было…»
Из шлюза медленно выползает самоходная баржа — длинная-предлинная. Стефан не может от нее глаз оторвать, смотрит и смотрит и… вспоминает…
На Одере он их каждый день видел, а ночью слышал, сквозь сон слышал. И так привык к ним, что по рокоту дизеля мог определить, где баржа находится… Как давно это было…
Река, на берегу которой он сидит, называется Шпрее. Течет она, стиснутая гранитными набережными, стенами домов — ни песочка, ни луга, ни камыша! Но баржа, которая сейчас плывет мимо, доплывет и до лугов и туда, где Тассо, где бабушка…
— Знаешь, у нас плот есть, — говорит Стефан. — Мы его еще зимой построили — Тассо и я.
— Плот? Настоящий? И плавать на нем можно? — спрашивает Губерт.
— Ага. Из досок и бочек. Небольшие такие бочонки из пластмассы. Жидкое мыло в них продают.
— И вы на нем уже плавали? И опять поедете?
Поколебавшись немного, Стефан отвечает:
— На следующей неделе.
Только что он и не думал об этом и вдруг уже сказал Губерту. А Губерт сразу набросился на него:
— И я с вами! Возьми меня, возьми меня с собой!
— Если тебе охота, по мне — пожалуйста. — Вот как заговорил Стефан! И говорит, говорит, а ведь сам знает, что никуда он на будущей неделе не поедет.
А Губерту ужасно хочется поехать с ним. Он уже радуется, что поедет. Стефан чувствует — надо его немного охладить.
— Понимаешь, мы далеко очень поедем. На остров. Там не был ни один человек.
— Ни один человек?
— Ни один, — говорит Стефан. — Дикий совсем остров. Кусты одни и песок. И лебеди, понимаешь — лебеди! Двадцать или даже тридцать, и всю зиму они там.
Губерт молчит. Голову наклонил, смотрит на реку. Она здесь широкая. Между шлюзом, берегом и мостом плавают лебеди, водяные курочки, утки, чайки — одних лебедей целая дюжина… Губерт подсчитал их в уме и спрашивает:
— Столько, сколько здесь?
— Там все по-другому, — отвечает Стефан. — Понимаешь, никого нет, дико все, и лебеди плавают. Куланке, наш рыбак, он знаешь сколько лебедей спас! Когда они замерзли зимой. Один остался у него, не улетел, совсем молоденький, перья еще коричневые. Пойдет Куланке в сарай — а лебедь за ним, как собачонка, бегает.
— Правда? — удивляется Губерт, ему хочется узнать еще и еще, но вдруг сверху раздается мелодичный голос:
— Алло, Губерт! Мальчик мой!
Оба одновременно оборачиваются и видят наверху женщину. Она небольшого роста, немного полная, в синем брючном костюме.
— Алло, мам! — откликается Губерт, а женщина говорит:
— Иду здесь и вдруг вижу — ты сидишь. — Она хоть и старается говорить ласково, однако заметно, что недовольна, не нравится ей, что Губерт сидит у самой воды.
— Ты разве не пойдешь со мной? — спрашивает она.
Губерт встает:
— Это мой друг.
— Да-а? Твой друг? — Женщина улыбается, кивком приветствует Стефана. Стефан тоже кивает, но думает, что ему надо было бы встать и поздороваться как следует, но почему-то не встает. Уши даже покраснели.
— Пока, — говорит Губерт.
Мать уже ушла, и Губерт нехотя плетется за ней.
Стефан так и остался сидеть у воды. Дел у него никаких нет, квартира сейчас пуста. Отец на работе, мать — тоже в своей больнице. Сабина до пяти в детсаде. Времени еще много.
Стефан взбирается на берег. Здесь невысокий кустарник, редкие деревья, под ними все вытоптано. Когда смотришь наверх — окна высотного дома сливаются в сплошную стеклянную ленту, а за домом сразу строительная площадка: «Вход воспрещен. Родители отвечают за своих детей». Забор — шаткий. Стефан отодвигает доску, проскальзывает на площадку. Здесь — всюду песок. Башенный кран-великан из стальных решеток, кажется хрупким, такой он высокий и ажурный. Вот он поворачивается, протягивает длинную руку — бетонная плита плавно поднимается, совсем бесшумно, словно играючи. Здесь строят второй корпус, готовы уже десятый, одиннадцатый и двенадцатый этажи.
Задрав голову, Стефан следит за стрелой крана. Там наверху где-то его отец, Герман. Вон там, куда опускают бетонную плиту и где с места на место передвигаются белые и голубые каски. У отца — голубая, он бригадир, и Стефан решает, что долго ему задерживаться нельзя — как бы отец не увидел! Здесь ведь «опасная зона», «не стой под стрелой!».
Подальше влево еще растет трава, но уже прокопаны глубокие траншеи, в них — бетонные сегменты, плоские, будто вырезанные из картона. Стоит тут и зелененький жилой вагончик. Маленькие окна задернуты пожелтевшими от табачного дыма занавесочками. Дверца открыта, внутри видны скамейки. На лесенке перед дверью сидит парень — тот самый, которого Стефан вчера заметил из окна своей комнаты — далеко-далеко внизу и совсем маленького.