Степанида ничего не сказала, но после слов невестки о том, что Волнушку сдадут на мясо, уже ни о чем другом думать не могла. Безмерная жалость охватила ее. Как же это, ни с того ни с сего сдать на мясо Волнушку? Да хоть какая была бы нужда, а то так, чего-то внуку для баловства купить. Как же такое можно?..
И, словно боясь, что вот сейчас возьмут и уведут корову, Степанида прошла в хлев. Там за низкой перегородкой сопел поросенок. Услышав шаги, радостно захрюкал. «Вся и живность, — оглядывая пустой хлев, с осуждением подумала Степанида. — Знамо, нелегко корову держать, да как же без нее-то?» Сена на подволоке не было — видно, и об овцах не думали. Лежало немного в углу для подстилки поросенку. Она взяла охапку, отнесла Волнушке, поглядела, как та стала безрадостно есть, и ушла чего поделать по дому. Но все валилось из рук. Села, задумалась. И тут послышался треск инвалидной таратайки. Он заглох под окнами. А немного спустя в дом вошел старик. Хмуро оглянулся, куда бы положить шапку, — он и зимой и летом ходил в ушанке, боялся застудить уши, — не нашел куда и бросил на табуретку, возле умывальника.
— Ну, чего ты? — сердито сказал он и проковылял к столу. Сел, отставив костыль в сторону.
Степанида молчала.
— И корову свела. Кто тебе дал такое право распоряжаться без моего ведома?
Еще бы с полчаса назад так бы ответила, что больше бы старый и не заикнулся, но теперь, после слов невестки, не было желания ни ругаться, ни спорить. Все, что было решительного в ней, все выбили жалостные думы о Волнушке.
— Чего молчишь?
И опять ничего не сказала Степанида, только глубоко вздохнула. Понимала: ничего из ее затеи не вышло.
— Посмешила людей, и будя! — словно со стороны доносился до нее голос старика. — Вертайся, покудова не раздумал, а не то и в дом не пущу! — И не дожидаясь ее согласия, словно заранее уверенный, что старуха никуда не денется, проковылял к двери. Ткнул ее костылем, чтоб выйти.
Через минуту таратайка затрещала и затихла за деревней. А еще немного спустя Степанида прошла к Волнушке, накинула ей на рога веревку и вышла на дорогу, чтобы идти обратно. Слезы у нее сами собой текли, и она не утирала их.
Шла.
ПЕРЕПИСКА
«Охотно познакомлюсь с интеллигентным непьющим мужчиной, не старше 60 лет. Мне 52 года, рост 163 см. Инженер, самостоятельная.
Писать: 220000, Минск, Главпочтамт, до востребования, Клавдии Григорьевне Клычковой».
Он уже не раз держал в руках «Рекламное приложение» вечерней газеты «Ригас Балсс», пропуская с досадой те объявления, где обращались к поиску молодые женщины и искали себе в спутники жизни мужчин немногим старше себя. Ему же шестьдесят, и он не обольщался надеждами, что какая-то молодая может позариться на него. Но вот этой Клычковой — пятьдесят два. И это, пожалуй, то, что ему нужно. Пятьдесят два — это надежно, это та, которая не изменит, не будет легкомысленной. Конечно, это все-таки — пятьдесят два, не свежий бутончик. Ну да ведь и сам он не первой молодости цветок. Но дело и не в этом. Просто надо устроить отрезок, последний остаток жизни поудобнее, поуютней, что ли. И поэтому нужен просто милый, такой же одинокий человек, чтобы, когда будут вместе, то и он не будет одиноким, не будет одинокой и она. Минус на минус даст плюс. Плюс!
И он написал ей письмо. Через несколько дней получил ответ. Писала, чтобы прислал ей свою фотографию.
«Зачем? — недоуменно подумал он. — Что она ищет, киногероя, что ли? Делона какого-нибудь?»
И написал ей в ответ:
«Зачем вам мое фотолицо? На моем челе морщины — следы прожитой жизни. Но отнюдь не бурной, а напряженной. Я воевал, и у меня на щеке шрам. От этого левый глаз слезоточит. У меня нет многих зубов, но есть надежные мосты. Они еще постоят. Я слегка прихрамываю, об этом вам не сказала бы фотография. Но эта хромота не помешает нам совершать длительные прогулки по берегу Черного моря, если у вас появится такое желание. Я курю. Но курю табаки только высшего сорта. Не пью. Вы такого ищете. Но не откажусь от рюмки в праздничный день. То, что я сказал о себе, можно назвать недостатками. Я их перечислил специально, чтобы вы знали. Что касается жилья, то у меня двухкомнатная квартира, телефон, ванна, не совмещенная с туалетной комнатой, большая, светлая кухня. Если я вас еще интересую, напишите».
И подпись: «Аркадий Николаевич Тучков».
«Уважаемый Аркадий Николаевич!
Я получила ваше письмо. Прочитала его очень внимательно. То, что вы называете «недостатками», не очень серьезно. Зато я усматриваю много весьма положительных качеств, и это вполне меня устраивает. Но должна вам сказать, что мне нравится, как вы несколько иронически говорите о себе. Не надо иронизировать по поводу того, что у вас нет многих зубов. В таком возрасте, как у вас, у многих ощущается такой же недостаток. Дело в другом. Скажите, вы не обращались по поводу вашего слезоточивого глаза к врачу? Мне кажется, это очень утомительно вам — каждую минуту вытирать слезы. Если хотите, я могу проконсультироваться у знакомого, очень авторитетного окулиста. А то, что вы прихрамываете, это совершенно не имеет никакого значения.
Пишите. Уважающая вас
Клавдия Григорьевна».
«Уважаемая Клавдия Григорьевна!
Я получил Ваше письмо, и, должен сказать, оно несколько уязвило меня. С чего вы взяли, что мой левый глаз настолько слезоточит, что это должно утомлять меня? Он слезоточит, но изредка. И потом, вы же не знаете, а советуете обратиться к окулисту. А если я обращался? Тогда зачем же ваши советы, которые в какой-то мере обижают меня? Или это является серьезным препятствием для нашего совместного сожительства? Если это так, тогда напишите, и я останусь снова один.
С уважением к вам А. Н. Тучков».
«Добрый день, уважаемый Аркадий Николаевич!
Ну зачем же так-то? Я вас совершенно не хотела обидеть. Но по себе знаю, когда у меня начал слезиться, как ни странно, тоже левый глаз, то я пошла к врачу, и, знаете ли, он прописал мне глазные капли «Офтан-дексаметазон». Они находятся в очень удобном пластичном флакончике. И я поправила свой глаз. Правда, через полгода у меня обнаружили катаракту на том же глазу. Но вот как только она созреет, ее снимут. Ждать осталось не так много. Так что не надо обижаться на меня. Ничего подобного я не имела в виду. А что касается прогулок по берегу Черного моря, я была бы согласна, если бы не боялась жаркой погоды. У меня иногда подскакивает давление. Но ради такой прогулки я готова и рискнуть. Только как же с вашей хромотой? Не будет ли вам слишком обременительно?
Желаю вам всего доброго! Клавдия Григорьевна».
«Уважаемая Клавдия Григорьевна!
Что касается прогулок по берегу Черного моря, то ведь есть не только жаркие месяцы, но и осенние — так называемый «бархатный сезон». У меня проезд бесплатный, так как я персональный пенсионер республиканского значения. (А это значит, что расходы у нас сокращаются вдвое.) Хромота у меня, как писал я, незначительная, и она нисколько не помешает нам во время прогулок. Кстати, ношу обыкновенную обувь, отнюдь не ортопедическую. И вообще я здоров. Давление у меня космонавтское — 130 на 70. Каждый день обтираюсь холодной водой. Не помню, когда болел гриппом. Это я все к тому, что не обременю вас какими-либо физическими недугами. Хотелось бы мне узнать несколько подробнее о вашей жизни. Это, конечно» удобнее сделать при встрече. Встретиться же я готов хоть сейчас.
Пишите. Я рад вашим письмам.
С уважением к вам — А. Н. Тучков».
«Добрый день, уважаемый Аркадий Николаевич!
Я прямо-таки завидую вашему богатырскому здоровью. К сожалению, своим я не могу похвастать. Правда, серьезного ничего нет, но иногда бывают легкие головные боли, какая-то непонятная усталость. Но я думаю, это оттого, что нет вблизи дорогого мне человека. Вот, казалось бы, совсем немного — ваши письма, но мне уже гораздо лучше. Я жду их с нетерпением и жадно читаю, и, верите ли, обретаю и душевную, и физическую бодрость. Между прочим, сразу же по прочтении вашего последнего письма начала обтираться холодной водой. Это — чудо! Спасибо вам огромное за то, что меня надоумили.
Вы интересуетесь моей жизнью. Что вам ответить? Конечно, было бы проще, если бы мы встретились и поговорили, но я сейчас никак не могу вас принять. Мне почему-то кажется, что вы во мне разочаруетесь. А возможно, и я в вас. Ведь вы до сих пор не прислали мне свою фотографию и почему-то не просите мою. И все же, может, рискнем и пришлем друг другу свое фото? Это я к тому, что уж тогда бы я рассказала о себе. А так — зачем, если вам не понравлюсь? Итак, жду вашу фотографию. Свою же вышлю, как только получу вашу.
Жду. Уважающая вас К. Г.»
«Уважаемая Клавдия Григорьевна!
Никакого риска нет в том, чтобы мне послать свою фотографию, но мое лицо совершенно не фотогенично, и у вас будет обо мне ложное представление. Поэтому рисковать не стоит. Это может стать нашей роковой ошибкой. Конечно, можно бы прислать фотографию, где я на десять лет моложе, но зачем же обманывать? Можно, конечно, десяток раз снявшись, выбрать такой ракурс, чтобы он наиболее выгодно представлял меня. Но зачем же опять-таки обманывать? Да и не обманешь, при встрече все это легко опровергнется. Так что уж лучше давайте встретимся!
Жду вашего согласия. А. Н.»
«Уважаемый Аркадий Николаевич!
Согласилась бы с радостью с вашим предложением, но я уже писала вам — на днях мне должны снять катаракту, и тогда я смогу встать перед вами, как говорится, «во всеоружии». Сейчас же, поймите меня правильно, я не могу. Итак, будем переписываться. Я уже так привыкла к вашим письмам, что без них не могу прожить дня. Скучаю. Жду и по нескольку раз хожу на почту. Там меня уже знают и либо улыбаются, значит, есть письмо, либо качают горестно головой, значит, нет.
Конечно, лучше бы рассказать о себе при встрече, но коли встреча откладывается, то, извольте, я могу сообщить то, что у меня есть дочь и у нее двое детей. Но она живет отдельно от меня. Больше того, далеко. На Камчатке. Муж моей дочери — вулканолог. Кроме дочери, никого нет, так что мне приходится все свободное время коротать одной.