Вот такой может произойти разговор. Так что уж лучше помалкивать, чтоб никто не узнал. А для этого есть только один выход: скорей, скорей открыть шкатулку. Удивительно крепко строили в те времена. Эка штука — шкатулка. А вот никак не открыть. Казалось бы, вдарить покрепче кувалдой по замку, и он влетит в нутро как миленький. Но где там? На века строили умельцы… Надо зубило пускать в ход. Но нет, не рубится замок, а только вминается в дуб. Наверно, дуб мореный. По крепости — вровень с железом. Бью и прислушиваюсь. Не идет ли кто? Избави бог! Сейчас самое страшное — свидетель. Но нет, никого… А замок с одной стороны уже провален в нутро. Теперь — с другой. С другой пошло легче. И вдруг он ввалился туда. Еще усилие, и зубилом отогнул окислившийся, влезший в дерево медный пояс. Теперь остается только поднять крышку. Но как замирает сердце!
Крышка поднята!
И тут я подумал о людях, которые прятали вот таким образом свои богатства. Они, конечно, были разные — эти люди. Иные награбили, другие заставляли людей работать на себя, третьим досталось по наследству. Но так или иначе, никто из них честно богатство не нажил. Не нажил своим горбом, своим потом. Обман. Грабеж. Эксплуатация. Я же всю-то жизнь трудился. Как отец ушел на фронт, так и детство мое кончилось… Десяти годов уже пас колхозных коров, а там и пахал, и бороновал, и босой ходил, и недоедал — все было. Мать заболела — жениться надо. Женился. Пока служил в армии, жена дочку родила. А после армии — работа да о семье забота. И как пролетели годы, никто не видал. А теперь недолго и до заслуженного отдыха осталось. А в жизни-то ничего особого и не видал. Другие-то и на юг ездят, и по заграницам, и всякие вещи имеют. А тут так, самое необходимое. Правда, цветной телевизор есть… Но вот теперь клад! И кто знает, может, совсем по-иному жизнь повернется.
Крышка поднята!
Думал, сразу и богатства в шкатулке, ан нет. В ней ларец, закрытый маленьким висюльным замочком. Ну, его раз стукнуть — и все, только прикипел от сырости.
Бог мой! В ларце полно драгоценностей! Сверкают, горят, играют разными огнями. Я тут же и прикрыл его мешковиной, чтоб, избави бог, Анюта не увидела. Ведь растрезвонит старая баба. Не удержится, как пить дать, растрезвонит. Понесет по деревне, тут тебе и конец, Николай Сергеевич. Отберут да еще и посадят. Прислушался — тихо. Подошел к двери, выглянул — не видать. Ну и ладно. Никого и не надо… Снова поднял крышку. Кстати, она вся из перламутра. И в ларце… Бог мой, сколько в нем всего! Кольца с разноцветными камнями. Куча! Рубли золотые. Какие-то украшенья из золота, усыпанные бриллиантами. Браслеты. Бусы из жемчуга. И из золота, с красными и зелеными камнями, и все это сверкает, переливается, горит так, что даже глазам больно. Я хватаю то одно, то другое и все время оглядываюсь, и даже чувствую, как у меня дергается лицо, — это оттого, что я гляжу на все стороны, боюсь, как бы кто не увидал, и то схвачу одну драгоценность, то другую, тяну ее к глазам, будто не вижу. И уже роюсь в ларце, отбрасываю, что сверху, тянусь к низу, ко дну. Там, мне сдается, главное богатство. И верно, какая-то большая звезда лежит на самом дне, вся усыпанная сверкающими камнями с золотыми лучами…
У меня никогда не было золота. Женился в то время, когда считалось зазорным носить даже обручальные кольца. Это только теперь увидал драгоценности, да и то больше по телевизору, когда показывают всякие исторические картины. Ну, правда, и наши стали увлекаться кольцами, серьгами, всякими бусами. А раньше если и носили девчата бусы, так из рябины. И никогда-то у нас с Анютой ничего подобного из роскоши не было. Потому и мечтал много раз о том, чтоб найти клад. Даже во сне снилось, как я нахожу его. Проснусь и лежу с открытыми глазами, мечтаю, как бы им распорядился, если б нашел. Вот и сейчас мечтаю.
Ларец полон драгоценностей. Даже перебор, можно бы и поменьше. Куда столько? Хватило бы и половины. Но не выбрасывать же. Теперь я уже спокойно рассматриваю каждую вещицу. Любуюсь. То отодвину от себя, то приближу. Пошевелю, чтоб заиграла. И она играет. Так одну за другой перебираю, и вдруг попалась та самая, которую показывали по телевизору — не ее, цветную фотографию показывали, когда говорили о самых крупных алмазах в мире, — но это была она, та самая штуковина: на тонкой золотой цепочке, в золотой оправе камень с детский кулак. Тогда еще сказали, что эта драгоценность пропала два века назад и никак ее не могут найти. И вот она тут, у меня. Это точно, я ошибиться не мог. Что увижу, то уж на всю жизнь запомню. Но лучше бы мне этот алмаз не находить. Уж очень он приметен… Боженька родный, я ведь теперь богач! Могу купить все, что захочу. Поеду хоть на Черное море, хоть на Дальний Восток. Куда захочу! А то ведь нигде и не бывал. А что, я хуже других, что ли? Или мало работал? А то, как гриб, жил на одном месте да старился. Но вот теперь богатство. Теперь… Только надо с умом распорядиться этим богатством. А то рассказывал мне дачник про одного, как тот засыпался. Позвонили раз в пожарку, чтоб начальник подобрал двоих крепких пожарников и направил их к старому колодцу. Те прибыли туда, а там их уже ждет милиционер. Велит одному пожарнику лезть в колодец, а другому спускать его на вороте. «Там, на дне, — говорит милиционер, — должен быть ящичек. Так вот, доставляй его нам». Спустился пожарник, шарил, шарил — нет ничего. «Ну, коли нет, вылезай». Вылез. Разъехались. А пожарник-то другому пожарнику и говорит: «Есть там ящичек. Пойдем, возьмем». Взяли. Драгоценностей в нем оказалось, как овса в мешке. Поделили они поровну и договорились молчать и не торопиться с реализацией. Но только тот, который обнаружил ящичек, не стерпел. Взял одно колечко с камушком, самое такое скромненькое, и понес его в магазин продавать. А там как глянули, так и поняли, какое это колечко. Пожарнику ничего не сказали, а кнопочку нажали. Ну, через пяток минут и забрали голубчика. А после и другого прихватили. Так что спешить с реализацией не следует. Пускай время пройдет. Впрочем, дело не во времени. Надо сменить место, уехать в другие края. А то тут начнут глаза пялить, как заживешь по-хорошему. Откуда, мол, у него такие доходы появились? А в новом месте никто ничего не знает. Приехал и живи-поживай да добра наживай. А нажить можно много. Первым делом «жигуленка» купить. Ну, само собой, ковры. Гарнитур… А больше, пожалуй, и нечего. Чего там? Костюм если? Так есть костюм-то… Ну, может, Анюте чего… А если спросят про «жигуленка», откуда, мол, так можно сказать — по лотерее выиграл. Впрочем, у кого своя машина, так на того и внимания особого не обращают. Эко дело — машина!
Я так размечтался, что не слыхал даже, как жена кричала меня к обеду.
— Оглох, что ли?
Я всполошенно вскочил. Побоялся, что жена увидит мой клад. Но тут же и успокоился. Чего бояться, если его нет. Помечталось только. Хорошо бы, конечно, найти. Да ведь надо знать, где он. А где?
— Слышь-ко, Аня, а что если бы я нашел клад? — сказал я жене.
— Какой еще клад? — сердито спросила она.
— Ну, какой, какой, самый настоящий. С браслетами, кольцами, драгоценными камнями…
— Нашел, что ли? — настороженно спросила она.
— Да нет… А вот, если бы нашел?
— Как же, найдешь. Так и валяется тебе клад! Иди-ко щи хлебать, а то простынут. Разогревать больше не стану. — И энергично пошла к дому.
А я за ней.
РУКА ПОМОЩИ
Чтобы в дальнейшем не было никаких неясностей, сообщаю: я — журналист, сорока трех лет, семейный. Работать приходится много, но я люблю свое дело. Заработка мне хватает, хотя, конечно, кое в чем приходится себя ограничивать. Я довольно часто печатаюсь в газетах и журналах, в отделе публицистики, и являюсь автором двух книжек очерков о передовиках заводского производства. По характеру отношусь к типу непосед. Ну, это естественно, иначе бы не был журналистом.
Вот это главное, что я считаю нужным сразу сообщить. Мелочи по ходу событий.
Начну с того, что в редакции нашей областной газеты я сижу в одной комнате с Виктором Половинкиным. Он в свободное время пишет роман. Десять лет он упорно пробивается в литературу, но ничего из этой затеи пока у него не выходит. И не потому что бездарь, нет — определенные способности налицо, но он из той многочисленной писательской середины, рукописи которой можно печатать, а можно и не печатать. Наиболее деловые из такой середины устраиваются неплохо. Вступив в Союз писателей, проявляют себя на общественной арене, избираются на разные должности и с годами достигают веса, физического и административного. Может создаться впечатление, что без них и мир бы не существовал и писатели не могли бы творить свои произведения.
Но Виктор Половинкин к такой категории не относится. Он не умеет устраивать свои дела. У него обычно складывается так. Когда рукопись обретает последнюю заключительную точку, он перепечатывает ее в трех экземплярах и один из них, первый, с трепетом в душе несет в редакцию журнала, тайно надеясь, что там сразу же за нее ухватятся и напечатают его роман. Критики тут же заметят юное дарование (сорока двух лет от роду), начнут восхвалять. И вот вам — Государственная премия!
Но, к глубочайшему сожалению Половинкина, варианты романа, которые он предлагал, дальше литературного консультанта не пошли. Литконсультант же, закинув ногу на ногу, держа в углу рта дешевенькую сигарету, с неприязнью смотрел на самотечного романиста, не понимая, за каким лешим лезут люди в литературу. Он сам давно понял, что дело это зряшное, как правило, обрекающее неудачников на трудную жизнь. О том, что есть и бездарные литконсультанты, он как-то не думал.
— Ну что вам сказать? — говорил он, перебрасывая страницы рукописи. — Вы, наверно, слыхали такое изречение: «Надо писать только тогда, когда не можешь не писать». Или как говорил Лев Толстой: «Не могу молчать!» Слыхали? Ну тем лучше. Тогда зачем же вы беретесь? Что вас заставляет писать? Неужели действительно не можете умолчать о том, как работает комсомольско-молодежная бригада? Можно, конечно, и об этом. Тем более, никакого открытия в такой теме нет. Но тогда уж извольте писать так, как никто до вас не писал. А пока не обижайтесь. Возвращаю ваш роман в целости и