— Вот поганка, а! — Аня поискала глазами Мишу. — Кать, ты последи за ней, чтоб она чего не отчебучила, а я Мишу найду, и домой поедем.
Мишу уговаривать долго не пришлось. Юлька, было, поупиралась, закапризничала, что, мол, еще и время детское и никто еще никуда не едет, но ее быстренько привели в чувство. Попрощались со всеми, погрузились в машину и отправились. Юля еще покуражилась немножко. Потом попыталась поплакать и мгновенно уснула на плече у Авксентия Новицкого.
Катерина думала о том, что она слышала, и ей все больше и больше казалось, что эти мужики с ее Лехой Васильевым хорошо знакомы. Это было маловероятно, но это ее никак не отпускало.
Спала она в эту ночь как убитая. Как когда-то в детстве, когда они с бабой Шурой устраивали банные субботы. Зимой бабушка возила ее в баню на санках. Катька держала в руках два пластиковых тазика со свертком свежего белья. Всю дорогу она хныкала, потому что никак не понимала: зачем идти в баню, торчать в очереди, потом надевать непослушное белье на влажное тело. Зачем? Если дома есть ванная? А бабушка ей читала лекцию про целительный пар, про то, как это полезно. И в бане брала за ручку и водила с собой в черную парную, где на ступеньках, уходящих под потолок, в густых клубах дыма охали и ахали под ударами веника толстые и тонкие голые тетки.
Весь этот банный кошмар завершался заплетанием Катькиной косы. Влажные длинные волосы запутывались, и расчесать их было невозможно. Катька пищала и ненавидела всю эту баню вместе с ее целительным паром.
И только добравшись до дому и спрятавшись под теплым одеялом, засыпая сладким сном, она осознавала, как это здорово — ходить в баню!
Леха Васильев пришел в себя после второй операции поздно вечером. Несмотря на то что ее снова делали под местным наркозом, весь день он находился в полудреме, где-то на границе сна и яви. В промежутках между провалами в сон, он слушал себя, свои ощущения, думал, вспоминал, пытался нащупать в себе какие-то изменения в памяти, в сознании. Вроде все как всегда, если отбросить шум в голове и другие болезненные ощущения.
Брат не отходил от него ни на минуту. Несколько раз он перечитал ему эсэмэски, которые прислала Катя. Леха слабо улыбался, закрывал глаза и счастливо вздыхал. Можно было все перетерпеть, лишь бы услышать то, что писала ему любимая женщина. А она не скупилась на добрые слова, ободряла его и поддерживала.
— Все хорошо, Лешкин кот! — говорил ему Саня, поправляя одеяло. — Она тебя любит и ждет.
Утром пришел врач. Долго и внимательно осматривал Васильева, говорил мало, и Леха вопросительно смотрел на переводчика, а брат спрашивал его поминутно:
— Ну, что там? Что?
— Доктор говорит, что все хорошо. — Переводчик ужасно коверкал русские согласные. У него получалось «Токтар каффарит, чито ффсо каррачо».
«Ну “каррачо”, так “каррачо”», — устало думал Леха. Его и правда ничего не беспокоило. Только какой-то посторонний звон, который как бы издалека наваливался на него. От звона этого голова наливалась свинцовой тяжестью, не болезненной, а какой-то неподъемной, от которой глаза открывать не хотелось, но доктор теребил его своими вопросами. Потом он похлопал его по руке, сказал «Гут!» — и отправился к другим пациентам.
А поздно вечером Васильеву стало плохо. Он не мог ничего сказать от боли, только потрогал брата за руку, и тот, взглянув на него, понял, что что-то случилось. Уже через минуту в палате Васильева были врачи, сбежавшиеся на сигнал тревожной кнопки, а еще через пять минут его, облепленного со всех сторон датчиками чутких приборов, везли в операционную.
Двери операционной сомкнулись, отрезая вход в помещение всем посторонним, и на электронном табло замигала надпись, наверно, возвещающая о том, что здесь идет операция.
Саня Васильев как оловянный солдатик маршировал по больничному коридору. В томительном ожидании утонуло время. Он потерял счет минутам, потом десятиминуткам, потом часам. В тишине слышно было, как зудит электронное табло, предупреждающее всех о том, что где-то рядом идет борьба за жизнь. И когда в этой зловещей чужой тишине раздался короткий «бульк» — звук мобильного телефона, — Саня вздрогнул. Он поспешно вытащил телефон из кармана халата и отключил звук.
Смс-сообщение было конечно же от Катерины. Она спрашивала, как там ее глухопятый, как поправляется, какое у него настроение.
У Саши сжалось сердце. Надо было ответить, а он не знал, как это сделать так, чтобы не напугать Катю. От растерянности он всегда, всю свою жизнь, выпаливал правду-матку, забывая о всякой дипломатии. Так и тут. «Кризис, — написал он в ответном сообщении. — Идет операция. Обо всем — позже».
Катерина, получив такое сообщение, сначала ничего не поняла. Только утром все было хорошо и замечательно. «Нет! Ну этого просто не может быть! — думала она. — Ведь два дня уже прошло! Самых трудных два дня! И все было хорошо. Брат Лехи Васильева сам писал ей, что все самое страшное уже позади!»
Она стала лихорадочно набирать сообщение, умоляя написать ей подробности. Но сообщение не было доставлено: Саня Васильев отключил телефон.
Ночь навалилась на Катерину, как стеной придавила. Ничего нельзя было сделать. Даже подругам позвонить Катерина не могла. Было поздно, и надо было думать о том, что завтра рабочий день и девчонкам на работу. Она постоянно набирала любимый номер, но телефон Васильева был выключен.
Самое тяжелое в ожидании — бездействие. Не зря же говорят, что нет ничего хуже, чем ждать да догонять. Догонять сейчас Катерине было бы проще. Бежать за чем-то или за кем-то, быть в движении, пытаться что-то совершить. Даже если не получится догнать. А ждать… Ждать было невыносимо.
Спать Катерина не могла, не шел сон. Включила телевизор, пощелкала кнопками пульта. Половина каналов безмолвствовала. Еще на двух изводились новоиспеченные «звезды» эстрады, а на одном шел старый-престарый фильм, на котором Катерина и остановилась. Она смотрела и не видела того, что происходит на экране. Но легче стало, как будто не одна была.
Под утро она забылась тяжелым сном, в котором к ней пришел Леха Васильев. Катерина не запомнила, как он ей снился, просто почувствовала его руки у себя на плечах, а потом губы. «Ты уйдешь?» — спросила его Катерина. «Уйду. Но вернусь», — ответил ей Васильев.
Катерина проснулась. Сон обрадовал ее. Бабушка бы сказала — вещий сон. Или сон в руку. На часах было ровно восемь. В другое время можно было бы спать и спать, а сейчас она не могла и не хотела валяться в постели. И тех двух часов, что она дремала, ей вполне хватило для того, чтобы двигаться, говорить, варить кофе и ждать.
Катерина снова отправила смс-сообщение на номер Лехи Васильева. Оно ушло, и через пару минут пришел ответ. «Кома. Ждем».
Ожидание было как манная каша в детстве: сколько ее не ешь, давясь и плача украдкой в рукав, меньше ее не становилось. Утренние часы, которые так коротки были в другое время, когда Катя работала и с глухопятым все было хорошо, сейчас растянулись, как старый свитер. Когда перевалило за полдень, Катерина позвонила Анне.
— Только не рыдай! — строго распорядилась подруга, выслушав сбивчивый Катеринин рассказ. — Знаешь, посоветовать что-то трудно. Главное, не сиди дома, в одиночестве. Ну, найди себе занятие какое-нибудь. Хотя я понимаю, что мысли у тебя будут на другое направлены, но все же это будет не тупое ожидание.
Да, точно. Анька права. Надо одеваться и куда-нибудь идти, ехать, бежать. Куда угодно, только не сидеть в четырех стенах. Катерина начала лихорадочно собираться. Влезла в свои любимые джинсы, теплые кроссовки, куртку, закинула за спину рюкзачок, в который бросила все самое необходимое, и выскочила за дверь.
— Привет, подруга! — услышала Катя у себя за спиной, когда запирала входную дверь. — Куда собралась?
Ларка. Подруга по месту жительства. Почти родня Авксентия Новицкого.
— Привет, Ларис. Да так, куда глаза глядят.
— А что так тускло?
— Так. — Катерина не хотела ничего говорить, но не сдержалась и высыпала все соседке.
— А знаешь что… Поехали со мной! — Лариска решительно взяла Катерину за руку и поволокла вниз по лестнице.
— Стой! Лифт же есть!
— Ага! Есть. Только он сегодня выходной взял, — хохотнула Лариса.
Пока они шлепали до первого этажа, Лара рассказала Катерине, что у нее есть знакомая тетка, которая помогает и больным, и брошенным женам, и девицам выйти замуж.
— Ой, ну что ты, Лар! Ну это же другое. Нет, я решительно не хочу. — Катерина попыталась высвободить свою руку из Ларкиной руки.
— Знаешь, ты можешь ей ничего не говорить, не ставить ее в известность. Она сама тебе скажет, что к чему. И тогда ты поймешь, что она действительно видит. В конце концов, хуже никому от этого не будет.
«Хуже не будет. Это правда», — подумала Катя и согласилась.
Во дворе у Ларисы дремал старенький «жигуленок», который легко завелся.
— Это не так далеко — деревня в пригороде. И тетка правильная, — принялась рассказывать Лариса. — «Правильная» — потому что денег не берет. Это, знаешь ли, показатель. Поэтому благодарят ее посетители, кто чем может. Заскочим в магазин и купим к чаю что-нибудь.
— Лар, а ты что, тоже к ней собиралась сегодня?
— К ней. — Лара усмехнулась. — Знаешь, хотела про одного кобеля безрогого у нее спросить, стоит ему верить или нет.
— Она и это может сказать? — удивилась Катя.
— Ну так а я что тебе говорю? — Лара уверенно вырулила на загородное шоссе. — Не буду тебя ни в чем убеждать. Но она не только расскажет, что происходит, но и корректировать может. У тебя фотка его есть?
— Есть, только маленькая, — Катерина начала расстегивать рюкзачок.
— Ну и славно. Да не доставай сейчас, ей покажешь.
До деревни добрались быстро. По дороге завернули в магазинчик, где прикупили для Семеновны — так ее Лариса называла — большую пачку чая, банку кофе, коробку конфет и еще каких-то вкусностей.