— О ней…
Васильев почти не спал по ночам и бессонными часами думал обо всем. Он понимал, что состояние, в котором он находится, это не на неделю и не на две. Ему все чаще стала приходить в голову мысль, что он больше никогда не встанет на ноги. «Ну и пусть», — думал он, и это было так непохоже на него.
Катя — только она еще как-то встряхивала его сознание. Но он все больше и больше думал о том, что становится обузой для окружающих и прежде всего — для любимой женщины. Он боялся этого смертельно. И не хотел этого.
Лечащий врач сказал Васильеву-старшему, что без помощи хорошего психолога не обойтись. Без русского, конечно, психолога. И вообще, ему дали понять, что для сложного пациента в немецкой клинике сделали все возможное.
Коверкая слова, на плохом русском переводчик сообщил Васильеву, что больной нуждается в хорошей психологической помощи.
«Понятно, — подумал Саня Васильев. — Пора домой собираться».
— Домой поедем, братка, — сообщил он Васильеву-младшему, пряча от него глаза. Ему всегда трудно давались подобные разговоры. Как будто сам он был в чем-то виноват.
Юлька позвонила Катерине посреди ночи. По голосу Катя поняла: подруга плакала.
— Ксюша ушел… — выдавила она, и завсхлипывала.
— Я знаю, — сказала Катя. — Он к Ларе приезжал, но ее дома не было, и он у меня свои вещи до вечера оставлял.
— И ты не позвонила! — укорила ее Юлька, но тут же оборвала себя, — да ладно, ты-то тут при чем… Я сама виновата.
— Виновата, — подтвердила Катя. — Юля, наверно, ты не любишь его, просто попался хороший человек, с которым было удобно и спокойно.
— Не только…
— Не только. Но и не больше. Согласись, этого мало для того, чтобы быть вместе. Либо надо смириться с этим. Ну, с тем, что при одном его взгляде на тебя, внутри у тебя ничего не подпрыгивает. А это трудно. Мы эмоциями живем, эмоциями заряжаемся, нам без вулкана страстей ну никуда, да?
Юлька молчала. Она уже не всхлипывала, просто слушала подругу. Она и сама все понимала. Она как кошка, которая вдоволь наигралась мышкой.
Неудобно признаваться себе в этом, но это так. Пока были свежи чувства и отношения, Авксентий Новицкий ее очень устраивал. А как дошло дело до тихого семейного существования, тут в Юльке и взорвалось все. Но показать это во всей красе человеку, который живет с ней под одной крышей, ну это совсем уж по-свински. Юля терпела.
Надо отдать должное Ксюше: он ее переменчивое настроение понимал и старался в такие минуты не беспокоить ее. Но минуты перерастали в часы, потом в сутки. Банный поход подстегнул ситуацию: Юлька опять увидела «мужчину своей мечты». Нет, она ничего не сказала Авксентию. Но нужно ли было говорить? У него глаза были. Он просто понял, что не стал для Юли единственным.
Сейчас она могла просто молчать с Катькой. Та хорошо все понимала и просто озвучивала ситуацию.
— И что мне теперь делать? — выдавила Юлька, когда Катя закончила.
— А что тебе делать?
— Я не знаю.
— Вот когда будешь знать, тогда и делать будешь. — Катя умела, когда надо, говорить очень жестко. Она и к себе всегда была такой требовательной. «Прямая, как жирафа», — это о ней.
— Может, мне поехать за ним? В этот его… Зажопинск?
— Зачем? Ты что, уже определилась в своих чувствах? Или тебя просто задело, что бросила не ты, а тебя? Первый раз так, да? Больно очень, правда ведь?! Не возражай! Как это ни назови, как ни объясняй, а Ксюша оставил тебя. Хотя он сказал мне, что ушел не от тебя, а от себя.
Юлька молчала. Катерина тоже. У нее зверски разболелась голова. Она и так-то последнее время чувствует себя плохо из-за того, что у глухопятого явно проблемы, в которые он ее не посвящает. Она чувствовала, как он замкнулся, как вяло реагирует на ее звонки. А тут еще Юлька, которая сама огород нагородила, а сейчас просит кого-то разбираться в ее чувствах.
— Гнусно мне, Кать, — выдавила Юлька. — Что за характер такой противный?!
— Это не характер. Юля, ты его просто не любила. Ты просто дала ему себя любить. А когда надоело тебе это, ты захотела задвинуть его подальше, а он не задвигался. Потому что даже поругаться с ним у тебя повода не было. И ты без скандалов показала ему, что он не нужен тебе. Чего ты от него хотела?
— Да, ты права. Просто, не надо было вот так сразу… семья… любовь-морковь… Ладно, Кать, ты прости, что разбудила тебя.
— Да ладно… что уж там.
Сон ушел, и Катерина глядела в темный потолок комнаты и думала о том, что, может, оно и хорошо, что ее Леха Васильев так мало был с ней рядом. При этом он занимал много места в ее жизни, все, что было свободно от домашних хлопот, профессии и подруг. Они успевали так соскучиться, что встречи их были яркими праздниками, незабываемыми и светлыми, как день рождения в детстве.
И то, что происходило сейчас, когда позади столько всего, когда только бы жить и радоваться, очень пугало Катерину. Настроение Лехи Васильева не нравилось ей. Она старалась всячески успокоить его, но чувствовала, что ему от этого еще хуже. Спрашивала, чем помочь, — он категорически отказывался.
Она с таким смирением принимала все происходящее, что не узнавала себя. Всегда импульсивная и порывистая, как лошадка, в нетерпении бьющая копытом, она научилась ждать-ждать-ждать… Устала от ожидания, но ждала, намечая впереди какие-то новые неопределенные даты.
Теперь это была дата возвращения глухопятого с братом из Германии. Она спрашивала Леху каждый день — когда? А он не мог ей толком ничего сказать. Она уже сто раз прокрутила в голове кино под названием «Встреча», а сеанс все задерживался и откладывался. А в воздухе буквально висело предчувствие какой-то беды. И как ни пыталась Катерина гнать от себя черные мысли, они не давали ей покоя, как назойливые мухи жарким летним полднем. И как справиться с этим, она не знала.
Саня Васильев просто выходил из себя. Они вернулись в Питер и поселились не в городской квартире, а в старом бабушкином доме недалеко от Приозерска. Доставить сюда Васильева-младшего, который еще не мог ходить толком, было не так просто, и Васильев-старший проявил нехарактерное для него упрямство: как ни сопротивлялся младший брат, он сообщил о приезде его бывшим сослуживцам. И в Пулкове братьев встречали мужики.
Они не виделись тысячу лет, а встретились так, как будто расстались вчера. Они жамкали Леху в объятиях и были искренне рады встрече. Их отвезли в деревню, где до утра следующего дня пили по-русски и не пьянели, а потом загрузились в автобус дружно и отправились в город, пообещав Лехе звонить и попробовать что-то сделать для него.
Васильев-младший махнул рукой:
— Мужики, не парьтесь. Все прахом пошло, и хрен с ним.
Еще неделю братья жили бобылями, а потом в деревню приехала жена Сани Васильева Оленька с детьми. Данилу, правда, через неделю снова увезли в город. Он учился в четвертом классе, и на время приозерской ссылки родителей с Даней согласилась посидеть Олина мама.
А пятилетняя Наташка целыми днями торчала в комнате у Лехи Васильева. Она расположилась в углу со своими куклами и игрушечной посудой. Все, что она делала, сопровождалось пространными комментариями, в которые она втягивала дядю. Леха никак не мог привыкнуть к этой своей роли няни, но она ему была по душе. Он так устал от гонки по жизни, от бесконечной суеты, от дел и проблем, что сейчас просто отдыхал. Он еще мало ходил. Дома сидел в старом, бабушкином еще кресле-качалке, которое угрожающе скрипело под его весом.
Наташка отвлекалась от Васильева только тогда, когда Оленька чуть не силой усаживала ее пообедать. Обычно капризная и привередливая в еде, девочка сейчас совсем не скандалила. Она быстро ела и бежала в дальнюю комнату зимней половины дома, где ждал ее любимый «дядя Леший» — так у нее получалось выговаривать Лехино имя.
Она забиралась ему на колени, прижималась горячей щекой к лицу и шептала ему в ухо:
— Леший, любимый, расскажи мне сказку.
Если бы кто-то сказала когда-то Лехе Васильеву, что он будет качаться в бабкином старом кресле и рассказывать сказки маленькой племяннице, он бы расхохотался. Это было невероятно. Это было совсем не про него.
Но сейчас, обнимая крошечное детское тельце своими огромными ручищами, Леха Васильев испытывал такую нежность, о какой даже не подозревал. Он жадно вдыхал незнакомые ему детские запахи, гладил малышку по забавным светлым кудряшкам и рассказывал ей сказки.
Правда, очень скоро «Колобок» и «Буратино» Наташке надоели, и она стала требовать «новенького». А где взять этого «новенького»? И Васильев начал сочинять сам. Да так, что Наташка слушала его, открыв рот. А потом шла к маме Оле и пересказывала ей услышанное.
Ольга приходила к Васильеву поболтать и рассказывала ему, что Наташка буквально влюбилась в дядю и его сказки.
— Станешь с ней Андерсеном, — ворчал Васильев.
Он потихоньку оттаивал, приходил в себя, и во многом ему помогала маленькая девочка, которой он был очень нужен. Он это видел. Она была нужна ему, а он — ей. С ней к нему возвращались эмоции. Она лечила его. Он чувствовал, что постепенно меняется его отношение к жизни, и удивлялся, что возвращается к себе самому.
И только одно его угнетало и не давало спокойно жить — Катя. Он чувствовал себя полной скотиной, но сделать ничего не мог с собой. Саня Васильев пробовал говорить с братом на эту тему, но Леха отмалчивался. Это и выводило старшего брата из себя. И Оля, которую Леха Васильев очень любил и считал, что Сане в жизни с женой несказанно повезло, тоже не могла пробиться к Васильеву-младшему в душу.
За те две недели, что Васильев находился дома, он сам не позвонил Кате ни разу. Он заставлял себя изредка посылать ей эсэмэски и, как ни старался скрыть свое настроение, оно вылезало из каждой буквы. Катерина это чувствовала и задавала ему вопросы, на которые у него ответа не было.
Как-то раз вечером, когда Наташку уже уложили спать, в комнате Васильева скрипнула дверь. Оля пришла. Он еще не ложился спать, но лежал перед телевизором, зябко кутаясь в клетчатый