Маруська-маленькая уже вовсю ковырялась в большом мешке, который принес поздний гость. Нашла там игрушечного зайца и убежала с ним в комнату.
… — Как живем? Да спасибо тебе, Лешенька, слава богу все. Ребята твои крепко мне тогда помогли, во всем. Денег хватает. Да и пенсию Маше большую назначили. Живем. Да только жизнь ли это? Я на Машку без слез не могу смотреть — сиротинка полная. И что впереди ее ждет, кто знает. Мне-то уже шестьдесят шесть стукнуло. Сколько я еще протяну?… Хорошо, что здоровье не подводит… — Мария Михайловна механически разглаживала на клеенке кухонного стола несуществующие складки.
…Со стены Лехе улыбался Макс. Вот таким он его помнил: глаза нараспашку, улыбка от уха до уха, всклокоченные волосы. Под портретом в детской кроватке в обнимку с зайцем сладко спала Максова копия — Маша. Такие же глаза и улыбка, и даже папина ямочка на подбородке.
Как-то раньше Васильев не замечал, что папа и дочка так похожи. Да, впрочем, и времени всматриваться в черты лица не было. Дома у Макса они встречались, как правило, по делам, заседали на кухне, где нельзя было курить, потому что под ногами крутилась Машка, а у кухонной плиты — тетя Маша.
Они быстро решали свои вопросы и разбегались. Сто раз уже пожалел Васильев, что им не хватало времени на общение, что не ездили вместе отдыхать, даже в кино ни разу не выбрались вместе. Все казалось: вот еще немного, и все это будет. Но бизнес не давал продыху. И как снежный ком обрастал делами, отложить которые было невозможно.
Зато сегодня Васильев свободен, как Куба, но рядом нет Макса. И теперь он просто обязан хоть что-то сделать для его семьи.
— Теть Маш, а вы не будете против, если я летом Марусю возьму на дачу? Там у меня племянница, такая же, как Маша… Им весело будет…
— На дачу? Ой, Лешенька, возиться-то с ней неужели тебе хочется? Она ведь на месте не сидит совсем. Ну, если уж очень хочется… То и меня бы ты выручил — я хочу к сестре в Воронеж съездить. С Машей тяжело, а так бы и собралась…
— Ну и договорились. Я позвоню и приеду. А сейчас — откланиваюсь. — Васильев встал. — Мне еще ехать и ехать сегодня.
— Смотри, а то остался бы переночевать?
— Нет, Мария Михайловна, не смогу. Не усну… — Васильев вышел в прихожую. — Вы простите меня, если можете…
— Ну что ты, сынок… — Мария Михайловна шмыгнула носом. — Расплачусь сейчас… Что ты говоришь, Леша?! Никого я не виню. Судьба такая. Ты сам-то как? Получше здоровье?
— Ничего. Выкарабкался…
— Выкарабкался, — эхом повторила мать Макса Копылова. — Ну и хорошо. Храни тебя Бог…
— …Храни тебя Бог! — повторила она, закрывая за Васильевым двери.
IV
Лето выдалось солнечным и ясным. Оно наступило строго по календарю — в первых числах июня. Еще в мае в лесу можно было отыскать почерневшие снежные кучки, и холодный ветер с озера не давал забыть, что здесь немножко север и весна еще не кончилась. А в июне сразу распогодилось, потеплело так, что островитяне тут же разделись до футболок.
Гостиница стояла от монастыря на отшибе, поэтому Катерина смело разгуливала в любимых джинсах и тапочках на босу ногу. И только собираясь в монастырскую библиотеку, надевала сарафан или юбку. Настоятель храма отец Константин даже одобрил как-то Катерину, заметив, что она не входит на территорию монастыря в брюках. «Мы в гостях у вас», — ответила ему Катя.
Время на острове словно остановилось, хотя дни пролетали незаметно. Наверно, это оттого, что дел было невпроворот, но делать их надо было неспешно. Отец и сын Семеновы с утра уходили на другой конец острова, где с разрешения батюшки усиленно копали. Семенов-старший то, что нужно экспедиции — монастырскую кладку, вычищая камушек за камушком, фотографируя все и собирая образцы. У младшего из Семеновых — Антона — был интерес к истории войны в этих местах, и накопал он немало. И хоть главная цель экспедиции была иной, Авксентий Новицкий Антошину тему сумел протащить, убедив всех, что она тянет на отдельную экспозицию в краеведческом музее.
Марина Николаевна Лебедева, профессор университета, вообще занималась своей научной работой. Она говорила, что ее труд похож на труд золотоискателя: гора руды и крошечное зернышко драгоценного металла. В процессе у нее такой «руды» скапливалось немало. Для ее работы — невелика ценность, а для музея — огромное, тщательно перелопаченное поле материала. Поэтому, «золотое зернышко» она забирала себе, а все остальное — Новицкому. Он называл Марину Николаевну «наша голубушка» и сравнивал все сделанное ею с трудом китайского земледельца, у которого каждый комочек на огороде не лопатой измельчен, а собственными пальцами.
У Кати была работа, которая ей страшно нравилась. Она систематизировала добытое всеми, работала с рукописями, что-то обрабатывала и редактировала. Ей было хорошо и спокойно. Если бы не было так грустно…
Вечерами она подолгу бродила по берегу озера в надежде, что ей позвонит Васильев. Мобильный телефон и правда совершенно не работал нигде, кроме как у причала. Отсюда Катя звонила Ане или Юльке. Она не спрашивала, получилось ли у них что-то найти. Если бы получилось, они бы и сами ей сказали.
Оставалось ждать августа: Катя надеялась только на свое письмо, которое она написала Лехе Васильеву и бросила в почтовый ящик его дома.
Август подкатил незаметно. Лето вообще быстро пролетает. Сначала закончились белые ночи и отошла пора земляники. Катерине казалось, что она наелась на всю оставшуюся жизнь. А варенья наварила столько, что надо было думать, как она его отсюда повезет. Но вот отошла самая вкусная на земле ягода, и уже через день Катерине захотелось ее снова. Правда, за земляникой пошла малина, черника, голубика и первые грибы.
Когда Катя нашла в траве почти рядом с гостиницей свой первый толстоногий белый, а рядом еще тройку малышат, когда нанюхалась вдоволь сырого грибного духа, тогда поняла: осень на пороге…
Подруг Катя ждала в субботу. Накануне они пообщались с Юлькой, которая уже неделю сидела на чемоданах в ожидании, что кто-то поедет в бухту Семизначную. Авксентий Новицкий в ожидании Юлии навел идеальный порядок в своей холостяцкой берлоге и изводился от неизвестности.
Наконец вчера они все созвонились, и Катерина с Ксюшей узнали, что Юлю привезет Анькин кавалер — Миша-Шумахер. Ребята соблазнились не только местными красотами, экскурсией по монастырю, но и «тихой охотой». Грибов на острове было море!
…— Юль, мы не одни едем. — Аня многозначительно помолчала в трубке. — Ну, почему ты не спрашиваешь, с кем?
— Ну и с кем? — без всякого интереса спросила Юлька.
— Помнишь? «Умывальников начальник и мочалок командир»? Мишин старший друг — Геннадий Степанович, к которому ты в бане… воспылала…
— Да ладно тебе подкалывать! — Юлька нервно кинулась выцарапывать сигарету из пачки. — Ань, мы же сто раз уже на эту тему говорили. Ну, сглупила я. С кем не бывает? Хороший он мужик, ничего не могу сказать. И втетехалась я в него тогда с ходу, но это все наносное было. Я уже выводы сделала. И выбор тоже.
— Да, собственно, он не один едет, с невестой!
— Ну вот и отлично! Хотя, поверь, даже если бы он ко мне с любовью приставал, я бы уже не повелась. Ксюша мне родным стал. Это главное. — Юлька затянулась так, что дым чуть из ушей не повалил. Все-таки воспоминания о «мочалкином командире» ее слегка тряхнуло. Но, отметила она про себя, исключительно из-за некоего неудобства: вот придется встречаться с человеком, который, может, тогда заметил, как она писала кипятком.
— Да не парься ты! — успокоила ее Аня, словно подслушав ее мысли. — Ни фига он не заметил. Мне Миша сказал, что он ни на кого вообще не смотрит, потому что влюблен, как пацан. И представь — в девочку молоденькую! Так что не думай ни о чем.
— Ну и слава богу! А то я, ты это верно заметила, запаниковала слегка. — Юлька закашлялась. — Ладно, Ань, давай баиньки, а то завтра не встану. Вы подъезжать будете — позвони, я спущусь вниз, чтоб время не терять.
— Хорошо! Мы с этим Степанычем и его ангелочком на выезде из города встречаемся и едем вместе. Да где-то там еще завернем в деревню — мужика захватим с собой одного, их общего приятеля. Тоже с нами на остров собирается. Мужики, смотри-ка, по монастырям ударили, — хихикнула Аня. — Даже на службу собираются — и за благословлением к местному батюшке…
Машину Головина они приметили издалека. Она стояла на обочине дороги. Сам Геннадий Степанович сидел на водительском месте и с восторгом наблюдал за белокурым чудом, которое порхало на полянке, собирая цветочки.
— Если б кто сказал, что наш Степаныч будет носиться с этой девочкой… что он вообще посмотрит на нее… — размышлял вслух Миша, припарковывая машину, — я бы умер от хохота. Но это факт, барышни. Такова се ля ви!
Миша вышел из машины, подошел к Головину. Тот тоже легко выбрался из своего мощного «лендровера», обнял крепко Мишу, а потом кивнул на весело скачущую по полянке девочку:
— Смотри, Шумахер, кто разбил мое сердце! Лизанька! — со вкусом назвал он имя девушки, и крикнул: — Лиза! Нам пора!
И тихонечко спросил:
— Миш, как стороны — я не очень смешон?
— Обижаешь, командир! — Миша внимательно изучал Лизу, которая шла к ним. — Ангел!
— Точно — ангел! И ведь не только внешне! Она такая… такая… Короче, Мишка, я ее, кажется, уже люблю. Только ты не думай, ничего такого у нас нет… — как-то испуганно сказал Головин.
— А и зря, что нет! — Миша-Шумахер усмехнулся, глядя в глаза Головину. — Мне сейчас так жалко потерянного времени, оно ведь не возвращается. А если любовь, то почему бы и не быть «всему»?..
— Нет, пусть еще растет, — испуганно возразил Головин.
— Ну, если «растет», то пусть растет!
Аня и Юлька внимательно рассматривали девушку.
— Юль, неудобно, пошли познакомимся, — позвала подругу Аня. — Да перестань ты переживать! Смотри, он же никого не видит, кроме этой девочки! Он и не вспомнит-то тебя!