— Миранда! — Ангельское личико вспыхнуло надеждой. — Пойдешь с Гилом рыбачить. — Личико померкло.
— Джун, ты сегодня помогаешь мне.
Она, похоже, не слишком удивилась. Может, ночью они с Мирандой посплетничали?
— Да, Линкольн.
— И надень вечером юбку Миранды.
— То есть как?
— Замшевую. Ту, которая была на ней в самолете.
— Да ты что? — На миг лицо ее сделалось таким же враждебным и яростным, как в Осни.
— Это у нас вроде униформы, — сказал я в оправдание своего каприза. — Мы же носили форму в школе? Вот и моя помощница должна быть в юбке.
— Но юбка не моя.
— Миранда одолжит ее тебе, почему бы и нет? Вы же задушевные подруги.
— Ну да, но…
— Вот и хорошо. Жду тебя на закате. До тех пор ты свободна.
И я отвел в сторону Ральфа.
— Добудь мне еще этих листьев-ракет, Ральф, старина, — попросил я. Шуточка сама легла на язык: — Ракету для астронавта.
Он внимательно посмотрел на меня.
— О’кей, — сказал он и добавил: — Их довольно трудно найти.
— Ничего, — сказал я. — Весь день в твоем распоряжении. К ночи они мне понадобятся.
— А приправа к ужину?
— Ну конечно, — бодро ответил я. — Приправа к еде непременно потребуется, принеси и ее. Но ракета — в приоритете.
Ральф снова посмотрел на меня так, словно хотел что-то возразить, потом кивнул и двинулся в лес.
Я сам не знал, чего ждать от вечера с Джун. И я не мечтал о нем так, как о вечере с Мирандой, но я затеял игру и все еще было впереди. По моим расчетам, у меня было предостаточно времени, чтобы насладиться на острове женским обществом, и я собирался отведать каждое блюдо в меню. Чем сравнивать с потерпевшими крушение островитянами, точнее будет сравнить меня с человеком, странствовавшим в пустыне: прежде я никогда не пользовался вниманием девчонок, а теперь собирался насладиться им. ВСЕМ.
Я снова тщательно приготовился к свиданию. Выполоскал одежду и волосы в озере, а вернувшись, взялся наводить порядок в Бикини-Боттом. Когда я поправлял зеленый кокос на почетной полочке, я споткнулся обо что-то в углу — какой-то забытый предмет. Выругался, попрыгал на одной ноге, потирая ушибленные пальцы другой. Потом опустился на колени и вытащил своего обидчика из темного угла. Оранжевый-это-новый-черный самописец.
Я поставил его перед собой на песчаный пол и вдумчиво к нему присмотрелся. Предполагалось, что он посылает из своего механического сердца в пространство неслышные обычному уху сигналы, сообщая тем, кто нас ищет, где мы. Я вдруг с каким-то страхом посмотрел на него. Шпион, доносчик. Стоит тут на полу с невинным видом, весь оранжевый и на боку белые буквы, какими пишут в армии: «БОРТОВОЙ САМОПИСЕЦ НЕ ВСКРЫВАТЬ». Именно буквы меня и обозлили. Никто не смеет приказывать мне здесь, на моем острове. Я поднял посох и в приступе ярости забил самописец насмерть. Ящик раскололся сразу, очень оказался хрупкий. Я продолжал колотить его посохом, пока не разнес вдребезги. Когда же багровая волна отхлынула, я обозрел причиненный ущерб, порылся в крови и кишках, ожидая увидеть микрочипы, сенсоры, передатчики. Но я не нашел ничего технического. Только щепки пробкового дерева, пара цинковых гирек и ошметки оранжевой краски.
Самописец был ненастоящий.
Долго я потом сидел и смотрел на этот погром. Значит, за нами никто не явится, а я и рад. Потом я пошел и выбросил ящик и его фальшивые внутренности в море. Надо же было прибраться к приходу Джун.
Явилась Джун — в юбке, оливкового цвета рубашка с коротким рукавом подвязана на талии. Блестящие иссиня-черные волосы распущены и свисают намного ниже лопаток. Пока я ел, она стояла поодаль в почтительной позе, склонив голову, сложив руки, глаза в пол. Куда лучше Миранды понимала, что от нее требуется. Я остался ею доволен и так и сказал.
Когда я закончил трапезу, я позволил Джун тоже сесть за стол и поесть. И разумеется, для беседы я выбрал тему, которая должна была ее заинтересовать, — музыку.
— Когда у тебя назначено было прослушивание в Королевском музыкальном колледже?
— Четвертого сентября, — ответила она (наскальный календарь подсказывал, что сейчас середина августа). — Через три недели.
— Вот как, — сказал я. — Что ж, по этому поводу ты теперь можешь не беспокоиться, верно?
— Безусловно, — решительно ответила она. — Одним смычком много не наиграешь, а больше у меня ничего не осталось. Даже если нас завтра спасут, я уже не успею наверстать.
И теперь, когда я упустила шанс поступить в колледж, надеюсь, мне никогда, никогда, никогда больше не придется играть. Я теперь взрослая.
Она произнесла эту короткую речь весьма свирепо, но именно когда заявила, что уже взрослая, превратилась в маленькую девочку.
— Никто меня не заставит, — уже не так уверенно добавила она. — Никто не заставит меня снова взяться за смычок.
— Я мог бы тебя заставить.
— То есть как?
— Могу приказать тебе играть.
Глаза ее потемнели так, что казались бездонными.
— Как?
— Ты сказала, смычок цел.
— Да, но…
— Неси его сюда.
— Но…
— Джун. Ты ведь и завтра попросишь есть.
Этого было достаточно.
Когда она ушла, явился Ральф, как и велено, с очередным листом-ракетой. Я отпустил его ужинать. На пороге он столкнулся с вернувшейся Джун. Понятия не имею, где она все это время прятала смычок, но теперь он был у нее в руке. Она провела большим пальцем по конскому волосу, привычным движением подкрутила винт, чтобы волос натянулся туже.
— Дальше что? — спросила она.
Бережно, словно скрипку Страдивари, я протянул ей свой посох. Пальцем приподнял подбородок Джун, рукоять посоха пристроил на выступающую ключицу, длинные пальцы левой руки понудил обхватить другой конец, и подвел руку со смычком так близко, что конский волос коснулся посоха, издав тоненький мышиный писк.
Оставив Джун в такой позе, я воссел на свой трон.
— Что ты будешь играть?
Она поглядела на меня — глаза такие темные, что при свете лампады не различить, где кончается зрачок и начинается радужка. Затем, будто на прослушивании, она сказала:
— Бах. Концерт для двух скрипок ре минор. Опус двести тридцать шесть.
Я благосклонно кивнул. Откинулся к спинке кресла и позволил себе насладиться этим зрелищем: Джун становилась красива, когда играла, закрыв глаза, изящно двигая пальцами, инструмент слегка покачивался из стороны в сторону. Я жевал лист-ракету и внимательно вслушивался. Этой вещи я не знал, но Джун владела какой-то магией — она играла так, что я почти что слышал. Бикини-Боттом заполнила музыка, ноты порхали в моей голове многоцветными бабочками.
Всего я заставил ее сыграть на моем посохе восемь музыкальных пьес. Когда концерт закончился, я отпустил Джун, задул лампады и рухнул на постель, удовлетворенный — вернее, почти удовлетворенный. Вечер вышел прекрасный, но этого было мало. Я хотел еще и услышать прекрасное. Завтра, когда очередь надеть Дивную юбку дойдет до Флоры, я прикажу ей петь.
34Дивная юбка (III)… Не совсем
— Нет.
— Флора.
— Даже и не проси, Линкольн.
— Я сказал. Сегодня ты дежуришь у меня.
— Обойдешься.
— И ты должна надеть Дивную юбку.
Она двинулась прочь, покинула утреннее собрание, не дожидаясь моего позволения, но последняя моя реплика вынудила ее остановиться.
— Что надеть?
— Юбку Миранды. Она одолжит ее тебе. Как одалживала Джун.
Я окинул Флору оценивающим взглядом. Она здорово похудела после Осни, руки и ноги приобрели темный, кофейный загар. Глаза — янтарные, чуть оранжеватые, таким бывало небо на острове Линкольна перед закатом. Они классно выделялись на загорелом лице. Волосы отросли, лиловая и розовая краска выцвела на солнце. Флора стала почти такой же светлой блондинкой, как Миранда. Впервые я разглядел, насколько она красива. Она будет отлично смотреться в Дивной юбке. А пока что в черной, поблекшей «Моторхэд» она выглядела чуточку… грозно. Я прикинул: с ней так легко не сладишь, как с теми двумя. И угадал.
— Ничего более идиотского в жизни своей не слышала.
— Хочешь нормально поужинать? Приходи в юбке.
— Ты шутки надо мной шутишь?
— Нет, я не шучу.
Я посмотрел ей прямо в глаза, чтобы она поняла: я говорю всерьез. Но Флора не опустила передо мной глаза.
— Можно один вопрос, Линкольн?
— Само собой, — сказал я. Правитель должен время от времени проявлять великодушие.
— Кто назначил тебя королем острова?
От ярости у меня зазвенело в ушах. Я так обозлился из-за того, что она посмела поставить под сомнение мою власть, что даже не нашелся с ответом. А она — вы не поверите — попросту развернулась на пятках и была такова.
Когда кровь отлила от ушей и девятый вал гнева отхлынул, я смог признать некоторую правоту Флоры. Я был здесь законным королем. Но пока что я не был коронован. Нужно провести церемонию.
В тот вечер я решил ужинать не в Бикини-Боттом. Глупо было бы сидеть и дожидаться Флору, которая не собиралась явиться. Первым делом требовалось укрепить мой авторитет. Я взял свой трон, стоявший во главе стола, сложил на сиденье зеленый кокос и посох и понес все это в дюны. Установил кресло перед костром и уселся в него, сжимая одной рукой посох, а другой — кокос, тяжелый, точно шар для боулинга. Клуб «Завтрак» собрался вокруг меня и костра, всех распирало от любопытства. С державой и скипетром в руках, со звездами над головой я почувствовал себя — впервые в жизни — в том месте вселенной, которое было создано для меня. И я обратился к моим подданным.
— Сегодня, — сказал я, — мы проведем коронацию.
Мне захотелось наконец оказаться в средоточии, черт побери, ритуала, и пусть клуб «Завтрак» восславит великий подвиг — мой подвиг, добычу зеленого кокоса. План такой: я разрублю орех надвое, разделю между всеми ту сладость, какая обнаружится внутри — мой батончик «Баунти», мой «Баунти»-покоритель новооткрытых земель, — а верхушку, со стеблем, отделю и ею увенчаюсь. Да, знаю, мне казалось дурацкой забавой надевать на голову Себу серебряную крышку от кубка чемпиона чемпионов, там, в Осни, — но ведь это совсем другое дело. Моя корона, как я предполагал, будет хорошо смотреться. Волосы выгорели на солнце, добавить еще зеленую шляпу, и я стану точной копией Линка, моего тезки.