Я повернул кресло спиной к двери, так я ставил кресло и дома, уставился на блестящий бок зеленого кокоса будто на экран компьютера.
— Ну вот, Уилсон, — сказал я. — Похоже, мы участвуем в реалити-шоу со свиданиями. Миранда считает, что это «Остров любви», и состав участников — ведь нас же тщательно подбирали — вроде бы этому соответствует. Три девочки, четверо мальчиков. Три пары и один парень останется лишним. Телевизионщики явно рассчитывают на то, что мы разобьемся на пары, а потом произойдет обмен партнерами. Поскольку мальчиков слишком много, все время будет возникать соперничество между какими-то двумя парнями за одну девочку. И всегда будет лишний. Проигравший.
Угольное лицо Уилсона оставалось бесстрастным. Но слушать он умел.
— В реальной жизни лишним заведомо оказался бы я. Без спору. Но здесь, похоже, дело обстоит иначе. — Я сам лучше начал понимать ситуацию, пока проговаривал ее вслух. — И причина не только в том, как я теперь выгляжу, — хотя по сравнению с тем, как я выглядел в Англии, это в сто раз лучше, — я думаю, важно еще то, что я могу.
Уилсон глядел озадаченно.
— Ну, ты знаешь, о чем я, — огонь, охотничьи ловушки, рыбалка, хижина. Вычисление долготы и широты и посланный мной сигнал о спасении. — Тут я припомнил кое-что насчет той записки в бутылке, тайну, которой я не желал делиться даже с Уилсоном, и поспешил дальше. — Все это. Мне кажется, впервые в жизни я — альфа-самец. Девчонки уже не думают о других парнях. А это значит, — почти по слогам договорил я, — что я — единственный из мальчиков — могу оказаться победителем. Я уже — король джунглей. У меня и держава есть. — Я кивнул на Уилсона. — Да, ты, и без обид. И скипетр. — Я потряс своим посохом, как тамбурмажор. — Но вакансия королевы пока свободна. И от меня зависит, кто это место займет. Надо хорошенько подумать.
Я поднялся и похлопал Уилсона по размалеванной углем щеке.
— Уилсон, ты хитрющий сукин сын.
— Спасибо, — ответил он. — Доброй ночи, Линкольн.
— Доброй ночи, Уилсон.
Я улегся на свое ложе, улыбаясь от уха до уха. Над головой у меня сияли звезды. И я заговорил с ними стихами Шекспира:
Понимаете, хотя Уилсону я об этом не говорил, но я уже решил, кто станет моей королевой.
Оставалось только уговорить ее.
37Версаль
Я велел Ральфу привести Флору на аудиенцию в Белый дом, и она явилась — страшно недовольная. Зависла на пороге, но я приказал ей войти. В пещере камер не было, и я был уверен, что звук на таком расстоянии не запишется — помешает водопад. Вот что мне больше всего нравилось в новой моей резиденции: что происходит в Белом доме, не выходит за пределы Белого дома.
Я сидел на троне. Она остановилась передо мной.
— Зачем звал?
— Флора, я хочу, чтобы сегодня ты подавала мне ужин. Здесь, в пещере.
— Вроде бы мы этот вопрос уже обсуждали?
— Да, но теперь тебе не придется меняться с другими. Я хочу, чтобы это была ты. Понимаешь?
Она задохнулась, зажала на миг рот рукой.
— Чтобы это была я? Взаправду? О, Линкольн, это так… так… — Вдруг лицо ее изменилось. — Так мерзко.
— Нет, ты не поняла. Я выбрал тебя.
— Нельзя выбирать себе девушку. Я не шоколадный батончик.
— Но я хочу, чтобы ты пришла.
— А, это совсем другое дело, — не моргнув глазом отрезала она. — Жди меня к половине восьмого.
Нахальства ей не занимать. Но меня это больше не раздражало. Наоборот, стало нравиться. Отчасти потому я и выбрал ее своей королевой. Дерзость не беда, я сумею подчинить Флору своей воле так или иначе. Правда, я бы предпочел наиболее простой — и легкий в том числе — для нее способ. Я же не чудовище.
— Разве ты не хочешь выиграть?
— В чем-то выиграешь, в чем-то проиграешь — мне все равно, — таинственно отвечала она.
Я попробовал иной подход:
— Я всегда был к тебе добр. — Ведь это же правда. — Обеспечил едой, теплом.
— Господь дает, и Господь отнимает, — сказала она.
— Что это значит?
— Почитай Библию.
— Я даже сделал тебя Второй, — напомнил я. — В Осни ты была Одиннадцатой.
Она скрестила руки на груди, так что исчезла пересекавшая футболку надпись «Моторхэд».
— Не имеет никакого значения, — сказала Флора. — Что здесь, что в Осни.
— Можешь не относиться к этому всерьез. Просто придешь и… выполнишь всю процедуру.
— Какую процедуру? — Янтарные глаза сощурились. — К чему ты принуждал девочек?
— Ни к чему такому, — ответил я. — Еду мне подавали.
И… выступали.
— Выступали?
— Ну да.
— Это как?
— Миранда изображала синхронное плавание… а Джун понарошку играла на скрипке.
В пересказе это выглядело противнее, чем на самом деле.
— А я что буду «исполнять» в твоем личном кабаре?
— Будешь петь, — не лукавя, ответил я.
— Пе-е-еть? — взвыла она. — И думать забудь!
— Флора, — заговорил я самым убедительным и разумным, как мне казалось, тоном. — Ты придешь сюда, и ты будешь подавать мне еду. Наденешь юбку Миранды. И ты споешь. Или останешься без ужина.
Она так и обдала меня презрением.
— Ладно, — сказала она, и на миг я подумал, что она согласна. Но тут же она добавила: — Могу и не есть.
На пороге она разминулась с Ральфом.
— Что-нибудь еще надо? — спросил он.
— Надо! — ответил я слишком резко — я на Флору злился, не на него. — У меня закончились листья-ракеты.
— А, да, — пробормотал он. Почесал затылок, где отрастали сбритые волосы. — Ракеты. Ребята тоже просят. Похоже, на коронации всем здорово вштырило.
Я буквально надвое разрывался. С одной стороны, здорово, что моим подданным пришлась по душе коронация, но я не стану делиться с ними драгоценным растением.
— Нет, им не давай. Весь запас мой. Государственная монополия.
По мне, это было вполне разумное решение. Колонисты тоже так делали: брали под контроль урожай на своей территории.
Ральф снова взглянул на меня — озабоченно, он так часто смотрел в последнее время.
— О’кей.
Когда Флора меня отвергла, я мог позвать двух других мне прислуживать, но я не стал. Так и ел в одиночестве. Миранда, похоже, недоумевала. Но мне было плевать на нее. Меня волновала одна лишь Флора — как сломить ее дух, подчинить ее волю своей. Впервые в жизни девочки хотели быть со мной, а я хотел ту единственную, которая не хотела.
Я быстро приспособился к жизни отшельника. Выходил так редко, что прям слышал, как поворачиваются вслед мне камеры, их черный глаз следил за мной всюду, куда бы я ни пошел. И мне казалось, я не обязан обеспечивать их интересным зрелищем. Пусть снимают, как ребята охотятся в сотый раз. Поскольку я — ботан, я достаточно хорошо представлял, как редактируется отснятый материал, и знал, что в итоге в сериал попадут самые первые сцены — когда я придумал, как поймать козла, когда мы впервые удили рыбу. Телевизионщики используют мои хиты: Джун, сжигающая скрипку подле меня; Ральф, не сумевший разделать козла, и я — сумевший. Мое состязание с Себом за зеленый кокос. Флора и я у самолета. Я уже снялся в самых выигрышных сценах, и мне-то не было надобности красоваться перед камерами. А теперь, посреди проекта, я поступил как настоящая знаменитость — я исчез. Я сделался почти недоступен и сознавал, что теперь любой кадр со мной будет на вес золота. Я — Говард, черт побери, Хьюз[24].
Оставалось только перенести в мое логово костер. Тогда мне вообще не придется вылезать под взгляды камер. И тут старушка природа помогла мне сохранить власть: каждый вечер в определенный час перед закатом в пещеру проникал сверху идеальный луч света, и огонь загорался как миленький. Поначалу я опасался, не выживет ли дым меня из Белого дома, но то же отверстие в потолке служило трубой, и дым вытягивался из пещеры. Еще один плюс — по ночам мне теперь было тепло. Был, правда, и недостаток: часть Белого дома от сажи превратилась в Черный дом.
Я стал иначе воспринимать Белый дом: не как логово ботана, а как дворец. Я не кротик-отшельник, я Людовик XIV, решивший оставить Париж лузерам и построить офигенно огромный дворец в Версале, а все прочие пусть утрутся и ездят к нему в гости.
Охотиться не надо было — это я поручил своим подданным. Велел им принести топливо. Я использовал одну из маленьких пещер, чтобы хранить в прохладе мясо и рыбу. Торчал в своей пещере, жег костер, купался в водопаде. Я перестал появляться у Бикини-Боттом. А поскольку я контролировал весь запас пищи, я мог проследить за тем, чтобы Флора ничего не получала. Остальным я велел есть у меня на глазах, чтобы они ничего не могли утащить для нее.
Помимо ежедневных приношений козлятины и рыбы, Ральф постоянно доставлял мне листья, и я каждую ночь жевал их — все больше и больше. Один лист уже не действовал, два или даже три — вот что мне требовалось, тогда я заводился. Тогда и в одиночестве я вел интереснейшие беседы с Уилсоном и с упоением декламировал ему Шекспира. Я расхаживал по пещере с посохом в одной руке и собранием сочинений в другой, цитируя «Бурю» и разыгрывая из себя Просперо. Мне только недоставало свисающего с плеч плаща.
На самом деле недоставало мне только спутницы, королевы, которая должна была поселиться в Версале, первой леди в Белом доме. Надо было обломать Флору. Она не получит еды, пока не склонится передо мной. Это не так ужасно, как выглядит: она могла питаться ягодами Бакета, и воды в озере сколько угодно — я знал, что с голоду она не умрет. Но и продержаться долго не сможет. Себ вытерпел только три дня, когда пытался взбунтоваться вместе с Гилом.
Однако дни тянулись за днями, а Флора так и не явилась в Белый дом позади водопада.
Меня это не радовало. Само собой. Но это же ради ее собственного блага. Чтобы наше маленькое сообщество жило счастливо, все должны научиться послушанию. Прав был Уилсон: это ее собственная вина. «Если бы она попросту сделала, как ты велел, ты не был бы вынужден принять такое решение, Линкольн».