Сёдзо чувствовал, как набегающие на берег волны без устали точат лежащие на нём каменные глыбы, как бесперебойно работающий механизм деления клеток заставляет траву упрямо тянуться вверх. Он чувствовал, как в почве, даже в этой ненастоящей, откуда-то издалека привезённой почве — мальчик был прав! — копошатся не сотни миллионов, даже не миллиарды, а несметные множества микроорганизмов, каждый из которых, отжив свой короткий век, передаёт жизненную эстафету следующему поколению. Вряд ли они горюют о скоротечности своего существования. Мир вокруг был полон тайн, и душа Сёдзо всё больше и больше распахивалась навстречу этим тайнам.
Но время от времени перед глазами у него с какой-то жуткой явственностью возникала раскачивающаяся на тёмной стене фигура вздёрнутого за ноги манекена, и тогда он твёрдо говорил себе: нужно похоронить цапель. Раз уж мы не можем выпустить их в небо, надо хотя бы предать их земле.
Наконец, на четвёртый день, когда ночной сумрак начал тихо опускаться на землю, вдалеке вспыхнул свет мотоциклетной фары и стал быстро приближаться к нему со стороны Прибрежной магистрали. Увидев Сёдзо, ни девушка, ни мальчик не выказали ни малейшего удивления. Сёдзо, в свою очередь, ни словом не обмолвился о том, что уже давно их здесь дожидается.
Как и в прошлый раз, они углубились в рощу на острове, соединённом с побережьем бухты, извлекли из кустов свёрток с надувной лодкой и, сменяя друг друга на вёслах, поплыли к соседнему острову-форту. Миновав каменный коридор, устланный обломками вспененного полистирола, они вошли в лес, который глухо зашумел им навстречу. В воздухе носились летучие мыши.
Лишь после того как путники расположились в каменном гроте, Сёдзо впервые заговорил о цаплях:
— Надо бы завтра их похоронить.
— Но в прошлый раз вы не смогли до них дотянуться.
— Я купил серповидный резак с острым лезвием. И лопатку тоже.
Мальчик кивнул, но без особого энтузиазма.
— Надо действовать очень осторожно, — произнёс он наставительным тоном, как взрослый. — Птицы умерли мучительной смертью и на нас, людей, легло проклятие.
— Поэтому я и предлагаю предать их земле с соответствующими молитвами.
Когда мальчик уснул, Сёдзо с девушкой отправились в лес — как в прошлый раз.
— Знаешь, я очень тебе благодарен, — молвил Сёдзо, ложась на траву рядом с нею. — Когда-то ты сказала, что, впервые увидев меня, подумала: интересно, что он здесь ищет? Не знаю, удалось ли мне что-либо найти, но теперь я многое стал воспринимать иначе, чем прежде.
Девушка молчала.
— Если бы я не встретил тебя, моя жизнь была бы намного беднее. Я бы так и остался манекеном с аккуратно повязанным галстуком.
Он вспомнил, как, тыча пальцем в упавший со стены манекен со скрюченными ногами и трещиной в груди, безумная художница кричала ему: «Это вы!» — но уже тогда Сёдзо знал, что это не так. «Нет, теперь это не так, — вновь подумал он. — Если я и манекен, то такой, который умеет дышать каждой клеточкой своей плоти. Пусть даже мне и не удалось обрести человеческую душу, я — существо, способное пропускать сквозь себя силы, действующие в этом мире!»
— Скажи, у тебя есть старшая сестра? — спросил он. — Я имею в виду женщину, которая сидит взаперти на старом складе в Сибауре и колдует над своими манекенами.
— Нет.
— Не думай, я не выведываю твоих семейных тайн, да и вообще это не имеет никакого значения, просто мне показалось, что эта женщина немного знает тебя. К тому же вы чем-то похожи.
— Не понимаю, о чём вы говорите. У меня нет никакой сестры. — Голос девушки звучал абсолютно спокойно, не давая Сёдзо оснований заподозрить её в намеренной лжи. И всё же ему было трудно избавиться от ощущения, что в этой истории заключена некая тайна, недоступная не только его пониманию, но, быть может, скрытая и от самих «сестёр». «Ну и пусть, какая мне разница! — решил он. — В конце концов, и мир, и человек куда более сложны и загадочны, чем я привык считать».
Какое-то время он молчал, глядя вверх на тёмные кроны деревьев. Ночь была совсем не так тиха и безмятежна, как в прошлый раз. Густая листва шелестела на ветру. Что-то тревожное слышалось в этом ропоте леса.
— Мне кажется, не надо трогать цапель, — вдруг заговорила девушка. — Пусть всё останется, как есть. Там затаилась какая-то грозная сила. У меня нехорошее предчувствие.
— Жаль оставлять этих бедолаг висящими в воздухе вниз головой.
— Но вы сейчас совершенно беззащитны. В вас постоянно вторгаются какие-то посторонние силы. Такое впечатление, что вы нарочно их к себе притягиваете, и они вертят вами, как хотят. Хотя вам, наверное, кажется, что вы действуете по собственному разумению. Говорят, даже птицы в период линьки становятся особенно уязвимыми. А вы, как я понимаю, находитесь именно в таком положении.
Если бы эти слова произнёс кто-то другой, Сёдзо, наверное, счёл бы их обидными. Словно прочитав его мысли, девушка добавила:
— Я знаю, что с вами происходит. Я ведь тоже из породы людей, которые рыщут в сумерках по искусственной земле. Будто какие-то призраки.
Сёдзо улыбнулся и взял её за руку.
— У призраков не бывает таких тёплых ладоней.
— Теперь, должно быть, вы уже не считаете, что реальность — это то, что мы видим или можем потрогать руками, — тихо, но с чувством проговорила девушка.
«Ещё бы! — подумал Сёдзо. — Недаром же я видел, как этот лес ни с того ни с сего беззвучно обрушился наземь. Совсем как запутавшиеся в невидимой леске птицы, которые погибли, так и не поняв, что с ними произошло. Реальность не такая простая штука, как кажется. Лес тоже понимает это, — оттого он так и шумит. И теперь этот шум стал мне родным. Как и этот лес, и этот маленький заброшенный остров, как новая земля, рождающаяся из гниющего в ней мусора, как этот мальчик с его фантастически развитым чутьём, как эта девушка»…
— Я люблю тебя. — Сёдзо ещё раз крепко сжал руку девушки и поднялся.
Лес зашумел ещё сильнее.
Под утро лес притих. Девушка заметно сникла, и даже когда Сёдзо вновь упомянул о своём намерении похоронить цапель, не стала активно его отговаривать. При этом у неё хватило сил, чтобы не упасть в обморок, когда они подошли к месту гибели птиц. Чувствовалось, что она изо всей мочи старается держать себя в руках.
Мальчик тоже был неразговорчив, но трудился наравне с Сёдзо. Заготовив ветку нужной длины, Сёдзо приладил к ней изогнутый резак и с его помощью рассекал сплетённые стебли лиан, нейлоновую леску и тонкие лозы, а мальчик бесстрашно принимал у него из рук тела мёртвых птиц, распрямлял их сведённые судорогой шеи и лапы, приводил в порядок заломленные крылья и закрывал им глаза.
Временами подобраться к птицам было очень трудно. Тогда Сёдзо залезал на растущее поблизости толстое дерево и, просунув резак сбоку, отсекал мешающие ему ветки. Девушка неподвижно стояла на месте, обхватив себя руками за плечи.
— Ты бы отошла куда-нибудь в тенёк и спокойно посидела, — сказал ей Сёдзо, но та лишь покачала головой в ответ.
В поисках мёртвых птиц Сёдзо с мальчиком поднимались всё выше по откосу насыпи. Внизу они уже сняли с деревьев семь цапель и трёх чаек, здесь их ожидало ещё четыре птичьих трупа. Так они добрались до самого верха.
Перед ними простирались искрящиеся на солнце воды залива, а на противоположном берегу сияли светлые громады токийских небоскрёбов. Отсюда было хорошо видно застроенный складами причал в Сибауре, за ним возвышалась Токийская башня, а по правую руку от неё теснились высотные здания центральной части города с Международным торговым центром посередине. «До чего же красиво!» — подумал Сёдзо. Даже стены, чья фактура при ближайшем рассмотрении оказалась бы шероховатой, сверкали, словно начищенное до блеска серебро.
— Величественное зрелище! — невольно воскликнул Сёдзо, обращаясь к стоявшему рядом с ним мальчику. — Некоторые из этих зданий построены компанией, в которой я работаю. Мы и сейчас строим много новых объектов.
Какое-то время мальчик молчал, потом медленно произнёс:
— Интересно, как выглядели эти здания в глазах умерших птиц?
Не найдясь, что ему ответить, Сёдзо потупил взгляд. Его ладони были облеплены потемневшим от грязи птичьим пухом.
— А как они выглядят в твоих глазах?
— Как груда серых бетонных глыб с какими-то сине-чёрными разводами.
— Неужели это правда?
— Верхние углы у них осыпаются, а с неба капает жёлтый кислотный дождь, — пробормотал мальчик, словно в забытьи.
«Что ж, — подумал Сёдзо, — этот ребёнок видит их глазами своего времени. А я — уже из прошлого».
Он снова окинул взглядом панораму города. Солнце скрылось за облаком, но высотные здания сияли по-прежнему, как ни в чём не бывало. Те самые здания, которые поднялись на месте пожарищ.
Ему вспомнились груды мусора, сбрасываемого в воду с внешней стороны центрального волнолома. Когда-то громады новых зданий вырастали, высасывая все соки из окружающих земель, а теперь они превратились в грандиозные циркуляционные устройства, перерабатывающие человеческие грёзы в мусор и создающие из него новые земли. Если лес, произрастающий на этом заброшенном острове, всего лишь фантом, готовый в любую минуту исчезнуть, то и эти сверкающие небоскрёбы — не что иное, как прекрасные миражи. А когда силы старой природы и теперешнего города окончательно истощатся, тогда на пустынной искусственной земле вырастет совершенно новый город, похожий на лес, и в этом неорганическом лесу будут жить и свободно дышать ожившие манекены…
Сёдзо с мальчиком молча спустились с насыпи. Девушка стояла, не сводя глаз с уложенных в ряд птичьих трупов. «Интересно, почему женщинам так к лицу находиться возле умерших?» — подумал Сёдзо и начал выкапывать четырнадцать маленьких могил, в которые мальчик одну за другой опускал мёртвых птиц. Рядом с каждой из них девушка укладывала — и когда только она умудрилась их собрать? — голубоватые мёртвые яйца.
Сёдзо уже приготовился засыпать могилы землёй, но его поразила неправдоподобная белизна птичьего оперения. Казалось, какие-то лучи, ещё более чистые и прозрачные, чем солнечный свет, озаряли лежавшие на дне маленьких ям жалкие фигурки с переломанными лапами и крыльями. Вокруг них стояло сияние, подобное тому, какое он видел, глядя на непарную детскую туфельку в мусорной куче. И в этом сиянии перед ним, словно наяву, представали образы птиц, вольно парящих в небе, стремительно опускающихся на воду, спокойно высиживающих птенцов.