— Отлично!
— А теперь — где мой летный шлем, зонтик от солнца и мое любимее шелковое кашне… Подать мне хлыст!
— Итак, все готово.
— Вперед, собачки! Гони! Гони! Направо, налево! Быстрей, быстрей! Хоп! Хоп! Выше, в небо — туда, бессмертные кони! Выше! Выше!
— Добавьте света!
— Вперед, лошадки! Быстрее! Папочка с мамочкой смотрят на нас снизу, и моя девчонка е ними! Давай! Жми! Не подведите сейчас, рае уж мы забрались так высоко!
— А что это, черт возьми, там, сзади? Да это похоже на мол-ни-ю-ю-ю-ю… А-а-а!
— Уф. Это был Фаэтон, решивший заняться блайнд-спином на солнечной колеснице.
— А теперь, я надеюсь, вы все помайте старую поговорку «Только Бог может создать дерево». А этот миф называется «Аполлон и Дафна»… Убейте их!.. Они ослепли от слишком яркого света!
Чарльз Рендер работал над главой «Некрополь» для книги «Недостающее звено — Человек», первой книги после четырехлетнего перерыва. Вернувшись из Давоса, он регулярно, каждый вторник и четверг, запирался в своем кабинете, покрывая страницу за страницей своим неразборчивым почерком, внося бесконечные исправления.
«Смерть всегда одинакова, но является в разных обличьях…» — писал он, когда раздался сначала короткий, потом длинный, потом снова короткий гудок.
— Да? — он нажал на кнопку.
— К вам посетитель, — между «вам» и «посетитель» говорящий слегка запнулся.
Положив баллончик с аэрозолем во внутренний карман, Рендер встал и подошел к входной двери.
Открыв дверь, он выглянул на лестницу.
— Доктор… помогите…
Рендер сделал несколько шагов и опустился на колени.
— Что случилось?
— Поедем, она… заболела, — раздалось в ответ глухое ворчание.
— Заболела? Но чем? Что с ней?
— Не знаю. Ты — ехать.
Рендер встретил нечеловечий взгляд в упор.
— Чем заболела? — настойчиво повторил он.
— Не знаю, — снова ответил пес. — Молчит. Не встает. Я… чувствую. Заболела.
— Как ты сюда попал?
— Машина. Помню ко-ор-ди-на-ты… Машина — там.
— Сейчас я позвоню.
Рендер двинулся к телефону.
— Не надо. Не ответит.
Да, пес был прав.
Рендер вернулся в приемную, взял пальто и аптечку. Он выглянул в окно и увидел машину Эйлин; она была припаркована у въезда на боковую полосу, там, где монитор уже не действовал и нужно было управлять вручную. Если бы машину не завели на боковую полосу, монитор автоматически припарковал бы ее на нейтральной. Другие машины, ведомые монитором, объезжали ее.
«Так просто — даже собака может вести машину, — подумал Рендер. — Надо скорее спускаться, пока не приехала контрольная служба. Возможно, блок управления уже подал сигнал о самопроизвольной остановке. А возможно, и нет. У меня еше несколько минут в запасе».
Он взглянул на большие настенные часы.
— Отлично, Зиг, — он подозвал пса. — Едем.
Они спустились вниз и, выйдя через дверь слева от главного подъезда, поспешили к машине.
Мотор еще потихоньку работал.
Рендер открыл дверцу для пассажиров, и Зигмунд скользнул внутрь. Он последовал за ним и собирался было сесть на место водителя, но собака уже тыкала лапой, набирая координаты на табло.
«Невольно почувствуешь себя не на своем месте», — мелькнуло у Рендера.
Он закурил. Машина свернула в подземную V-образную развязку. Выехав на противоположную боковую полосу, она притормозила и плавно влилась в поток бегущих мимо машин. Собака перевела автомобиль на полосу скоростного движения.
— Уф! — выдохнул Зигмунд.
Рендеру захотелось потрепать его по мохнатой голове, но, взглянув на оскаленные клыки, он решил воздержаться.
— Когда ты заметил, что с ней неладно? — спросил он.
— Пришла с работы. Не ела. Я спрашивал — что, молчала. Сидела молча.
— А раньше она когда-нибудь так себя вела?
— Нет.
«Что могло повлиять, ускорить процесс? Может, у нее просто был тяжелый день, неприятности на работе? В конце концов, он всего лишь собака — ну, вроде. Нет. Он не ошибся. Но почему?»
— А как она вела себя вчера? И когда сегодня ушла из дома?
— Как всегда.
Рендер снова набрал ее номер. Ответа не было.
— Ты. Из-за тебя, — сказал пес.
— Что именно?
— Глаза. Видеть. Ты. Машина. Плохо.
— Нет, — сказал Рендер, и его рука нащупала в кармане газовый баллончик.
— Да, — сказал пес, снова поворачиваясь к нему. — Ты, ее, вылечишь?..
— Конечно, — ответил Рендер.
Зигмунд опять уставился вперед, на дорогу.
Рендер чувствовал физическое возбуждение, но мысль работала вяло. Он думал о том, что могло нарушить процесс. Предчувствие не покидало его еще со времени первого сеанса. В том облике Эйлин Шеллот, который у него сложился, всегда было что-то тревожное: сочетание высокоразвитого интеллекта и беспомощности, решительности и ранимости, чувствительности и жесткости.
«А может быть, именно этим она так привлекает меня? Нет! Тут всего лишь обратное воздействие, черт возьми!»
— Пахнешь страхом, — сказала собака.
— Тогда раскрась меня страхом, — ответил Рендер, — и берись за следующую картинку.
Машина то притормаживала на поворотах, то снова набирала скорость, снова притормаживала и снова разгонялась. Наконец они оказались на узком участке хайвея, в одном из малозастроенных районов города. Машина свернула в боковую улицу, проехала еще около полумили. В глубине пульта раздался мягкий щелчок, и машина въехала в парковочный бункер у высокого кирпичного дома. Щелчок произвел скорее всего специальный сервомеханизм, взявший контроль над машиной после монитора. Он медленно провел автомобиль в его прозрачный парковочный отсек и затормозил. Рендер выключил зажигание.
Зигмунд тем временем успел открыть боковую дверцу. Рендер прошел вслед за ним в дом, и лифт доставил их на пятидесятый этаж. Пес быстро перебежал через холл, нажал носом металлическую, вделанную в дверь дощечку и уселся, выжидая. Дверь слегка приоткрылась внутрь. Он толкнул ее плечом и вошел. Рендер вошел тоже, прикрыв за собой дверь.
Стены просторной комнаты были практически голые — никаких украшений. Они были окрашены в мягкие, успокаивающие тона. В одном углу высилась настоящая пирамида кассет с записями; перед ней располагался устрашающего вида аудиокомбайн. У окна стоял широкий стол на изогнутых ножках, а справа, вдоль стены, — низкий диван. За диваном была запертая дверь, а сводчатый коридор вел, очевидно, в другие комнаты. Эйлин сидела в кресле с пушистой обивкой в дальнем углу, у окна. Зигмунд стал рядом с креслом.
Рендер пересек комнату и достал сигарету. Щелкнув зажигалкой, он не закрывал ее, пока Эйлин не повернула голову в сторону пламени.
— Сигарету? — спросил Рендер.
— Чарльз?
— Угадали.
— Да, спасибо. Пожалуй, тоже закурю.
Эйлин взяла сигарету из рук Рендера, поднесла ее к губам.
— Спасибо. А что вы здесь делаете?
— Вызов по соседству.
— Я не слышала ни звонка, ни стука.
— Вздремнули, наверное. Зиг меня впустил.
— Да, наверное, задремала, — она потянулась. — А сколько времени?
— Около половины пятого.
— Значит, я уже два часа как дома… Наверное, слишком устала…
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно. Сделать вам чашку кофе?
— Давайте я сделаю.
— Что-нибудь перекусите?
— Нет, спасибо.
— А если немного баккарди к кофе?
— Вот это неплохо.
— Тогда подождите минутку, пожалуйста.
Она вышла в дверь рядом с диваном, и Рендер успел заметить большую, блистающую чистотой автоматизированную кухню.
— По-моему, ничего? — шепнул он псу.
Зигмунд покачал головой.
— Обычно другая.
Рендер в свою очередь, задумчиво покачал головой.
Он положил пальто на диван, накрыв им аптечку, сел и задумался.
«Не слишком ли я нагрузил ее зрительными впечатлениями? А может быть, сказались побочные депрессивные эффекты, скажем, подавленные воспоминания, нервное переутомление? Или я как-то повлиял на процесс сенсорной адаптации, вызвал обострение синдрома? К чему было так торопиться? Никаких поводов для спешки нет. Неужели, черт возьми, мне так уж не терпится описать этот случай? Или это она подгоняет меня? Достаточно ли она сильна — сознательно или бессознательно — для этого? Или это я оказался в чем-то уязвим?»
Эйлин позвала его помочь ей принести поднос. Рендер поставил поднос на стол и сел напротив Эйлин.
— Хороший кофе, — сказал он, глотая обжигающую жидкость.
— Автомат хорошо варит, — отозвалась она, оборачиваясь на звук его голоса.
Зигмунд лег, вытянувшись, на ковре у стола, положил морду между передних лап, зевнул и закрыл глаза.
— Я все думаю, — начал Рендер, — о возможных последствиях последнего сеанса, ну, скажем, о возросшей синестезии, о появлении новых форм сновидений или о галлюцинациях…
— Да, — вяло согласилась Эйлин, — новые сны.
— Какого рода?
— Последний сеанс. Он снится мне снова и снова.
— Весь целиком?
— Нет. Строгой связи между эпизодами нет. Скорее — вспышками: то мы едем по городу, то переезжаем через мост, сидим за столиком в клубе или идем к машине. Яркие вспышки.
— А какие чувства вызывают эти… вспышки?
— Не знаю. Очень запутанные.
— А что вы чувствуете сейчас, когда говорите о них?
— То же самое. Все перепутано.
— Испытываете страх?
— Н-нет. Я бы так не сказала.
— Может быть, сделаем небольшую передышку? Вам не кажется, что мы продвигаемся слишком быстро?
— Нет. Дело совсем не в этом. Как бы вам объяснить… Это — словно ты учишься плавать: вот ты наконец научился и плаваешь, плаваешь, плаваешь, пока хватает сил. А потом лежишь, еле дышишь, а приятели не отстают, подначивают: «Пошли опять!» И это здорово, хотя тебя и колотит от холода, и мышцы свело… В конечном счете я всегда веду себя именно так. Так я вела себя с первого до последнего сеанса. Первый раз — это всегда что-то особенное… Мышцы уже не сводит, я согрелась и отдохнула. Нет, Бога ради, я не хочу никаких передышек! Я чувствую себя отлично.