криббл (похожее на борзую существо размерами не меньше лошади, бледно-сиреневого цвета, напоминавшего оттенком горную лаванду, с длинными ресницами и хохолком розовых перьев на голове), который при виде меня быстро унесся прочь, то желтый парус на море, неожиданно открывшемся моему взору, затем мол, врезавшийся в бухту, и, наконец, башня Марлинга, построенная задолго до моего рождения, — массивная, суровая громада, возвышающаяся над плеском волн и вонзающаяся, как острый зуб, в небесную синь.
Пробежав последнюю сотню ярдов, я постучался в резные ворота под аркой, ведущие в маленький внутренний дворик.
Минуты две спустя ко мне вышел молодой незнакомый пейанин и молча принялся рассматривать меня, стоя по другую сторону ограды. Я заговорил с ним по-пейански.
— Меня зовут Фрэнсис Сэндоу, — представился я. — Я приехал повидаться с Дра Марлингом.
В ответ молодой пейанин отворил ворота и распахнул створки настежь. Только после того, как я прошел внутрь (таков пейанский обычай), он приветствовал меня.
— Добро пожаловать, Дра Сэндоу. Дра Марлинг примет вас после того, как колокол возвестит о начале прилива. Покорнейше прошу следовать за мной: я провожу вас в комнату, где вы сможете отдохнуть с дороги, и принесу вам поесть.
Поблагодарив слугу, я стал подниматься вслед за ним по винтовой лестнице.
Я наскоро перекусил в той комнате, куда меня привел пейанин. До прилива оставалось не менее часа, поэтому я закурил сигарету, высунулся из широкого, приземистого окна у моей кровати и, оперевшись локтями на серый жесткий подоконник из армированного пластика, принялся изучать океан.
Как может нравиться такая жизнь? — спросите вы. Ведь пейанская раса умеет делать такое, что никому и не снилось, а сам Марлинг обладает способностью созидания миров! Ну и ну! Только захоти — и Марлинг мог бы стать в сотни раз богаче, чем я и Бейнер, вместе взятые. Но вместо этого он предпочел башню на скале над морем и лес за ней, твердо решив обосноваться здесь до конца своих дней. Я не усматриваю никакой высокой идеи в его поступке, вроде удаления от мира, перенаселенного сверхцивилизованными расами, неприятие общества себе подобных, как такового, и так далее. Любое допущение вроде названных выше слишком примитивно. Марлинг жил здесь потому, что так хотел, — и все тут. Как говорят, «мой дом — моя крепость». Крепости у нас разные, но мы с Марлингом — родственные души. Он первым почуял сходство наших натур, хотя я до сих пор никак не могу понять, каким образом ему удалось распознать колоссальную силу, дремавшую в усталом бродяге, случайно оказавшемся у его порога сотни лет тому назад.
Мне надоело шататься по белу свету: бег времени пугал меня, и я отправился искать утешения и поддержки к самой древней расе во Вселенной. Мне даже трудно объяснить вам, какой сильный страх я испытывал в те годы: ужасно видеть, как все вокруг тебя умирает. Вам, наверно, не знакомы подобные чувства. Вот поэтому-то я и поехал на Мегапею. Ну что, рассказать вам о себе? Почему бы и нет? Можно попробовать, тем более что я все равно жду, пока прозвонит колокол.
Я родился на планете Земля, в середине XX века, в тот период развития человечества, когда оно начисто отказалось от всех запретов и табу, налагаемых обычаями и традициями; в первый момент люди вздохнули с облегчением, но быстро смекнули, что ни черта они от этого не выиграли. Мертвецы все так же хоронили своих мертвецов, а живые все так же решали вечные проблемы жизни и смерти, — только теперь их преследовала мысль, что Мальтус был прав.
Я кончил второй курс уже не помню какого высшего учебного заведения, но бросил учебу и пошел служить в армию вместе со своим младшим братом, выпускником школы. Так я попал на Токийский залив. Отслужив, я вернулся в институт, доучиваться на инженера, но решил, что делаю большую ошибку. Снова бросил учебу и вскоре засел за книги, чтобы поступить в медицинский колледж. Походя, без особых усилий, я изучил многие предметы и, получив степень магистра биологии, серьезно занялся экологическими вопросами.
В 1991 году мне исполнилось двадцать шесть лет. Отец мой умер, мать вышла замуж во второй раз. Я влюбился в одну девушку, сделал ей предложение, получил от ворот поворот и с горя завербовался в космонавты для одного из первых межпланетных полетов. Я шел по зеленому свету, так как имел разностороннее академическое образование. Для полета меня заморозили на сто лет. Целью нашего назначения была планета Бертон, где планировалось основать земную колонию. Примерно год спустя после прибытия я поймал какую-то местную заразу, которую никто не умел лечить, — даже названия ей еще не придумали. Меня снова заморозили в холодильнике до тех пор, пока не найдут методов лечения неизвестной болезни. Я провалялся в морозилке еще двадцать два года.
Очнувшись, я увидел перед собой незнакомый мир. Пока я спал, на планету прибыло еще восемь космических кораблей с колонистами. Четыре штуки прибыли за последний год, но из них на Бертоне оставалось только два. Остальные собирались совершить перелет в еще более отдаленную от Земли систему, чтобы основать там новую колонию. Мне удалось заполучить должность на одном из кораблей, перекупив место у колониста, который струсил и сошел с маршрута на втором этапе пути. Подобная удача выпадает лишь раз в жизни, — по крайней мере, тогда я думал именно так, и поскольку я позабыл и лицо, и имя девушки, заставившей меня сделать первый шаг, мое стремление идти вперед было продиктовано природным любопытством, а также тем фактом, что пространство, в котором я обитал, было уже завоевано, а, значит, вместе с ним был завоеван и покорен я сам.
Сто двадцать пять лет я провел в анабиозе, пока наш корабль не прибыл к цели своего назначения, и, надо сказать, местная обстановка мне совсем не понравилась. Не прошло и восьми месяцев, как я присоединился к долгосрочной экспедиции на планету Бифрост, — для перелета требовалось двести семьдесят шесть лет. Тогда это был самый дальний пункт, куда ступала нога человека, и, доберемся мы туда или нет, было весьма проблематично. Бифрост — планета с удручающе мрачным пейзажем, — он пугал меня, наталкивая на мысль, что быть колонистом вовсе не мое призвание. Я удрал оттуда, совершив еще один межзвездный бросок, но было уже слишком поздно. Все отдаленные уголки Вселенной были заселены людьми, вошедшими в контакт с инопланетянами. Космические полеты занимали не более недели, ну, в крайнем случае, месяц, а не столетие, как раньше. Смешно, правда? И я так считаю. Со мной сыграли глупую шутку. К тому же мне дали понять, что я — самый древний человек во Вселенной, ископаемое, пережившее самое себя, единственный представитель XX века. Мне много рассказывали про Землю. Даже фотографии показывали. Теперь мне было не до смеха, потому что Земля стала совсем другой. Внезапно на меня нахлынуло одиночество. Все знания, которые я приобрел в высшей школе, оказались анахронизмом, средневековыми представлениями. Что мне оставалось делать? Искать свое «я». Я снова сел за парту и обнаружил, что еще не утратил способности воспринимать новое, хотя меня все время не покидал страх: я чувствовал себя не в своей тарелке.
Как-то я краем уха услышал, что только одна штука на свете может спасти меня, дать возможность зацепиться за Время, найти свое место в жизни, чтобы не считать себя Последним из Могикан, случайно затесавшимся в толпу на Бродвее, а обрести могущество, стать сильнее всех обитателей того странного мира, в который я попал волею судеб. Я узнал о пейанах — недавно открытой людьми расе, для которой все чудеса XXVII века, включая новейшие методы лечения болезней (а я, как дурак, угробил два столетия своей жизни, ожидая в морозилке, пока их разработают!) казались историей древнего мира.
В полубезумном состоянии я приехал на Мегапею, Мегапею, Мегапею, пошел куда глаза глядят, увидел башню, постучался в ворота и, подождав, пока мне ответят, попросил:
— Возьмите меня к себе в ученики.
Так, сам того не зная, я попал к Марлингу, Великому Марлингу, одному из двадцати шести Носителей Имени.
Раздался звон колокола: начался прилив. За мной пришел молодой пейанин и по винтовой лестнице повел меня наверх. Слуга вошел в комнату, и я услышал голос Марлинга, ответившего ему.
— Вас хочет видеть Дра Сэндоу, — сообщил пейанин.
— Проси его войти.
Молодой пейанин вышел из комнаты и поклонился:
— Прошу пожаловать.
— Благодарю вас.
Я вошел в комнату.
Марлинг сидел ко мне спиной, глядя из окна на море. Я знал, что увижу его именно в такой позе. Три высоких стены его веерообразной комнаты были окрашены в блекло-зеленый цвет, напоминавший нефрит; одна стенка была оборудована откидным столом на консоли, покрытым слоем пыли. Рядом с низенькой, узкой и длинной койкой аскета стояла вечная тумбочка, которую столетиями украшала оранжевая фигурка рогатого дельфина, застывшего в прыжке.
— Добрый вечер, Дра, — поздоровался я.
— Подойди сюда и встань так, чтобы я мог хорошо видеть тебя.
Я обогнул стул, на котором сидел Марлинг, и встал перед ним. Мой учитель похудел, кожа потемнела.
— Ты быстро приехал, — отметил он, скользя глазами по моему лицу.
Я кивнул.
— Вы написали «приезжай немедленно».
Марлинг издал дребезжащий звук, переходящий в шипение, — так смеются по-пейански, — и спросил:
— Как ты относишься к жизни?
— С почтением и страхом.
— Над чем работаешь?
— То одним занимаюсь, то другим.
— Садись.
Он указал мне на скамью, шедшую вдоль окна, и я выполнил его приказ.
— Я получил несколько фотографий, — сказал я. — На них — мои знакомые, которые умерли на Земле много лет тому назад. А недавно я узнал, что пропали их пленки памяти, — кто-то украл, наверное. Значит, все они живы. А потом мне пришло вот это.
Я протянул Марлингу письмо с подписью: «Грин-Грин». Поднеся записку поближе к глазам, он медленно прочитал ее.
— Ты знаешь, где находится Остров мертвых?