— Итак, вы вернули к жизни моих покойных друзей и врагов?
— Именно так.
— Но зачем?
— Чтобы вы видели, как страдают те, кого вы любили. А те, кто вас ненавидел, радовались бы, глядя на ваши страдания.
— Почему вы так гнусно обошлись с Данго?
— Этот человек раздражал меня. Его превращение в дерево должно было послужить вам грозным предупреждением. Я убрал его с глаз долой и заставил терпеть нечеловеческие муки. Таким образом, я сразу попал в три цели.
— Какова же третья?
— Я получил удовольствие!
— Понятно. Но почему вы выбрали именно это место? Почему Иллирия?
— Если не считать Свободный Дом, куда мне не подступиться, Иллирия — ваша любимая планета. А разве не так?
— Так.
— Тогда где же еще? Больше негде.
Бросив окурок на землю, я раздавил его каблуком.
— А вы сильнее, чем я думал, Фрэнк, — сказал Грин-Грин, задумавшись на секунду. — Ведь вам когда-то удалось прикончить его, а теперь он одолел меня, отобрав у меня то, чему цены нет.
Внезапно я перенесся мыслями на Свободный Дом, в свой садик на крыше, где мы сидели за столиком рядом: я и бритая обезьяна по имени Льюис Бриггс. Я вспомнил, как из вскрытого конверта выпала бумажка с шестью именами.
Ни о какой телепатии речи не было. Просто память и интуиция.
— Майк Шендон, — прошептал я.
— Да, это он. Я не знал, что он из себя представляет, иначе ни за что не стал бы его воскрешать.
До меня только сейчас окончательно дошло, что Грин-Грин оживил всех шестерых. Жаль, я не подумал об этом раньше, — слишком углубился в мысли о Кэти и кровавом мщении.
— Безмозглый сукин сын, — выругался я. — Безмозглый сукин сын.
В веке, когда я родился (он идет под номером двадцатым), искусство (или ремесло?) шпионажа было в гораздо большем почете, чем, скажем, служба в американском военно-морском флоте или в сухопутных войсках. Оно было окружено романтическим ореолом, — как я полагаю, в связи с ростом международной напряженности. Сейчас романтика этой профессии несколько поблекла, но тогда она была знамением времени.
В длинной цепочке популярных героев, от принцев эпохи Возрождения до чистеньких, аккуратных мальчиков, которые хоть и бедны, но честны и в поте лица зарабатывают хлеб свой, а в награду за добродетель женятся на дочерях начальников, в семидесятых годах двадцатого столетия появился супермен с зашитой в воротник ампулой цианистого калия, обладающий прекрасной любовницей, которая предает его во время выполнения невероятно сложного и ответственного задания, где секс и насилие перемешаны с любовью и смертью. Секретный агент стал самой большой знаменитостью, любимцем публики, и его до сих пор вспоминают не без ностальгической грусти, как праздник Рождества в средневековой Англии. Его образ, естественно, не имел ничего общего с реальностью. А сегодняшние шпионы во сто раз скучнее, чем были их предшественники в те времена, о которых я говорю. Они по крохам собирают факты и, если им удается что-то вынюхать, передают сведения оператору, который закладывает данные в компьютер вместе с кучей других, а еще кто-то третий пишет туманный отчет по полученным распечаткам, который подшивается к делу, и вскоре все о нем забывают. Как я уже упоминал, звездные войны — штука чрезвычайно редкая, а классический шпионаж всегда был связан с военными тайнами.
Когда расширение политических границ стало невозможным благодаря современным средствам обороны, военный шпионаж потерял смысл. Остались только самые одаренные, самые талантливые профессионалы: промышленные шпионы. В двадцатом веке человек, укравший чертежи последней конструкции у «Дженерал Моторс» для «Форда», или девица, вынесшая в бюстгальтере выкройку модели от Диора — последний писк моды, — остались бы безо всякого внимания со стороны общественности. Но сейчас только такие шпионы в чести, только их и пестуют. Межпланетная торговля приобрела огромный размах, а с ней выросла и конкуренция. Отныне все, что могло бы дать преимущество перед соперниками, будь то новая технология или тщательно разработанная схема отгрузки товара, имеет такое же значение, как когда-то имел крупномасштабный план застройки Манхэттена. И если вы занимаетесь куплей-продажей или производством, грамотный шпион для вас — настоящий клад.
Майк Шендон был великолепным шпионом. От заказчиков у него отбоя не было. Я всегда немножко завидовал ему, потому что он достиг таких высот, каких не сумел достичь я сам.
Ростом он был дюйма на два повыше меня и весил фунтов на двадцать пять побольше. Глаза у него были как отполированное ореховое дерево, а волосы — черные, как смоль. Он был изящен, одевался с большим вкусом. Говорил он бархатным баритоном, от которого у дам замирало сердце. Мальчишка, выросший на ферме, затерявшейся на захудалой планете Вава, вырос в пробивного малого, жадного до денег и любящего пожить на широкую ногу. Он занимался самообразованием, пока находился в «реабилитационном периоде» за некие антиобщественные деяния. Попросту говоря, если перевести этот термин на язык, на котором изъяснялись в пору моей юности, он отсидел три года за какую-то грандиозную аферу и нахватался знаний, изучая литературу в тюремной библиотеке. Так грубо уже никто не выражается, но смысл остается тот же. «Реабилитационный период» прошел успешно, судя по тому, что Майк долго не попадался на мошенничестве. Он, конечно, был необыкновенно везучий. Удивительно, как его вообще смогли замести, — с его-то способностями, хотя, впрочем, он не раз говорил мне, что его удел — всегда приходить к финишу вторым. Майк Шендон был телепатом, а память у него была, наверно, от дьявола: в ней каждая деталь запечатлялась с фотографической точностью. Он был ловким, энергичным и сильным, снимал пенки, где только мог, а женщины слетались к нему, как мухи на мед, — я сам неоднократно имел возможность в этом убедиться.
Он работал на меня уже несколько лет, прежде чем я познакомился с ним лично. Один из моих вербовщиков откопал его где-то, нанял и отправил проходить обучение в спецотряде на Курсах Сэндоу, то есть в моей шпионской школе. Через год он закончил курс, вторым по успеваемости. Позднее он отличился в одном деле, которое скромно называлось «Исследование производственных процессов». Его имя стало мелькать в тайных донесениях, и однажды я решил пригласить его на обед.
У него были приятные манеры и подкупающая искренность, — вот и все, что я смог потом про него вспомнить. Он был прирожденным авантюристом.
На свете мало телепатов, и информация, полученная при помощи передачи мыслей на расстоянии, не принимается к рассмотрению в суде. Тем не менее уникальные способности телепатов представляют огромную ценность. Каким бы нужным человеком ни был Шендон, он осложнял мою жизнь тем, что вечно влипал в какие-нибудь истории. Он постоянно тратил куда больше, чем зарабатывал.
Мне удалось узнать о его левых заработках и шантажах только многие годы спустя, уже после его смерти. Он всегда двурушничал, работая на разных хозяев. Нам стало известно об утечке информации из шпионской школы. Мы не знали, кто и как передает наши секреты. На розыски ушло пять лет. К тому моменту Курсы Сэндоу начали окончательно разваливаться.
Мы вычислили его. Было нелегко напасть на его след, но на помощь пришли четыре телепата. Они загнали его в угол, и Майк Шендон предстал перед судом. Я выступал как свидетель обвинения. Его признали виновным и осудили на новый «реабилитационный» период. Только ради того, чтобы не закрывать школу, мне трижды пришлось заниматься космическим строительством. Раны удалось зализать с большим трудом, и школа стала вновь функционировать нормально.
…Все бы было ничего, если бы не одна деталь: через несколько лет Шендон сбежал из реабилитационного центра, то есть из тюрьмы. Новости о его побеге распространились быстро — процесс получил сенсационную огласку.
Итак, его имя прибавилось к длинному реестру лиц, находящихся в уголовном розыске. Но во Вселенной так легко затеряться…
Однажды, прилетев на Землю, я решил обосноваться в штате Орегон, на побережье, рядом с городишком Кус-Бей. Три или четыре месяца все было тихо: я руководил деятельностью нашего концерна, в который входили еще две североамериканские компании. Видеть перед собой каждый день бескрайнюю гладь океана было отдыхом для истерзанной души. Морские запахи, береговые птицы, выброшенные на берег обломки, песчаный пляж, перемена погоды (то было холодно, то жарко; то дождь, то зной), соленый привкус на губах, необозримый горизонт, постоянное соседство перекатывающихся, разбивающихся о скалы сине-серо-зеленых волн поднимали тонус, успокаивая тревогу. Я прогуливался по берегу дважды в день. Если кто-нибудь интересовался моим именем, я представлялся как Карлос Палермо. Полтора месяца спустя я почувствовал себя посвежевшим, поздоровевшим и отдохнувшим, а моя финансовая империя, благодаря деятельности концерна, вновь укрепила уже пошатнувшиеся было позиции.
Местечко, где я остановился, раскинулось у маленькой бухточки. Белый оштукатуренный домик с красной черепичной крышей, где я жил, стоял у самой воды. Крохотный внутренний дворик был обнесен стеной. Сразу за тяжелыми чугунными воротами простирался пляж. К югу поднимался крутой косогор, сложенный серыми глинистыми сланцами; на севере бухту окаймляла поросль из перемежавшихся кустов и деревьев. Мирная, спокойная картина, — и у меня на душе было спокойно.
Ночь была прохладной, даже холодной. Низко висящая луна с отъеденной четвертушкой, отбрасывая блики на поверхности воды, начинала свой путь на восток. Звезды светили особенно ярко. Издалека доносилось скрежетание работающих морских буровых вышек. Восемь торчавших мачт заслоняли мне созвездия. Лунный свет играл на отполированной морем глади плавучего острова.
Я не слышал его шагов. Он явно пробрался с северной стороны бухты, прячась среди кустов, и, подождав моего появления, которое он заранее вычислил, подошел как можно ближе и напал на меня, едва я осознал, что рядом кто-то есть.