передней лапы и сказал «спасибо» на всех языках, какие знал, собрал свои вещи и пошел дальше. На следующий день я добрался до поселка.
Девушка, птица, планета, глоток воды и Данго-Нож, обращенный в ничто.
Циклы вспоминания ставят боль в один ряд с мыслью, зрением, эмоциями и вечным «кто-что-почему?». Сон, дирижер памяти, хранит мой рассудок. Больше я ничего не могу сказать. Но мне не кажется, что я был черств, когда, проснувшись следующим утром, сосредоточился на том, что ждало меня впереди, а не на том, что осталось позади.
А впереди меня ждали пятьдесят-шестьдесят миль все более труднопроходимого ландшафта. Земля сделалась каменистее, суше. Листья обзавелись острыми, зазубренными краями.
Деревья были иными, животные были иными, не такими, как оставшиеся позади. Они были пародиями на созданий, которыми я так гордился. Здесь мои полуночные щебетуны надсадно хрипели, у всех насекомых были жала, а цветы воняли. Прямые и высокие деревья тут не росли. Все они были кривыми или приземистыми. Мои газелеподобные левги стали калеками. Мелкие животные рычали на меня и убегали. Кое-кого из крупных приходилось утихомиривать взглядом.
В ушах щелкало из-за увеличивающейся высоты, туман все еще сопровождал меня, но я уверенно шел вперед и одолел в тот день около двадцати пяти миль.
Еще пара дней, прикинул я. Может, даже меньше. И еще день на то, чтобы сделать дело.
Той ночью меня разбудил один из самых жутких взрывов, какие я слышал за долгие годы. Я вскинулся и прислушался к эху – а может, это был только звон в ушах. Я сидел с пистолетом в руке под большим старым деревом и ждал.
На северо-западе, несмотря на туман, был виден свет. Этакое неопределенное оранжевое сияние. Оно начало распространяться.
Второй взрыв был не таким громким, как первый. Третий и четвертый – тоже. Но к тому времени мои мысли уже были заняты другим.
Подо мной дрожала земля.
Я не двигался с места и ждал. Дрожь становилась все сильнее.
Судя по небу, пылала четверть планеты.
Поскольку в тот момент я мало что мог с этим поделать, я убрал пистолет в кобуру, сел спиной к дереву и закурил сигарету. Кажется, что-то было не так. Грин Грин прилагал чертовски большие усилия, чтобы меня впечатлить, хотя должен был знать, что я не слишком впечатлителен. Подобная активность в этом регионе не могла быть естественной, а он, если не считать меня, был здесь единственным, кто мог такое устроить. Зачем? Может, он просто говорил: «Смотри, Сэндоу, я уничтожаю твой мир. Ну и что ты предпримешь?» Или хвастался могуществом Белиона, надеясь меня запугать?
Я немного пофантазировал о том, чтобы отыскать колодец силы и устроить над всей округой худшую грозу, какую ему когда-либо случалось видеть, – просто для того, чтобы показать, насколько я впечатлен. Но быстро отбросил эту идею. Я не хотел борьбы на расстоянии. Я хотел встретиться с ним лицом к лицу и высказать все, что о нем думаю. Я хотел подойти к нему, и показать себя, и спросить, почему он так по-идиотски себя ведет – почему моя принадлежность к homo sap вызвала у него такую ненависть, что он заварил эту кашу лишь для того, чтобы причинить мне боль.
Он явно знал, что я уже прилетел, что я где-то на этой планете – иначе блуждающий огонек не привел бы меня к Данго. Поэтому я ничего не выдал тем, что сделал дальше.
Я закрыл глаза, склонил голову и призвал силу. Я попытался представить его где-то рядом с Островом мертвых – злорадствующего пейанца, глядящего, как поднимается его вулкан, глядящего, как черными листьями валится пепел, глядящего, как светится и клокочет лава, глядящего, как ползут по небу серные змеи, – и, вложив в это всю мощь своей ненависти, я отправил ему послание:
«Терпение, Грин Грин. Терпение, Грингрин-тарл. Терпение. Всего через несколько дней нас ожидает краткая встреча. Но только краткая».
Ответа не было, но я его и не ждал.
Утром путь стал тяжелее. В тумане падал черный пепельный снег. Земля все еще периодически подрагивала, и мимо меня проносились животные, бегущие в другом направлении. Они не обращали на меня никакого внимания, а я пытался не обращать внимания на них.
Казалось, что горит весь север. Если бы я не обладал идеальным чувством направления на каждой из своих планет, то посчитал бы, что иду навстречу заре. Я находил это весьма разочаровывающим.
Вот пейанец, почти ставший носителем Имени, принадлежащий к цивилизации самых утонченных мстителей, когда-либо существовавших, – и он разыгрывает клоуна перед омерзительным землянином. Ну ладно, он меня ненавидит и хочет уничтожить. Но это не повод делать все спустя рукава и забывать славные и древние традиции своего народа. Вулкан был инфантильной демонстрацией силы, с которой я ожидал рано или поздно столкнуться. Мне было немного стыдно за Грин Грина, устроившего такое примитивное представление на этом этапе игры. Даже я за недолгое время своего обучения узнал о тонкостях мщения достаточно, чтобы так не поступать. Я начинал понимать, почему он провалил испытание.
На ходу я грыз шоколад, откладывая обеденный перерыв на более позднее время. Мне хотелось одолеть как можно большее расстояние, чтобы на утро осталось всего несколько часов пути. Я шел размеренным шагом, свет впереди становился все ярче и ярче, пепел валился все гуще, а земля заметно вздрагивала примерно раз в час.
Около полудня на меня бросился медведь-бородавочник. Я попытался усмирить его, но не смог. Я убил его и проклял того, кто с ним это сотворил.
Туман к тому времени почти рассеялся, но валящийся пепел был ему более чем достойной заменой. Я шел сквозь эти вечные сумерки и кашлял. Изменившийся рельеф затруднял путь, и я прибавил к своему туристическому плану лишний день.
Однако прежде, чем лечь спать, я изрядно продвинулся. Я знал, что выйду к Ахерону еще до следующего полудня.
Я отыскал для лагеря сухое местечко на небольшом холме, из макушки которого под причудливыми углами торчали выпирающие из земли валуны. Почистил свое снаряжение, поставил палатку из кисеи, разжег костер, поел. Потом выкурил одну из последних своих сигар, чтобы внести свою лепту в загрязнение воздуха, и заполз в спальный мешок.
Я спал, когда это случилось. Воспоминания об этом сне от меня ускользают, если не считать ощущения, что сперва он был приятным, а потом переродился в кошмар. Помню, как метался на своей травяной постели, а потом понял, что уже не сплю. Я не стал открывать глаза, только перевернулся, как будто во сне. Коснулся рукой пистолета. И замер, пытаясь расслышать приближение угрозы. Мой разум открылся для ощущений.
Я почувствовал вкус дыма и холодного пепла, наполнявшего воздух. Я почувствовал влажный холод в земле подо мной. Я почувствовал, что неподалеку кто-то – что-то – есть. Прислушавшись, я уловил тихий стук покатившегося камня где-то справа от себя. Потом – тишина.
Мой палец прошелся по изгибу спускового крючка. Я сдвинул дуло пистолета в сторону звука.
Потом деликатно, как колибри посягает на цветок, в тот темный дом, где я живу, – в мою голову – пробрался чужак.
«Ты спишь, – как будто сказало мне что-то, – и пока не будешь просыпаться. Не будешь, пока я не позволю. Ты спишь и слышишь меня. Так и должно быть. Причин просыпаться нет. Спи глубоко и крепко, пока я говорю с тобой. Очень важно, чтобы ты делал именно так…»
Я позволил ему продолжать, поскольку уже полностью пришел в себя. Я подавлял свои реакции и притворялся спящим, ожидая следующего неосторожного звука.
После минуты заверений в том, что я сплю, я услышал движение с той же стороны, что и прежде.
Тогда я открыл глаза и, не шевеля головой, вгляделся в границу теней.
Рядом с одним из камней, футах, быть может, в тридцати от меня, виднелся силуэт, которого там не было, когда я ложился спать. Я изучал его, пока не заметил, что время от времени он шевелится. Убедившись в его местоположении, я снял пистолет с предохранителя, очень тщательно прицелился и нажал на спуск, прочертив огненную линию на земле в пяти футах перед ним. Из-за угла, под которым я стрелял, на силуэт обрушился дождь пыли, земли и камней.
«Вдохнешь слишком глубоко – и я разрежу тебя пополам», – предупредил я.
Потом поднялся и встал к нему лицом, крепко сжимая пистолет. Когда я заговорил, я заговорил на пейанском, потому что в свете луча заметил, что у камня стоит именно пейанец.
– Грин Грин, – сказал я, – ты самый неуклюжий пейанец, какого я только встречал.
– Я и впрямь совершил несколько ошибок, – признал он, оставаясь в тени.
Я усмехнулся.
– Вот уж правда.
– Однако виной тому смягчающие обстоятельства.
– Оправдания. Ты не усвоил как следует урок камня. Он притворяется неподвижным, но перемещается – незаметно. – Я покачал головой. – Каким будет смертный сон твоих предков после такого бездарного отмщения?
– Боюсь, что беспокойным, если на этом все закончится.
– А как может быть иначе? Или ты отрицаешь, что заманил меня сюда исключительно с целью добиться моей смерти?
– Как я могу отрицать очевидное?
– А как я могу не совершить логичный поступок?
– Подумай, Фрэнсис Сэндоу, Дра Сэндоу. Насколько он будет логичен? Почему я пришел к тебе вот так, хотя мог бы позволить тебе прийти ко мне, туда, где я был сильнее?
– Возможно, я вчера вечером пощекотал тебе нервы.
– Не думай, что я настолько неуравновешен. Я намеревался подчинить тебя своей воле.
– И потерпел неудачу.
– …И потерпел неудачу.
– Зачем ты пришел?
– Мне нужна твоя помощь.
– В чем?
– Мы должны немедленно покинуть эту планету. Есть ли у тебя способ это сделать?
– Естественно. Чего ты боишься?
– За долгие годы ты обзавелся рядом друзей и множеством врагов, Фрэнсис Сэндоу.
– Зови меня Фрэнк. Мне кажется, будто мы знакомы уже давно, мертвец.
– Ты не должен был отправлять мне то сообщение, Фрэнк. Теперь твое присутствие здесь очевидно. Если ты не поможешь мне сбежать, то столкнешься с местью куда страшнее моей.