— Встань, нагнись и рви!
И сам тоже начал рвать траву. Это было в месяц сидящего солнца я в день, когда солнце останавливается. Весь день рвали они траву и собирали ее на сани. Солнце закатилось. Настала ночь. Як'ылъын', «так потащил сани домой. Высоко-высоко были нагружены сани. Много охапок перенес Як'ылъын'ытак', пока вся трава оказалась в пологе. Потом он убрал сани.
Пока Як'ылъын'ытак' и бабушка ужинали, трава оттаяла. Бабушка вытерла воду. Они взяли в руки по три травинки три раза и начали плести шнурок. Берут травинки и плетут. Сплетут, снова берут и опять плетут. Шнурок делается все длиннее и длиннее, а травы — все меньше и меньше. Так и сплели они всю траву. Внук посмотрел на шнурок и говорит:
— Мало! До неба не хватит!
На следующее утро он опять встал с зарей. Оделся, вышел из землянки, взял сани, надел лямку и побежал на то место, где вчера рвали траву. Набрал полные сани травы, привез домой, разгрузил и снова побежал за травой. Целый день возил он траву и заполнил ею всю землянку.
Наступил вечер. Як'ылъын'ытак' вошел в полог и велел бабушке сварить оленье мяса.
Старуха повесила над жирником котел, налила воды и положила мясо. Скоро вода закипела. Когда мясо сварилось, она взяла моржовое ребро, остро заточенное с одного конца, подцепила им мясо и вытащила. Воду вылила в таз, а котел вычистила внутри. Потом истолкла между камнями оленье сало, положила его в чистый котел и повесила над жирником. Сало растопилось и закипело. Чтобы сало не переваривалось, она сняла котел с огня, Зачерпнула тюленьего жира и вылила в тот же котел. Як'ылъын'ытак' принес снегу. Старуха отложила маленький кусочек снегу, обмакнула его в жир и посмотрела; попробовала пальцем — застыл ли жир, готов ли он? Еще раз потрогала пальцем. Снова прибавила немного тюленьего жира. Теперь она положила в котел снега и стала мешать. Снег растаял, старуха слила воду, и жир стал твердым-твердым.
Бабушка и внук поели вареного оленьего мяса и жира. Это было давно. Эскимосы еще не знали хлеба. Когда поели и напились воды, Як'ылъын'ытак' велел бабушке вынести жирник и дать ему бубен.
Долго играл и пел Як'ылъын'ытак'. Играл-играл. Пел-пел. И вдруг поднялся в воздух и полетел. Летел, летел вверх. Высоко поднялся, но до неба не долетел. Как звезда, начал падать вниз. Упал на землю и глубоко ушел в нее. Сдавила его земля. Даже пошевельнуться не может. Хотя бы упал вниз головой, было бы лучше — сразу бы умер. А так сидит в земле весь сжатый, вздохнуть не может, хоть и шаман.
Бог тогда смотрел на землю. Услышал, что кто-то, плачет. Пожалел бог, еще раз посмотрел и видит: сидит Як'ылъын'ытак' в дырке, задыхается, плачет, а вылезти не может «Надо ему помочь, — подумал бог, — он еще живой. Но чем помочь?»
Бог стал перебирать свои игрушки и думать, чем бы помочь. Долго искал. Наконец нашел комара. Взял его и выпустил прямо над дыркой, в которой сидел Як'ылъын'ытак'. Падает, надает, падает комар! Упал! Возле самой дырки. Вся земля задрожала, затряслась и треснула. Як'ылъын'ытак' почувствовал, что ему стало свободнее. А комар — схватил его за ворот и вытащил из земли.
— Ты откуда? Кто тебя послал? — спросил Як'ылъын'ытак'.
— Я пришел с неба. Меня послал бог, — ответил комар.
— У нас комары теперь все спят. Когда они проснутся, я буду помогать им, — сказал Як'ылъын'ытак' и повел комара домой.
— Ты пришел с неба. Дай мне свои крылья — я пойду туда. Когда весной растает снег и проснутся твои братья, я заплачу тебе.
Комар согласился.
— Вы, говорят, плести большие мастера. Сплети-ка мне веревку вот из этой травы, — просит Як'ылъын'ытак' и показывает на заготовленную траву.
Комар опять согласился.
Бабушка убрала жирник. Як'ылъын'ытак' заиграл на бубне, и комар начал плести веревку. Один играет, другой плетет. Як'ылъын'ытак успел только одну песню сыграть, а комар уже всю траву и сплел. Даже стебелька длиною с палец не нашла бабушка.
Опять закрыли полог, и Як'ылъын'ытак' снова заиграл, а потом говорит:
— Наверное, я возьму у бога вторую жену! Но как же я спущу ее вниз? Сделай-ка, бабушка, мне мешочек. Такой, как кисет. Чтобы сверху был Шнурок, а низ узкий.
Еще заиграл Як'ылъын'ытак, и одежда комара вместе с крыльями сама наделась на него. Мешок, сшитый бабушкой, он положил отверстием к веревке, ударил в бубен, и веревка сама залезла в мешок. Как только конец веревки скрылся, Як'ылъын'ытак' схватил мешочек и вылетел.
Все выше и выше поднимается. Машет комариными крыльями, а сам все бьет в бубен. Долго летел. Высоко поднялся. Наконец попал в сырое облако. А когда пролетел это облако, увидел ярангу бога. Бог не ждал Як'ылъын'ытак'а, говорит своим женам:
— Выйдите и посмотрите, что там делается!
Нулйх'ак' вышла из яранги и увидела Як'ылъын'ытак'а. Видит она, что-то он держит в руках, и знает, что он не с неба, а откуда-то из других мест пришелец, чужой. Не сказавши ни слова, она вернулась в ярангу. У бога в это время сидели гости, его друзья — Солнце и Месяц. Нулйх'ак' говорит:
— У дверей какой-то человек. Чужой, не наш.
— И-и-и-к! Кто это может быть? — удивляется бог. — Здесь даже утки не летают. Ни одна пылинка сюда не поднимается.
— Он еще не зашел. Стоит на улице. Что ему сказать? — спрашивает нулих'ак'.
— Спроси его, куда он идет И как он пришел сюда. Нулйх'ак' вышла и спрашивает: — Куда ты идешь и как ты пришел?
— Куда я иду и как пришел? Я шаман и пришел сюда через бубен, — сердито отвечает Як'ылъын'ытак'.
— Если ты не к нам пришел, проходи дальше; если сюда; то заходи и покажи себя.
Бог слышит разговор и удивляется:
— И-и-и-к! Через бубен пришел?! И-и-и-к! Через бубен пришел?!
— Заходи же! Тебя расспросить хотят, — опять говорит нулих'ак'. Входит Як'ылъын'ытак' в ярангу бога и смотрит. Посредине, яранги лежат, облокотившись, Месяц и Солнце. Обнявшись с Месяцем и Солнцем, лежат жены бога. Як'ылъын'ытак' подходит к-Солнцу и кричит:
— Уходи! Уходи! Зачем ты лежишь с моей женой? Уходи! Солнце отодвинулось от женщины, а Як'ылъын'ытак' снял кухлянку, лег на его место и обнял нукаг'ак' бога.
Бог рассердился и кричит:
— Кто ты такой? Зачем ты пришел? Что тебе надо? Як'ылъын'ытак' отвечает:
— У меня нет жены. Вот я и пришел за твоей нукаг'ак'.
— У меня тоже есть бубен! Я тоже умею шаманить, бегать и бороться! А ты хочешь взять у меня жену, — сердится бог. — Ты не знаешь, какая есть у меня беговая палка! Когда я вижу, как по земле бегут люди, и замечаю, что кто-нибудь отстает, я бросаю ему свою палку. Он ее поднимет и всех обгонит. Быстрее ветра бежит. А если я брошу на землю щепку от своего бубна, человек получит целый бубен. Вот я какой! А ты, пришедший через бубен, хочешь бороться со мной и взять мою жену! Если победишь — бери, а не победишь — ничего не получишь.
Бог велел вынести жирники, взял бубен и заиграл.
Послышался гул. Все сильнее и сильнее. Все ближе и ближе. Вот о стену яранги начали бить волны морского прибоя. Яранга закачалась. Волны стали захлестывать в полог. Як'ылъын'ытак' видит, что дело плохо — бог решил его утопить. Он быстро надел шкуру комара и забился в верхний угол полога. А воды все больше, а вода все выше и, только когда затопила весь полог, начала спадать.
Бог думал, что Як'ылъын'ытак' утонул, и начал смеяться:
— Ха-ха-ха! Наверно, он получит жену! Ну-ка, поднимите полог. Я посмотрю, куда его унесло!
А Як'ылъын'ытак' сбросил шкуру комара, спрыгнул на пол, лег и приговаривает:
— Очень хорошо! Очень весело! Ты умеешь играть!
— И-и-и-к! И-и-и-к! С земли пришедший через бубен, — удивляется бог, — наверно, ты возьмешь мою жену! Я позвал своего самого сильного духа — морской прибой, а ты остался жить! И-и-и-к!
И, повернувшись к Солнцу, говорит:
— Отдай ему мою нукаг'ак'! Я, самый сильный, призвал своего самого сильного духа, и он остался жив! Что же можешь сделать ты?
30 октября 1927 года. Погода словно издевается над нами. Утром стоял полный штиль, горизонт был совершенно чист, на небе — ни облачка.
Взяв все азимуты, в 10 часов утра мы покинули гостеприимных хозяев и двинулись в путь. Но не успели сделать и 5 километров, как начался легкий северо-западный ветерок и пригнал такой туман, что мы потеряли из виду мысок, на который держали направление.
Очевидно, природа не желает считаться с тем, что в октябре кто-то задумал вести топографические работы. Ну что ж! Мы терпеливые. Будем ждать более благоприятного момента, а пока надо поскорее добраться до колонии, иначе полярная ночь захватит нас на середине пути.
31 октября 1927 года. Ночью снова началась метель и бушевала до обеда. После обеда все накрыла белая мгла. Снова день потерян. Даже домой ветер не дает выехать. Что же делать? Сиди, скрипи зубами — это разрешается.
Смотрел шкуры убитых здешними эскимосами медведей. Всего у пяти должников фактории пока тридцать три шкуры. А долгу и выговорить страшно. Поразительна беззаботность этих людей в данном случае [35]. Пока есть мясо, ни за что не пойдут на охоту. Из двадцати трех медведей восемнадцать пришли к самому жилью, и только пять убито при поездках.
Вечером мы опять сидим в землянке и коротаем время за излюбленным занятием эскимосов — сказками. Сегодня очередь Кивъяны. Он долго ломается, но ему поставлено условие: либо рассказывать, либо уходить.
Кивъяна предпочел первое и начал рассказ.
Ворон катался с горы и пел:
А-ля-ляй-гум!
А-ля-ляй-гум!
Aгa
Пришел волк и говорит:
— Двоюродный брат! Я тоже буду кататься!
— Катайся! Только смотри в воду не упади, — отвечает ворон.
— А я когти выпущу и удержусь, — говорят волк и поднимается на гору.
Первый раз скатился волк, выпустил около воды когти и задержался. Еще раз поднялся, покатился — не удержался когтями и упал в море. Плавает и кричит ворону: