Просьбу Марлинга я обязан выполнить, иначе я перестану уважать самого себя. Но до пятого периода в Северном полушарии на Мегапее ещe достаточно времени — почти целый год, следовательно я могу себе позволить сделать несколько остановок по дороге.
Вот только, где мне их сделать?
Бюро Безопасности не имело никакого права требовать от меня лояльности, да и подданным Земли я не являюсь. Конечно, я всегда готов помочь родной планете всем, чем могу, но дело явно не было таким уж жизненно важным, если тянулось уже почти двадцать лет. В конце концов, Земля всe ещe существует и, насколько мне известно, дела там идут как обычно, то есть неважно. И если я им уж так необходим, как они уверяли меня в письме, то могли бы прислать кого-нибудь сами, чтобы повидаться со мной.
Оставалась Рут…
Рут — совсем другое дело. Мы прожили вместе почти год, прежде чем поняли, что просто мучаем друг друга и ничего путного из этого не выйдет. Мы расстались по-хорошему. Рут кое-что значила в моей жизни, она оставалась моим другом. Я был удивлeн, узнав, что она ещe жива, но если ей нужна моя помощь, я сделаю всe, что в моих силах.
Значит так. Я отправляюсь к Рут и постараюсь быстренько решить все еe проблемы, в чeм бы они ни заключались, а потом лечу на Мегапею. Где-нибудь по дороге я, почти наверняка, смогу напасть на след, получить хоть какой-то намeк относительно того, кто прислал мне эти снимки и зачем. Интересно также, как он их раздобыл. Если же я ничего не узнаю, то отправлюсь на Землю и свяжусь с ЦББЗ. Предложу им сделку: услуга за услугу.
Я курил и потягивал кофе. Потом, впервые за последние пять лет, я позвонил в порт и приказал подготовить мой подпространственный джампер «Модель-Т» к полeту. Подготовка займeт остаток дня и всю ночь, а на рассвете я могу стартовать.
Мой электронный секретарь помог мне проверить, кто является нынешним владельцем корабля. Им оказался некий Лоуренс Дж. Коннер из Локшира. «Дж». означало «Джон». Я заказал необходимые документы, и через пятнадцать секунд они упали на дно приeмной корзины пневмопочты. Я изучил внешность Коннера, потом вызвал своего парикмахера на колeсиках, и тот перекрасил мои волосы — из шатена я превратился в блондина, осветлил мой загар, добавил пару морщинок, усилил тени под глазами и изменил рисунок капиллярных линий на подушечках пальцев.
В своe время я заготовил целый список несуществующих людей с полностью продуманными и вполне надeжными биографиями. Все эти люди поочерeдно приобретали «Модель-Т» друг от друга и точно таким же образом будут поступать и впредь. У них много общего — ростом все они примерно пять футов десять дюймов и вес их приблизительно равен ста шестидесяти фунтам. В любого из них я могу превратиться с помощью небольшого грима и некоторого напряжения памяти при запоминании биографии. Всe дело в том, что мне не очень-то нравится путешествовать на корабле, зарегистрированном на имя Фрэнка Сандау с Вольной или, как еe ещe часто называют, планеты Сандау. Если ты — один из ста самых богатых людей в галактике (кажется, в настоящий момент я значусь в списке 87-м, хотя, может и 88-м или 86-м), то приходится всe время идти на определeнные жертвы, терпеть некоторые неудобства, от которых никуда не денешься.
Просто удивительно, сколько людей жаждут моей крови или моих денег, но ни то, ни другое я не склонен тратить попусту. Я человек ленивый и пугливый, всe что мне нужно — чтобы моя кровь и мои деньги всегда оставались при мне. Честолюбие у меня отсутствует, иначе я старался бы стать 87-м, потом 86-м, 85-м и так далее. Деньги, вообще, меня мало волнуют. Быть богатым интересно только поначалу, да и то не очень, а потом это быстро приедается. После первого миллиарда ваше богатство воспринимается как чистая условность. Я долго мучился от мысли, что наверняка финансирую множество чeрных дел, сам того не подозревая. Потом придумал себе Большое Дерево и решил — а катись всe к чeртовой матери.
Большое Дерево так же старо, как и общество, его породившее. Каждый листок на его ветвях — банкнота. Сколько в мире денег — столько листьев, и на каждом написано имя. Некоторые листья опадают, на их месте вырастают новые, и через два-три сезона все имена меняются. Но Дерево остаeтся прежним, оно функционирует, как и раньше, только всe растeт и разрастается. Было время, когда я хотел отсечь все гнилые ветви на Большом Дереве, но пока я обрубал одну ветвь, начинала гнить другая, и так всe время, а мне ведь и спать когда-то надо. Проклятье! В наше время даже деньги нельзя потратить по-человечески, да и Дерево совсем не похоже на «бонсай»[3] в горшочке, оно не растeт в указанном направлении.
Ну и пусть себе растeт, как ему вздумается, с моим именем на некоторых листочках — пожелтевших и увядших, либо зелeных и свежих. Я же позволю себе маленькое удовольствие — буду прыгать по его веткам, взяв себе имя, которое не будет мозолить мне глаза на всех этих листочках, болтающихся перед моим носом. Вот и всe, что касается меня и Большого Дерева. История же о том, каким образом в моeм распоряжении оказалось столько зелени[4], может навести на ещe более сложную и забавную метафору, но об этом в следующий раз.
Я начал вводить в память моего электронного секретаря инструкции насчeт того, что должна делать, а также — чего ни в коем случае не должна делать прислуга во время моего отсутствия. После многочисленных перезаписей и мучительного напряжения всех своих умственных способностей я, наконец, упомянул всe, что следовало. Просмотрев своe завещание, я решил оставить всe как есть. Некоторые бумаги я переложил в камеру аннигилятора, оставив распоряжение уничтожить их при определeнных обстоятельствах. Кроме того, я послал одному из своих представителей на Альдебаране-5 предписание, гласящее, что если человеку по имени Лоуренс Дж. Коннер случится быть проездом в тех местах и ему что-то понадобится, то нужно ему это «что-то» предоставить. Упомянул я также о специальном секретном коде на случай, если придeтся доказывать, что я — никто иной, как Фрэнк Сандау. Затем я заметил, что прошло уже почти четыре часа, и я порядком проголодался.
— Сколько осталось до заката, округляя до минут? — спросил я секретаря.
— Сорок три минуты, — ответил из скрытого динамика голос, лишeнный всяких признаков пола и каких-либо эмоций.
— Я буду обедать на Восточной Террасе ровно через тридцать три минуты, — сказал я, сверяясь с хронометром. — Закажи мне омаров с жареным картофелем по-французски и капустным салатом, ватрушек, пол-бутылки нашего шампанского, чашечку кофе, лимонный шербет, самого старого коньяку из моего погреба и две сигары. И ещe спроси Мартина Бремена, не будет ли он так любезен лично обслужить меня.
— Да, сэр. Что-нибудь ещe?
— Нет.
Потом я отправился обратно в свои апартаменты, сунул кое-какие вещи в дорожную сумку и начал переодеваться. Включив терминал секретаря, я с некоторой внутренней дрожью отдал наконец приказ, который мне давно уже следовало отдать, но я всe время откладывал этот момент.
— Через два часа и одиннадцать минут, — произнeс я, вновь посмотрев на хронометр, — позвони Лизе и спроси, не хочет ли она выпить со мной на Восточной Террасе. Приготовь на еe имя два чека по пятьдесят тысяч долларов каждый. Подготовь также рекомендацию по форме «А». Доставь всe это сюда в отдельных незапечатанных конвертах.
— Да, сэр, — последовал ответ, и пока я возился с запонками, нужные мне документы скользнули в приeмную корзину на туалетном столике.
Я проверил содержимое каждого из конвертов, запечатал их и опустил в карман пиджака. Затем я отправился по коридору к Восточной Террасе.
Солнце превратилось в огромный багровый шар, зависший над затянутым дымкой горизонтом, грозя раствориться в нeм с минуты на минуту. В небе парили золотистые облака, всe более розовевшие по мере того, как солнце неумолимо спускалось по своей небесной дороге, проходящей меж пиков двух близнецов — Урима и Тумима, которые я специально поместил там, чтобы указывать солнцу путь к ночному приюту. В последние мгновение дня радужная кровь светила омоет туманные склоны гор.
Я уселся за стол под огромным вязом. Как только я коснулся сиденья стула, над моей головой возник силовой барьер, который предохранял меня от падающих сверху сухих листьев, пыли, насекомых и птичьего помeта. Через несколько мгновений показался Мартин Бремен, который толкал перед собой сервировочный столик.
— Допрый фечер, сэр.
— Добрый вечер, Мартин. Как твои дела?
— Просто замечательно, мистер Сандау. А как фаши?
— Я уезжаю.
— О?!
Он расставил тарелки и разложил приборы, снял со столика крышку и начал подавать на стол.
— Да, — произнeс я. — Быть может, надолго.
Пригубив шампанское, я одобрительно кивнул.
— …Поэтому, прежде чем уехать, я хочу тебе кое-что сказать, хотя ты и сам, наверное, это знаешь. Так вот, ты готовишь самые лучшие блюда из тех, что мне когда-либо доводилось пробовать…
— Плаготарю фас, мистер Сандау, — его и без того румяное лицо стало пунцово-красным. Он скромно потупил глаза, стараясь сдержать расплывающуюся улыбку. — Я пыл счастлиф слущить фам.
— …Поэтому, если ты ничего не имеешь против годичного отпуска — за мой счeт, конечно, плюс дополнительный фонд для приобретения любых рецептов, какие тебя только заинтересуют — то я перед отъездом позвоню в контору Бурсара и всe с ним улажу.
— Когта фы уезшаете, сэр?
— Завтра, рано утром.
— Понимаю, сэр. Очень плаготарен фам. Фесьма заманчифое претлошение.
— …Заодно, поищи новые рецепты для себя самого.
— Постараюсь, сэр.
— Наверное, забавно готовить блюда, вкуса которых не можешь даже вообразить?
— О нет, сэр, — запротестовал он. На фкус-тестеры мошно полностью полошиться. Я часто размышляю, какой фкус у того, что я готофлю, но это ведь как у химика: он не фсегта знает, какофы его химикалии на фкус. Фы понимаете, что я хочу сказать, сэр?