Дорога уходит вправо. Начинается подъем, лошади напрягаются изо всех сил и тяжело дышат. Наверху мы останавливаемся у деревянных ворот. Лошади всхрапывают и фыркают. Возница слезает со своего сиденья и идет открывать. За воротами снова деревья, а впереди проступают очертания большого, словно расползшегося здания. В центре его открывается дверь, на пороге появляется подсвеченная сзади фигура. Еще один, приглушенный, свет подрагивает в правом верхнем, угловом, окне, но быстро исчезает, и я слышу, как закрываются ставни. Может быть, за нашим приездом наблюдают другие дети. Грудь теснится. Надеюсь, мы им понравимся.
Фигура на пороге вырастает до человеческих размеров. Это женщина с суровым лицом и в серой рясе. Сердце мое подпрыгивает, но, конечно, это не сестра Маргарита. У женщины пухлые щеки и поджатые губы, что придает ей сходство с грызущей орех белкой.
– Сестра Тереза, рад вас видеть. – Мистер Замора ступает на землю.
– Мистер Замора, – кивает монахиня.
Я уже вижу, что он ей не нравится. Впрочем, судя по тому, как она смотрит на нас, мы ей тоже не нравимся. У меня затекла нога, и я пару раз хлопаю по ней ладонью, чтобы восстановить кровообращение. Мы становимся в шеренгу, словно для осмотра, хотя никто нас об этом не просил.
– Вас хорошо обучили, – сухо говорит сестра Тереза и медленно идет вдоль шеренги, спрашивая у каждого, как его зовут. – Сейчас поздно, – произносит она после короткого представления, – вы, должно быть, устали. – Словно в подтверждение ее слов, малыш Кидлат широко зевает. – Монахиня вскидывает брови: – В следующий раз прикрывай ладошкой рот. А сейчас я провожу вас в спальню. Правила объясню завтра, а на сегодня достаточно двух: никаких разговоров после отбоя и никаких хождений, кроме как по нужде. Понятно?
Все кивают, и только я отвечаю голосом, как в школе:
– Да, сестра Тереза.
Девочки хихикают, а монахиня бросает на меня быстрый взгляд, но ничего не говорит, так что не знаю, отличилась ли я в лучшую сторону или в худшую.
– Мальчики, следуйте за мистером Заморой. Девочки… – Она показывает рукой вперед и направо.
Мистер Замора откашливается.
– Сестра Тереза, понимать ли это так, что я буду спать в общей спальне?
Монахиня уже направилась к зданию, но теперь она поворачивается, медленно, на каблуках, так что со стороны может показаться, что повернулась не она, а сама земля. Выглядит это немного пугающе.
– Да. – Ответ короткий и отрывистый. – Именно так и понимайте.
Но и от мистера Заморы просто так не отделаться.
– Речь шла о предоставлении мне отдельного жилья.
Губы у сестры Терезы слегка дрожат.
– Таковое имеется. – Она указывает на кучку бамбуковых палок справа от здания. – Если пожелаете остаться там, пожалуйста.
Кто-то хихикает, и мистер Замора бросает в нашу сторону сердитый взгляд:
– Почему оно не готово?
– Потому что вы слишком спешили отнять детей у родителей и прибыли слишком рано. Идемте, девочки.
И снова на ее пути встает мистер Замора. Голос его приторно сладок, но в нем проскальзывает сталь.
– Сестра, давайте не будем омрачать наше сотрудничество с самого начала. Не знаю, нужно ли напоминать, что финансирование этого проекта полностью зависит от моих планов по перемещению сюда кулионских детей? Что правительство оплатило пристройку еще одного этажа? – Он кивает в сторону приюта за его спиной.
Присмотревшись, я замечаю, что верхняя часть здания действительно выглядит новее, краска на ней ярче, а окна застеклены, тогда как внизу есть только ставни.
– И если мы не поладим, – продолжает мистер Замора, – под угрозой окажусь не я. Мы ведь понимаем друг друга?
Лица сестры Терезы мне не видно, но ее голос также сладок и также опасен.
– Прекрасно понимаем. – С этими словами она проходит мимо него грациозно, словно облачена в шелка, а не в дешевую хлопчатобумажную рясу.
Прежде чем последовать за остальными, я украдкой бросаю последний взгляд на мистера Замору. Губы у него плотно сжаты. Заметив, что я смотрю на него, он злобно шипит. Я опускаю голову.
В центральной комнате зажжены свечи. В их свете видны столы, стулья, классная доска. В комнате несколько дверей и уходящая вверх лестница.
Мы поворачиваем вправо и входим в спальню с соломенными тюфяками и тонкими одеялами. Кто-то громко сопит. В полутьме сестра Тереза подводит каждую к ее постели и показывает, где находится туалет. Сверху доносятся звуки возни, шорох. Мышь? Сестра Тереза хмурится и поднимается наверх по лестнице. Мы слышим, как она вполголоса выговаривает кому-то, и быстренько ложимся.
Моя постель в дальнем конце комнаты. Матрас комковатый и слабо пахнет затхлостью. На стене у моей головы нарисована фигурка с длинными волосами и буква «М».
Ночь вступает в свои права. Я слышу, как бьются волны о камень. Ночь – сорвавшийся с якоря корабль, незнакомая, неуютная, колючая. И только заткнув пальцами уши и бормоча нанину колыбельную, я начинаю наконец засыпать.
Сироты
Сестра Тереза храпит. Из-за храпа я проснулась до времени и теперь лежу и слушаю ее. В животе все связалось узлом. Дважды за ночь я тянулась к нане, но находила только пустоту.
Разбитые, с красными от недосыпа глазами, мы нехотя поднимаемся, а монахиня расхаживает по комнате и звонит в маленький колокольчик. В сером утреннем свете комната выглядит пустоватой. Она больше, чем показалось вначале, а у задней, глухой стены целый ряд незанятых постелей. Окно с моей стороны выходит на неухоженный, заросший кустарником дворик, куда мы прибыли накануне.
Сестра Тереза говорит нам снять одежду, в которой мы приехали, и переодеться. Вечером мы все завалились в чем были и теперь похожи на мятые придверные коврики. Монахиня собирает наши вещи в кучку и подзывает Теклу.
– Первая работа – стирка. Порядок дежурств мы установим. В коробке на моем столе лежит мыло. Брать его можно только с моего разрешения, поскольку запас невелик и мы не вполне готовы к такому количеству детей. Сегодня я позабочусь о пополнении запасов, но все равно пользуйтесь нашими ресурсами экономно. Понятно?
Я не знаю, как отвечать, потому что в прошлый раз была единственной, кто подал голос, но монахиня смотрит на меня выжидающе, и я говорю:
– Да, сестра Тереза.
– Спасибо, Амихан. Девочки, пожалуйста, берите с нее пример. Иначе получается, что я как будто сама с собой разговариваю.
Текла толкает в бок одну из Игмес, и они тихонько фыркают.
– Выскочка, – шипит Текла. Жар бросается мне в лицо, но сестра Тереза ее не слышит.
– Приведем вас в презентабельный вид, а потом можно будет представить вас другим детям. Им не терпится с вами познакомиться. – Я вспоминаю шепот и возню наверху. Надеюсь, она говорит правду. – Ну что ж, давайте начнем. За мной.
Мы так и делаем. Текла, морща нос, несет ворох грязного белья. Дверь в спальню мальчиков закрыта. Сестра Тереза открывает ее и, остановившись на пороге, звонит в колокольчик, пока они не начинают подниматься.
– Переодевайтесь в чистое и присоединяйтесь к нам, – говорит она. – Мистер Замора?
Его лицо внезапно выныривает из-за двери. Судя по налитым кровью глазам и мятой, несвежей одежде, ночь выдалась бессонная.
– В будущем вам нужно позаботиться, чтобы мальчики вставали раньше. Мы не можем постоянно отставать от режима дня.
Наверх сестра Тереза не поднимается, и нам приходится ждать других детей. Следом за ней мы выходим на улицу. Мистер Замора остается, и выглядит он так, будто встал не с той ноги, если вообще ложился.
Щурясь от утреннего света и потягиваясь, мальчики наконец присоединяются к нам. Мы идем через двор и дальше по узкой дорожке через густой лес.
Кидлат держится рядом со мной. В широко раскрытых карих глазах испуг, ресницы слиплись от слез. Майка надета задом наперед, и я наклоняюсь, чтобы ее поправить. Он не сводит с меня глаз, хнычет, когда я вынимаю палец у него изо рта, чтобы просунуть руки в нужные рукава. Потом мы вместе бежим за остальными.
– Эта дорога – к реке, – объясняет сестра Тереза. – Можете приходить сюда без разрешения и так часто, как вам хочется. Главное – не пропускать занятия и каждый раз предупреждать кого-нибудь о том, куда идете.
Влажная, липкая жара заполнила день и висит под деревьями, отчего даже тень под ними не приносит обычного облегчения. Свет, проходя сквозь кроны, оставляет на всех темно-зеленые пятна цвета плавающих листьев водяной лилии. Я иду за одной из Игмес, но она, кажется, хочет дружить только с Лилой. Они идут бок о бок, тихонько разговаривая и слегка повернувшись друг к дружке, чтобы поместиться на узкой тропинке. Я всегда делилась секретами только с наной и теперь не могу отделаться от ужасного гнетущего чувства. Она – мой единственный настоящий друг, а разговаривать со мной никто не торопится. Единственное исключение – Кидлат, да только он совсем не говорит.
Мы подходим к широкой, мелкой реке, и я мигаю от играющих на воде солнечных бликов. Катясь по камням, она плещется и звенит, а на другом берегу к ней вплотную, касаясь ветвями воды, подступает лес. Тут и там веерами раскинулись цветы.
– Вот здесь можно стирать. – Сестра Тереза указывает на большой камень и достает коробку с мылом. – Берите его по очереди и стирайте. Вскоре мы установим должный порядок. Кидлат, ты – первый.
На то, чтобы все постирать и высушить, у нас уходит час. Пока не подошла моя очередь, помогаю со стиркой Текле: обливаю вещи водой, расстилаю их на большом камне и натираю мылом. Но и после этого не удостаиваюсь от нее даже улыбки. Наверно, так она справляется с той тяжестью, что лежит у нее в груди.
У меня способ другой: запоминать все, что вижу и делаю, чтобы потом написать обо всем нане. Пока что в моем запаснике переезд – подвода, корабль, другая подвода, – маленький колокольчик сестры Терезы и ее кажущиеся бездонными карманы. Надеюсь, нана посмеется, узнав, как монахиня обращается с мистером Заморой.