Нана опускает голову еще ниже, и ее плечи дрожат, поэтому я ползу вперед и обнимаю ее.
– Я подумала, что ты хочешь подойти к ним поближе… хочешь подхватить…
– Подхватить что?
Ее лицо уже распухло от слез.
– Они… те люди… У них были открытые язвы. Ты легко подхватила бы это. – Она указывает на свой нос.
– А… – Я не знаю, что сказать. Нана берет меня за руки и смотрит мне прямо в глаза.
– Ами, я верю тебе. Но не верю, что ты не пыталась придумать способ, как остаться на острове. Я люблю тебя и хочу для тебя другой, лучшей жизни. Ты так долго была со мной… для меня это настоящее благословение. Да, я хочу, чтобы ты осталась навсегда. Но я сама не останусь здесь навсегда. – Она запинается. – Эта болезнь страшнее, чем тебе представляется. Мистер Замора прав. На острове прокаженных будущего нет.
Я хочу поправить – она произнесла запретное слово, – но не могу даже открыть рот.
– Ты должна уехать. Так будет лучше. Там, в Запредельных местах, у тебя все будет хорошо. Ты самая добрая девочка из всех, кого я знаю. – Нана опускает руку в карман и достает ягоду. – Это ты мне дала?
Я киваю.
– Тогда и я должна дать тебе что-то. В любви по-другому не бывает, да?
– Да. Давай и принимай.
– Верно. Не давай, давай, давай, как требует церковный бог… – Она оглядывается и хлопает себя ладонью по лбу. – Я оставила сковороду на берегу!
– Я не хотела тебе говорить, когда ты сердилась.
Нана негромко смеется.
– Я, наверно, жутко перепугалась, да? Ее дала мне моя мать. Ладно, пойдем за ней на берег.
– Схожу одна. – Я вскакиваю. – Ты ведь и палку свою там оставила.
Она оглядывается по сторонам, словно только сейчас заметила отсутствие палки, и медленно кивает. Я знаю, что она хочет сказать, но не говорит, потому что уже накричала на меня из-за этого.
– Я не стану приближаться к этим людям. Обещаю.
Нана снова кивает.
– Осторожнее с маслом. Оно, может быть, еще не остыло. Не обожгись.
Дом для бабочек
Вернувшись домой, застаю у нас сестру Маргариту. Увидев меня, они обе поднимаются с пола.
– Вот и ты, Амихан, – торопливо, с принужденной живостью говорит нана, одной рукой утирая слезы, а другой хватая свою палку. – А я уж собиралась тебя искать.
– Здравствуй, Ами. Извини, что мешаю тебе побыть с матерью, но есть кой-какие важные детали, о которых мне нужно было сообщить ей. Она сама обо всем тебе расскажет. – Сестра Маргарита протягивает руку, и я поспешно ставлю на стол сковороду. – Да благословит тебя Господь, дитя мое. Уверена, остров Корон станет для тебя замечательным приключением.
Рука у нее теплая и сухая, ногти, как всегда, безупречные, маленькие и розовые, словно раковинки. А вот моя, в сравнении с ее, кажется грязной и неуклюжей. Вот бы узнать, не из-за молитв ли у нее такие руки.
– Спасибо, сестра Маргарита, – благодарю я. Она кивает и уходит.
Нана жестом подзывает меня к себе. Сажусь на ее скрещенные ноги. Она обнимает меня и прижимает к груди, так что я оказываюсь как бы в коконе между ее подбородком и коленями. Стараюсь сохранить этот миг в памяти. Когда я увижу ее в следующий раз, то буду уже большой, и мне хочется запомнить нас вот такими.
– Сестру Маргариту присылали за тобой, – говорит нана негромко. – Закон о сегрегации вступает в действие завтра, и мистер Замора хотел уже сегодня отправить всех детей на Корон. Но сестра Маргарита воспротивилась, и он согласился перенести все на завтра.
– Завтра? – Я невольно вздрагиваю, и нана обнимает меня крепче.
– Не надо думать об этом дне как о последнем оставшемся, – продолжает она, и я понимаю, что это подсказала ей сестра Маргарита, – пусть он будет дополнительным. Мы сможем писать друг дружке. Я буду писать тебе каждый день, пока мы не встретимся снова.
– Но это же целых шесть лет!
– Не совсем. – Нана начинает говорить быстрее. – Твой день рождения через четыре месяца, так что ждать придется не шесть, а пять лет и четыре месяца. Это будет… – Она морщит лоб, и я знаю, что в голове у нее бегают цифры. Со счетом у наны хорошо. Говорит, что может представлять числа в голове так же ясно, как если бы сама их писала. – Одна тысяча девятьсот сорок пять дней или около того.
Наверно, она думает, что эти числа меня успокоят, но я, в отличие от нее, никакой магии в них не нахожу. Как много дней должно пройти. И начнется их отсчет раньше, чем я предполагала. С завтрашнего дня.
– Знаю, звучит пугающе, но сестра Маргарита говорит, что это меньше, чем число ступенек, по которым мы каждый день проходим к берегу и обратно, а ведь это не так уж и далеко, правда?
– Значит, каждый день – ступенька?
– Точно. – Голос ее звучит спокойно. Она целует меня в макушку. – И каждый день будет приближать нас друг к другу.
И пусть эти слова не ее – у наны никогда бы не получилось так изящно и мягко, как у сестры Маргариты, – они помогают. Я отпечатываю число – одна тысяча девятьсот сорок пять – в голове, рядом с другими важными числами: днями рождения, количеством бронзовых светильников в церкви, номером удостоверения наны.
– Я тоже буду тебе писать. – Я никогда еще никому не писала писем, но уверена, что справлюсь. Может, помогут люди, работающие в приюте. Некоторое время мы сидим молча, думая каждая о своем. Интересно, о чем думает нана? И как быстро наступает завтра.
– Хочешь поесть? – спрашивает наконец она. Я качаю головой. – А половить звезды?
Стена напротив ушла в тень, а я и не заметила.
– Да.
Мы потягиваемся, и я помогаю нане подняться. Она берет с кровати простыню, и мы выходим на улицу. Ветерок приносит шум с новой улицы и со стороны таверны, но я веду ее к моему солнечному местечку, и деревья приглушают звуки. Нана расстилает простыню на земле, и мы обе ложимся.
– Пересечь море, каково это? – Я лишь однажды была на лодке Бондока, и мы едва зашли за риф, окружающий наш остров.
– Меня привезли сюда давно, – задумчиво говорит нана. – Ощущение было такое, словно тебя качают в колыбели. В море все неустойчиво и шатко.
– Но это же неопасно?
– Пролив здесь спокойный. Течения в обоих направлениях стремятся к суше. Помню, нашу лодку море как будто принесло само.
– Значит, если я свалюсь в воду, то приплыву обратно на Кулион?
– Не выдумывай, – тихонько смеется нана.
Звезды мягко вспыхивают на темно-синем небесном покрывале. Пробую разделить небо и пересчитать их, но каждый раз, когда я выбираю какую-то звезду, чтобы начать отсчет от нее, взгляд привлекает другая, и я теряю исходную точку.
Время от времени какая-нибудь звездочка срывается с неба, и тогда кто-то из нас указывает на нее и говорит: «Лови!» Тот, кто произносит это первым, выигрывает звезду. Обычно у меня получается намного лучше, но в этот раз на моем счету только три звездочки.
Холодает. Мы идем в дом. Я не хочу спать, потому что, когда проснусь, будет завтра. Нана, похоже, чувствует то же самое, потому что предлагает развлекать друг друга историями.
Она начинает с рассказа об острове с черными песками и белыми лесами, где живут и сотрясают землю великаны и откуда начинаются цунами. История хорошая, и мне приходится поднапрячься, чтобы придумать достойный ответ. В конце концов я рассказываю о месте, где все перевернуто с ног на голову, где люди ходят с креплениями для ног, а небо открыто под ними как рот. Они никогда не спят, потому что во сне можно оторваться от земли и упасть в облака.
– Ловко придумано, – одобрительно говорит нана.
– Можно еще одну?
Она устраивается поудобнее и опирается на локоть.
– Жила-была девочка, и влюбилась она в мальчика. И мальчик тоже влюбился в нее, но сказал, что они не могут быть вместе, потому что он очень болен. Потом он уехал далеко-далеко, но она последовала за ним. Они хотели пожениться, но были слишком молоды, а он еще и слишком болен. И вот они жили вместе, и он даже начал чувствовать себя лучше. Много лет они были совершенно счастливы. Крышу домика выкрасили в голубой цвет, а по стенам пустили цветы – красную гумамелу. Раз в год туда прилетали бабочки, и тогда они вспыхивали, как пламя. Дом можно было увидеть с вершины окружающих холмов и узнать по голубой крыше и красным стенам. Вот так их и нашли.
В конце концов родные девочки начали искать ее. Увидев домик с вершины холма, они подождали до наступления темноты, потом подкрались незаметно и, одолев мальчика, увезли девочку домой. Она очень опечалилась, и печаль проникла в ее кровь, вызвав ту же, что и у мальчика, болезнь. Родители винили его, но она знала, что причина в разбитом сердце. Семья отправила ее на остров, где жили люди с разбитым сердцем, и она думала, что умрет, не познав больше счастья.
Но, как оказалось, ошибалась.
Прежде чем ее забрали, мальчик сделал ей подарок, и теперь, уже на острове, она обнаружила, что он растет в ней. Живот ее округлился, и из него вышло чудесное, свежее, как дождь, дыхание бриза. Она назвала его Амихан – в честь приносящих муссон животворных ветров. Бриз дал ей новую жизнь и счастье на долгие годы, пока для него не пришло время лететь дальше. Но и умчавшись в большой мир Запредельных мест, он оставил после себя столько любви, что ее хватило бы на всю жизнь.
Выдержав подходящую случаю паузу, я говорю:
– Но ведь тебе не придется ждать целую жизнь. Я вернусь через одну тысячу девятьсот сорок пять дней. Или около того.
Нана печально смеется.
– Так то был ваш дом, твой и амы? Дом с бабочками.
– Да. И он был прекрасен.
Я вижу его совершенно ясно, сверху, как птица. Голубая крыша. Пламенеющие стены.
– Ама сейчас здоров?
Нана перекатывается на спину, и я больше не вижу ее лица.
– Здоров ли? Не знаю.
И только теперь в голове у меня что-то щелкает, и все становится на свои места.
– Он был Тронутым?
Нана закрывается рукой.
– Да.
– Какой он был?
Она отвечает не сразу.
– Даже не знаю, как описать его несколькими словами. Трудно, понимаешь? Человек может заключать в себе весь мир, и даже несколько миров, а слова – это только слова. – Она с усилием сглатывает. – Он был невысокий. Всегда подстригал волосы с одной стороны. Руки у него были шершавые. На всем свете не было человека добрее.