Мне было тяжело идти почти прижавшись к стене, хотя я знал, что продвигаться должен именно так. На всем протяжении улицы, особенно около подъездов, валялись всякого рода обломки, куски мебели и вещи, которые я не мог разглядеть в темноте. Мне приходилось каждый раз обходить эти кучи, и возле каждой мне чудился немец, а то и два, которые смотрят на меня во все глаза. Один раз это была обычная кошка, и я впервые в жизни почувствовал, что такое, когда от ужаса волосы шевелятся на голове. Раньше я думал, что это выдумки писателей, которые пишут страшные истории. Тогда я спустился с тротуара на шоссе и пошел вдоль, не думая, что меня могут увидеть. Так я продвигался быстрее и был дальше от всех этих чудовищ.
Если говорить правду, не знаю, чего я боялся больше — немцев или духов. Я понимал, что немцам не было смысла прятаться среди мусора, чтобы поймать кого-то ночью. Они хватали людей среди бела дня, после сытного завтрака, — так говорил Барух. Обычно они приходили с многочисленными помощниками, разными там полицейскими, которые делали за них всю черную работу. Я, конечно, больше боялся чертей, хотя должно было быть наоборот.
Когда я проходил мимо входа в один из домов, неожиданно хлопнула дверь. Стук был довольно сильный. Сначала мне показалось, что внутри дома стреляют, в тишине звук был слишком громким, но сразу после этого я услышал скрип и еще один удар. Это была незапертая дверь, которая стучала от ветра.
Пока я добрался до нашего дома, то есть до дома, в котором мы жили, когда папа работал на фабрике, я не раз и не два замирал на месте, прислушиваясь к подобным звукам. Стук. Скрип окна или двери. Иногда я прижимался к стене, испуганный неожиданным появлением из подъезда целого облака, состоящего из перьев, вылетевших из распоротых подушек и перин, которые беззвучно, словно духи, возникали передо мной. Я разговаривал сам с собой. Объяснял все, что происходило вокруг.
Но никак не мог убедить себя в том, что все эти вещи днем не казались бы мне такими зловещими.
На этой улице, кроме мебели и брошенных вещей, попадались также целые чемоданы, которые побросали угнанные немцами люди. Как видно, чемоданы были слишком тяжелыми, и хозяева бросили их. Они валялись на земле раскрытые. Может быть, в последнюю минуту из них были выбраны какие-то ценные вещи, или над ними уже успели поработать грабители.
В конце концов я прекратил думать обо всем этом и останавливаться. Просто бежал по улице в одних носках, с ботинками в руках. Я хорошо знал дорогу. Ворота, конечно, были заперты. Я пошел в обход. Подтянулся и сдвинул подпиленный прут. Он со скрипом отошел в сторону. Как всегда я пролез в окно и спрыгнул вниз. Тихо пересек двор. Там никого не было. Правда, на мгновение мне показалось, что слышен какой-то шорох. Что-то вроде тихого движения по крыше. Может, здесь кто-то скрывается? Где наши компаньоны по бункеру, семейство Грин? Может, они здесь? Я поднялся в нашу квартиру. Дверь была сорвана. Я вбежал в дом так стремительно, как будто там меня ждал отец. Понятно, что его не было. Ведь он должен был прийти за мной в разрушенный дом № 78. Но я услышал тихий писк Снежка. Жалко, что он был такой маленький и я не мог изо всех сил обнять его. Я свистнул, и он тут же прибежал. Я уверен в том, что он был счастлив, когда я поднял его с пола и посадил в карман своего пальто.
Я должен был оставить здесь какой-то знак для отца. Поэтому я решил взять из дома кое-какие вещи. Например, мою подушку и одеяло. Кроме того, я хотел взять из дома продукты. Я пошел к кухонному шкафу, но он стоял открытый и пустой. «Кто-то забрал из него абсолютно все», — со злостью подумал я. Может, это был человек, который все еще скрывался в доме и был уверен, что мы с папой больше не вернемся.
В убежище под крышей у нас тоже было припасено немного еды. Я пошел туда. Та же картина. Кто-то там был и все забрал. Кто-то, кто обо всем знал. Может быть, отец? Это убежище было хорошо замаскировано. Кроме нас о нем знало только семейство Грин. Я спустился в квартиру и зашел в уборную. Попробовал сдвинуть плиту, как это делал отец, когда мы спускались в бункер. Но не мог сдвинуть ее с места, как будто она была намертво замазана изнутри. Я приложил все свои силы. Она не двигалась с места. Тогда я ударил несколько раз в пол и потихоньку позвал:
— Господин Грин! Госпожа Грин! Ципора! Аврахам! Йоси!
Никакого ответа. И тут я вспомнил условный стук. Я ударил по полу один раз, потом подряд два раза. Ответа не было. Тогда я ударил изо всех сил и закричал:
— Господин Грин!
Они быстро открыли отверстие и набросились на меня:
— Ты что кричишь? Хочешь привести сюда немцев? Стукачей? Какой же ты дурак!
Я опешил. Потом спустился вниз, и они закрыли вход. Папы там не было. Они не смели обзывать меня. Когда взрослые обзывают тебя, это очень обидно. Особенно, когда они сами во всем виноваты.
— Почему же вы не отвечали? — спросил я. — Могли открыть, когда я…
Госпожа Грин не дала мне закончить.
— Неважно, — сказала она. — Слушай внимательно, что я скажу, Алекс. Итак, если ты сейчас отсюда выйдешь, то только с тем условием, что больше не вернешься. Это первое.
— Но… — начал было я.
Я начал говорить ей, что ведь это и наш бункер, не только их. И продукты тоже наши.
— Хорошо, хорошо, понимаю. Помолчи минуту.
Я замолчал.
— Ты можешь остаться с нами, сколько захочешь. Еду будешь получать наравне с моими детьми. Это ясно?
— Да, — вежливо ответил я.
— Тогда так. Ты можешь ложиться спать, но если хочешь есть, Ципора тебе сейчас даст что-нибудь. Мы должны очень экономить, потому что никто не знает, сколько придется тут просидеть. Когда кончится война, неизвестно.
— Я не могу здесь оставаться, — сказал я.
— Конечно, нет! — взорвался господин Грин.
Госпожа Грин, Йоси, Аврахам и Ципора в оцепенении смотрели на меня.
— Я должен вернуться… туда, где я жду отца, — сказал я им.
— Где это? — воскликнули в один голос папаша и мамаша Грин.
— Это… — промямлил я.
— Ты что, не доверяешь нам? Почему не хочешь сказать? Что, и твой отец тоже там? Или кто-то еще? Кто тебя послал?
Они говорили все одновременно.
— Да нет, — ответил я. — Меня никто не посылал. Я там один. Я жду папу.
— Так зачем же ты пришел сюда? — спросил папаша Грин.
— Взять Снежка.
— Снежка? — спросили Грины.
Йоси пояснил:
— Его белого мышонка.
Все расхохотались, кроме самого Грина. Я по-настоящему испугался. Хорошо, что Снежок тихо сидел в моем кармане и не свистел.
— Я хотел взять продукты, но нигде ничего не было. Тогда я пришел сюда, и хочу забрать все, что нам принадлежит. Я заберу все в нашу квартиру и каждый раз буду приходить туда и брать понемногу. Я больше не спущусь в бункер и не буду стучать.
— Так не пойдет, — сказал папаша Грин.
Он с женой отошел в сторону и шептался с ней несколько минут. Они о чем-то спорили. В конце концов она вернулась и сказала довольно злобно:
— Ты можешь остаться или уйти, но не получишь ничего из еды.
— Почему?
— Нам жаль продуктов, — сказал папаша Грин, — тебя все равно поймают через день или два, и все пропадет зря.
— Оставайся, — прошептал Йоси.
— Не могу, — сказал я, с трудом сдерживая слезы. — Я жду моего папу!..
— Но он придет за тобой и сюда, — сказал Аврахам.
Он был прав. Это было разумно. Мне надо было бы остаться с ними. Я внимательно посмотрел на их лица. Йоси выжидательно смотрел на меня. Ципора и Аврахам были не такими уж плохими. Но мне было ясно, что оставаться я не должен, мне следовало вернуться в мое укрытие. Я начал усиленно размышлять. Ведь и Барух знал о бункере, но он не говорил мне, чтобы я сюда пришел, если ночью папа не заберет меня. Он сказал совершенно определенно: «Жди под развалинами дома № 78. Неделю, месяц, даже целый год». Так он сказал. И я должен действовать в соответствии с его указаниями.
Мамаша Грин дала мне три банки консервированного молока. Я не смог сказать ей, что это было молоко из нашего шкафа на кухне. Еще она дала немного сухарей и банку варенья.
— Это все, — сказала она.
— Алекс, останься, — снова прошептал Йоси.
— Замолчи, — прикрикнул на него отец, — не вмешивайся.
Если бы мне даже приплатили, я бы не остался с ними без отца. Они всегда были такие вежливые, когда приходили к нам. Может, они такие же, как стукачи. Вежливые и обаятельные до тех пор, пока им выгодно. И только потом неожиданно выясняется, какие они есть на самом деле.
Я вернулся в нашу квартиру и завернул мое теплое одеяло и подушку в тонкое одеяло. Положил туда несколько книг. Продукты, которые они мне дали. Простыню. Полотенце. Нижнее белье и одежду на смену, как будто собирался в летний лагерь. Потом немного подумал и прихватил спички и свечи. Карманный фонарь моего отца. Теперь их у меня было два. Взял вилку, ложку и нож. И кое-какую посуду на случай, если папа придет. Я уже собирался уходить, когда вспомнил о коробке с нашими фотографиями, и бросил ее в кучу приготовленных вещей. Мне не хотелось, чтобы фотографии нашей семьи в один прекрасный день были разбросаны по земле, как это было со снимками других людей.
Сам я не обратил бы на них внимания, но мама объяснила мне, что это фотографии людей, которые когда-то были счастливы. К примеру, свадебные фотографии. Или портреты пожилых родителей. Или фотография ребенка, который недавно появился на свет. Она говорила, что эти фотографии — словно воспоминание о людях, которых уже нет. А для посторонних они не представляют никакой ценности.
Я вышел из квартиры. С трудом протолкнул свой узел в маленькое отверстие у входа. Потом выпрямил железный прут, как это было вначале. Может, еще вернусь. Никто не должен знать, что здесь был проход. Барух сделал все очень удачно.
Небо затянули облака. Начал накрапывать дождь. Вдруг я припомнил разные вещи, которые мне захотелось забрать из нашего дома. Впрочем, почему я не остался там спать? Или, может, мне стоило остаться в бункере, хоть я их и ненавидел? Но я продолжал идти вперед.