Я взял с собой фонарик и пистолет. Так просто я им не сдамся! Мне это было кристально ясно. Я скинул лестницу и спустился вниз. Вдоль всего пути от подвалов до ворот на земле валялись какие-то вещи и тряпки. Я не стал их трогать. Они могут вернуться и заметить, что кто-то здесь побывал. Я вошёл через широкий проход, который был теперь на месте узкого лаза. Где-то посередине между входом и концом коридора в земле была огромная дыра. Я посветил фонариком внутрь. Внизу находилось большое, вытянутое в длину помещение с низким потолком, как в бомбоубежище. Может, оно и правда раньше служило бомбоубежищем… Хотя вряд ли. Скорее всего, во время бомбёжек жители прятались в подвалах. Деревянные ступеньки вели снизу к тому месту, где зияла теперь дыра, пробитая немцами и их пособниками. Откуда немцы с такой точностью знали, где находится вход в бункер? Почему не взорвали пол в подвале в каком-нибудь другом месте?
Я спустился в бункер. Всё здесь было перевёрнуто вверх дном. Вдоль стен стояли незастеленные многоэтажные кровати, в центре – столы. На одном из них были разбросаны игральные карты. На другом – перевёрнутая шахматная доска. Ещё там была металлическая стойка с несколькими примусами для готовки. Полка с кастрюлями и сковородками. Недолго думая, я начал есть. Варёную картошку, рис, варёную морковку. Я так давно не ел овощей. На одной из сковородок осталась яичница. Не очень вкусная, по правде говоря. Мне был знаком этот вкус, вкус яиц, которые хранят в соли. В дальнем углу я обнаружил настоящий продуктовый склад. Я не сомневался ни секунды, что немцы вернутся, чтобы вынести из этого бункера всё, что здесь есть. Поэтому я решил не откладывать дело в долгий ящик и принялся переносить продукты к себе. Я не мог таскать полные мешки – слишком тяжело. Поэтому я просто выкидывал часть содержимого на землю и брал столько, сколько мог унести за раз. Два мешка картошки. Два мешка сухарей. Мешок риса, хотя я и не верил, что сумею приготовить его у себя наверху. Ещё я взял примус, кастрюлю и сковородку. Подумал и решил взять канистру керосина. Я попробовал поднять одну, но она была очень тяжёлая. Я нашёл канистру, которая была наполовину пустой, – её я мог поднять. Тогда я вылил половину из ещё одной полной и забрал себе две полканистры. В моём шкафу уже не было места, он был набит вещами и продуктами. Я ещё как-то помещался внутри, но двигаться там почти не мог. Мне нужно было срочно придумать способ забраться на верхний пол! Жаль, что я не мог сделать ещё одну верёвочную лестницу. Вернее, сделать-то я её мог – верёвок и деревянных брусков у меня было предостаточно. Но мне не за что было зацепить верёвку, которой я смог бы подтягивать лестницу и прятать её на верхнем полу. Я вспомнил про железную приставную лестницу и подумал, что было бы неплохо притащить её сюда. Но мне не очень-то хотелось рисковать и уходить так далеко от своего убежища. В домах по соседству последнее время постоянно крутятся какие-то люди. Глупо рассчитывать на то, что в следующий раз я наткнусь на такого же доброго человека, как пан Болек.
Я выучил его адрес наизусть и повторял его каждый вечер перед сном, как христианские дети повторяют молитву.
Под конец я утащил к себе большую кастрюлю с солью, в которой хранились яйца. Всё лучше, чем ничего. Ещё я нашёл в бункере мешок морковки. Некоторые морковины сгнили, но я отобрал себе те, что были в порядке. В морковке хорошо то, что её не обязательно готовить, можно есть и сырой. И, кстати, она улучшает зрение и помогает видеть ночью. Так мама говорила.
Перед тем как выйти из бункера, я сходил в туалет. Посидел на унитазе. Спустил воду. Почувствовал себя настоящим королём! Ведь мне всё это время приходилось совершать вылазки в соседний дом и справлять там нужду, можно сказать, с опасностью для жизни. А потом ещё всё прятать и маскировать, чтобы мародёры и доносчики ничего не заметили и не заподозрили, что тут кто-то недавно поселился и живёт. Выйдя из туалета, я ещё раз осмотрел весь бункер. Накидал каких-то вещей поверх картошки и риса, которые высыпал из мешков, и поверх того места, где вылил из канистры керосин. Я подумал, что так это будет выглядеть более натурально. Как будто здесь уже успели побывать мародёры. А потом… потом я просто не смог справиться с собой и, прихватив полотенце и мыло, пошёл в душ. В это трудно поверить, но вода была горячей! Я стоял под душем, пока из него не потекла холодная вода. У этих людей в бункере был жестяной бак, а под ним стояла капельная керосиновая горелка. Такая же была у нас дома. Если немцы не уничтожат это место сразу, то, может быть, я смогу принять тут душ разочек или два. Не больше – не стоит испытывать судьбу.
Раньше я терпеть не мог мыться. У нас с мамой каждый раз были бои из-за мытья и купания. Но как же мне сейчас было приятно!
После душа я взял коробку с баночками повидла, добавил в неё пару баночек с жиром, положил коробку в мешок, а мешок привязал к поясу. Теперь я мог поднять всё это наверх. К этому времени уже совсем стемнело, и я делал всё в полной темноте. Но я уже знал дорогу от бункера до лестницы с закрытыми глазами. Я отыскал внизу несколько пачек кускового сахара и даже немного шоколада. Ещё я нашёл маленький театральный бинокль и детские книжки. Только рыбные консервы мне найти не удалось, хотя в мусорном ведре я обнаружил несколько пустых банок из-под сардин. Может быть, это полицаи забрали сардины? И тут я испугался. Я понял, что они точно вернутся сюда, чтобы закончить начатое.
Назавтра они пришли с самого утра и вынесли всё. До меня то и дело доносились их ругательства. После обеда прибыли два немецких солдата. Я их не видел, но понял по голосам. Они ходили по развалинам, что-то обсуждали, а потом вдруг быстро выбежали со двора на улицу. На секунду стало очень тихо, а потом раздался мощный взрыв. Всё вокруг задрожало, от верхнего пола отвалился кусок и упал вниз, прямо ко мне. Бедный Снежок – он, наверное, подумал, что наступил конец света. Я держал его в руках и чувствовал, как он весь дрожит. Ещё долго в разных местах падали кирпичи и деревянные балки, только ночью всё наконец затихло, и я спустился посмотреть, что произошло. Они просто взорвали проход в подвал – теперь его завалило, и попасть внутрь было невозможно.
12. Девочка в окне напротив
Я не мог забрать лестницу, которую спрятал на фабрике. Но мне пришло в голову, что такая же или похожая лестница должна быть в каком-то из домов по соседству. Ведь я же ни разу не проверил ни одного выхода на крышу, хотя и ходил всё время по чердакам. И действительно, я почти сразу нашёл подходящую лестницу. Но она была закреплена болтами. Значит, мне нужно было принести инструменты и открепить её. Я боялся, потому что всё время слышал в доме какие-то шаги и голоса. Тем не менее я вернулся к лестнице с инструментами и, преодолевая страх, выполнил задуманное. Открутив болты, я забрал лестницу и унёс к себе. В свой новый дом.
Я жил в этом доме несколько месяцев, всю осень, пока в гетто алеф не началось восстание. У меня всё было устроено идеально! Наверху, на птичьем «балконе», был склад. Внизу, в подоконном шкафу, – спальня и кухня. Кухня на самом деле состояла из одного примуса. Я закрывал вентиляционные отверстия и варил картошку, а иногда – рис. Я не знал, как готовят рис, поэтому я просто клал его в воду и варил, пока он не становился мягким. Получалась клейкая каша, которую я ел с повидлом. Ну и ладно, вовсе не обязательно, чтобы рис получался как у мамы: рисинка к рисинке.
До тех пор пока у меня были яйца, я ел яичницу. Морковку я не готовил. Съел её сырой и довольно быстро – чтобы не испортилась.
В течение этих месяцев немцы в дневное время приходили с носильщиками в соседние дома и выносили из них все вещи. Я слышал, как приезжали и уезжали грузовики, слышал разговоры грузчиков. Иногда они выкидывали из окон что-нибудь большое и тяжёлое, и эта вещь, упав из окна на землю, вдребезги разбивалась. Они тогда смеялись как сумасшедшие, и до меня доносился их дикий хохот. Обычно это была либо мебель, которую нельзя было спустить по лестнице, либо просто какая-нибудь вещь, ради которой не стоило надрываться. Однажды я выглянул из ворот на улицу и увидел, как в доме напротив из квартиры на одном из верхних этажей спускали рояль – осторожно, на толстых верёвках.
Днём по улицам ходили немцы и поляки – грузчики с полицаями, а вечером и ночью – только поляки. Мародёры. Если я и выбирался на улицу, чтобы совсем не закиснуть от скуки, то обычно это происходило в предрассветные часы или ранним вечером. В это время суток, как правило, в гетто было пусто. Только полицаи продолжали патрулировать улицы, но они никогда не заглядывали во дворы и дома. Они просто должны были следить за тем, чтобы никто не пробрался в гетто и не ушёл из него. Но у мародёров были свои способы и тайные ходы.
В первое время, когда я уходил с развалин, я очень боялся, что папа придёт, не найдёт меня и уйдёт. Насовсем. Я не очень-то надеялся на тот кирпич с посланием, хотя с тех пор как пометил его, успел проделать то же самое ещё с несколькими кирпичами. В конце концов я придумал другой способ подать папе знак. Я нашёл среди мусора куски белой мягкой штукатурки и нарисовал во дворе несколько стрелок, как в игре в казаки-разбойники. Стрелки шли от ворот внутрь двора, но всё-таки извёстка не была такой же белой, как мел, и они получились не очень чёткими, поэтому их вполне можно было принять за давнишние пометки, сделанные детьми во время игры. Я сделал одну «ложную стрелку», а потом обозначил конец пути. Там я положил кирпич, а под него клочок бумаги. Это была старая, пожелтевшая от времени бумажка, на которой я написал карандашом: «Клад где-то поблизости. Терпение. Алекс».
Я очень жалел, что туалет и душ в бункере были теперь мне недоступны. А ходить ради этого в дальние дома я боялся. Я выходил по большой нужде как минимум один раз в день: утром или вечером. Я шёл в соседний дом, но спускать в воду в туалете опасался из-за шума. Поэтому обычно искал какое-нибудь укромное местечко в перевёрнутых вверх дном квартирах. Это были мои ежедневные рискованные вылазки. У меня не было особого выбора. А по-маленькому я ходил прямо в раковину. Однажды я решил проверить, куда вытекает вода, которой я пользовался, но на развалинах никаких следов воды не было. Видимо, она стекала куда-то вглубь, под землю. Так что волноваться было нечего.