На солдате была стальная каска. И зелёная форма. На его лице застыло изумление, он покачнулся и начал падать. Винтовка выпала у него из рук. Она падала медленно-медленно. И он сам тоже падал медленно, как тряпичная кукла. По его телу дважды пробежала сильная дрожь, как будто он сотрясался от смеха, который так и не прозвучал.
Я вышел из пролома. Перестрелка удалялась. Выстрелы снаружи звучали всё слабее, пока совсем не стихли. Было ясно одно: надо как можно быстрее спрятаться. И ещё: обязательно нужно спрятать труп солдата до того, как его начнут искать и прочёсывать район.
Тот из двоих, который было кинулся на солдата с ножом, убрал нож. И тут он увидел меня. Но ничего не сказал, а поспешил к лежащему на земле солдату и взял его винтовку. Потом стянул с него патронную сумку. Я не стал подходить. Я не мог туда смотреть.
– Мальчик, кто стрелял? – заметив меня, крикнул тот, который был ранен.
– Тс-с-с, не ори так! – сказал второй, но тут же сам, повернувшись ко мне, задал тот же вопрос. – Мальчик, кто стрелял? Ты видел?
– Это я, – сказал я.
– Мальчик, – кажется, он начал сердиться, – ты вообще понимаешь, о чём я тебя спрашиваю?
Я кивнул. Он снова спросил, не видел ли я, кто стрелял. Я кивнул:
– Видел. – И показал ему «беретту». Но тут же спрятал её обратно в карман. Пусть даже не думают о том, чтобы забрать у меня пистолет!
Они смотрели на меня, не в силах поверить.
Наконец раненый сказал:
– Надо куда-то спрятаться. Это сейчас главное.
– Мальчик, где твоё укрытие? – спросил второй. – Там хватит места, чтобы мы спрятались?
Я ничего не ответил. Просто подошёл к свисавшему сверху оборванному проводу и дёрнул за него, потом отпустил. Вниз спустилась верёвочная лестница. Я показал на неё пальцем. Они не раздумывая пошли к лестнице. Раненый попробовал залезть первым, но не смог.
– А верёвка у тебя есть? – спросил второй.
Я забрался наверх и скинул им верёвку.
– Позови кого-нибудь из старших, – сказал он.
– Тут никого нет, кроме меня.
Тогда он обвязал своего товарища верёвкой, потом залез ко мне, и мы вдвоём затащили раненого наверх. Я предупредил, чтобы они не только не подходили к окну, но даже и не ходили мимо него.
Потом я быстренько поднял лестницу, и мы все легли на пол. Я думал принести им воды, но они сказали мне не вставать. Они же не знали, что нас ниоткуда не видно. Хотя вполне вероятно, что взрослого человека можно было заметить от ворот. Я не знал этого наверняка.
– Они нас тут не найдут, – прошептал раненый.
– Да, но если они найдут труп… – второй не договорил. С польской стороны послышались крики и шум. Тогда я объяснил им. Не сразу. Не знаю, сколько мы там пролежали – пять минут или полчаса, – но в какой-то момент я начал говорить и объяснил им, что мы никому не видны и что у меня есть еда и вода. Я спросил, участвуют ли они в восстании.
– Нет, – сказал тот, что не был ранен, – мы пытались прорваться к повстанцам. Поляк из Сопротивления провёл нас по тайному ходу в гетто, но уже в гетто мы наткнулись на патруль. Нас было десять человек – к сожалению, почти все безоружные. Вот если бы эта винтовка была у меня полчаса назад… – Он тяжело вздохнул.
– Болек предупреждал, чтобы мы не шли короткой дорогой, но Шмулик заупрямился как осёл, – сказал раненый. Потом помолчал немного и добавил. – У меня опять кровь потекла.
– Какой Болек? – спросил я.
– Это наш польский связной.
– Мальчик, у тебя есть бинты?
– Нет.
Я рассказал им про аптечку, которую когда-то видел в одной из квартир в соседнем доме. Но она вовсе не обязательно до сих пор там… И кроме того, спускаться сейчас вниз было небезопасно. Я достал из шкафа нож и простыню. Начал разрезать её на жгуты. Раненый лежал и постанывал. Второй тем временем заглянул в мой шкаф и оторопел. Он не верил своим глазам.
– Тут кто-нибудь ещё живёт? – спросил он.
– Тут никого нет, кроме меня, – я это ему уже говорил, но сказал ещё раз.
Он разозлился. Думал, что я обманываю, скрываю от него что-то, потому что не доверяю – вдруг он донесёт.
– Ты что, думаешь, мы предатели? – сказал он, сжав кулаки.
– Если бы я так думал, – ответил я, – то не стал бы спускать вам лестницу.
– То есть ты тут на самом деле совсем один?!
Теперь уже разозлился я.
– Да! – сказал я и с треском оторвал длинную полосу от простыни, вместо того чтобы её отрезать.
– Эй, ты не шуми так больше, – сказал он.
Его звали Фредди. А раненого – Хенрик.
Фредди наложил повязку на раненую руку товарища. Потом мы вдвоём помогли Хенрику залезть в подоконный шкаф и уложили его на мою постель. Он жадно пил воду. Фредди тоже немного попил. Есть они не хотели. Поели перед тем, как идти в гетто.
– Надо как-то избавиться от этого солдата, – сказал задумчиво Фредди. – Видно, никто не заметил, что он за нами побежал на развалины, и пока ещё его не хватились.
– Я помогу, – сказал я.
Мы спустились вниз. Я потянул за провод и поднял лестницу наверх.
– Кто построил это укрытие?
– Я сам всё сделал. Я здесь уже два месяца живу.
– В жизни не поверю.
– Не хотите – не верьте.
Я старался не смотреть на то, что делал Фредди.
Сначала он снял с солдата форму.
– Она мне понадобится, – как бы извиняясь, сказал он.
Форму он упаковал в узел вместе с каской. Узел спрятал за кучей кирпичных обломков. Потом он схватил солдата за ноги и поволок. Я отвернулся. Он дотащил его до пролома в соседний дом – там, где тогда увидел меня.
– Убирай следы, которые за мной остаются, – скомандовал он.
Я засыпал песком и камнями лужу крови на том месте, где лежал солдат. Затем пошёл по следам – надо было сделать так, чтобы всё выглядело как раньше. Поверх полосы, образовавшейся после того, как Фредди протащил здесь тело, я накидал обломков кирпичей, штукатурки и прочего мусора, валявшегося на развалинах повсюду.
Потом мы с трудом, но всё-таки смогли протолкнуть мёртвого солдата через пролом. В одиночку Фредди бы не справился. Я сам удивился тому, насколько мне было наплевать на этого мертвеца.
– Что теперь? – спросил я.
– Бросим его в одной из квартир.
– Но ведь я тут живу, – сказал я. – Нельзя вот так взять и оставить здесь мёртвого солдата. Они придут за ним…
На лестничной клетке Фредди опустил мертвеца на пол и сказал:
– Сегодня ночью я пойду к повстанцам. Теперь у меня есть винтовка и пули, я должен пойти. Но Хенрик останется с тобой. Его рана не очень серьёзная. Пулю можно достать. Он знает, как перебраться обратно через стену. У нас есть связной, и Хенрик наверняка сумеет узнать, где он живёт, и передать ему сообщение. Связной отведёт вас обратно в лес, к партизанам. Ты пойдёшь с ними, тебе не стоит оставаться тут одному. Хотя твоё укрытие – это просто невероятно! Я до сих пор до конца не верю, что ты всё здесь сделал сам. Но в любом случае я говорю тебе, что они собираются скоро открыть этот район для поляков. Все эти дома. Что ты тогда будешь делать? Куда подашься? Ты не сможешь ни передвигаться, ничего. Особенно если кто-то из польских бродяг решит поселиться на развалинах. Ты ведь знаешь, там у многих нет жилья. Они запросто могут взять и построить себе здесь какой-нибудь сарай.
– Я не могу уйти, – сказал я.
Мне вдруг стало совершенно ясно, что никуда я отсюда не уйду. И не буду присоединяться к восстанию, как думал ещё сегодня утром. Это восстание – не из тех, о которых я читал в книгах, когда подростки бьются наравне со взрослыми и становятся героями сражений. Проклятого мёртвого солдата, который лежал сейчас на полу у ног Фредди, мне было более чем достаточно. Лучше я останусь на месте и продолжу ждать.
– Почему не можешь?
– Я жду папу.
– А он знает, что ты здесь?
– Да.
– И когда он придёт?
Я пожал плечами.
– А где он?
– Я не знаю. Его забрали в тот день, когда закрыли нашу фабрику.
– Какую «вашу»?
– Верёвочную.
Фредди хотел что-то сказать, но передумал.
– Ладно, потом поговорим.
Он посмотрел на меня как-то странно и вдруг добавил:
– Беги обратно, наверх. А я спихну этого в мусорную яму во дворе и засыплю сверху как следует. Вон у них тут как раз есть яма. Мусора точно хватит.
– Может, я посторожу на воротах? – предложил я.
– Посторожи, хотя… – Он с сомнением посмотрел на меня. – Ты ужасно бледный.
– Да? Я ничего не чувствую, – сказал я и ощупал своё лицо.
Я пошёл к воротам. Улица была пустынной. Время от времени издалека доносились пулемётные очереди и взрывы. Там шло восстание.
Фредди провозился с солдатом довольно долго. По крайней мере, мне так показалось. Внезапно мне стало плохо. Но явно не от страха. Что со мной? Я заболел?
Наконец Фредди закончил и позвал меня.
Я подошёл.
– Всё в порядке, – сказал он и похлопал меня по плечу.
Мы вернулись обратно в мой двор через пролом. Я дёрнул за провод, и лестница взвилась вверх над нижним полом, как дрессированная змея у умелого заклинателя змей. Потом я отпустил провод, и она скатилась вниз, прямо к нашим ногам.
– Твоё изобретение?
Я кивнул.
– Вы с Хенриком говорили тут про одного поляка, Болека, – сказал я. – Как он выглядит?
– Слушай, полезли-ка наверх. Ты… С тобой правда всё в порядке?
Нет, со мной было что-то не так. Внутри меня как будто всё дрожало. Сильнее и сильнее. Мы залезли наверх, и я поднял верёвочную лестницу. Фредди описал мне Болека. Теперь я не сомневался. Это был тот самый пан Болек, мой знакомый. Я понял, как мародёр может быть таким добрым. Он, наверное, просто притворялся, что собирает по квартирам костюмы. Но я ничего Фредди не сказал. Просто ещё раз повторил про себя адрес, который давно знал наизусть.
И тут я вдруг зарыдал в голос. Я больше не мог сдерживаться. И не мог остановиться. Это произошло в одну секунду, выплеснулось наружу мощной волной. Фредди обнял меня, прижал к себе сильно-сильно. Он гладил меня по голове. Может, из-за этих рыданий, которые подступали, душили меня изнутри, я и был такой бледный? Может, из-за них всё внутри так дрожало? Я долго не мог успокоиться. Просто старался плакать потише. Я хорошо усвоил папин урок, я сделал всё в точности, как он сказал. Я ни о чём в тот момент не думал. Ничего не чувствовал. Я действовал как автомат – чётко, технично, сверхэффективно. Взвести курок. Держать двумя руками. Стабилизировать, чтоб не дрожало. Снять с предохранителя. Навести прицел. Целиться по центру. Не колебаться и не тянуть время. Думать и чувствовать можно только потом, иначе будут др