Толстой тётеньки, которую я помнил, не было. Были двое пожилых мужчин и один молодой, горбун, который им помогал. Я спросил, дают ли они напрокат коньки.
– А деньги у тебя есть? – спросили они с подозрением.
– Есть.
– Ну-ка, покажи подошву.
Я показал.
– Дырки придётся делать. Тебе мама разрешила?
– Конечно, – сказал я. – Если б не разрешила, то и денег бы не дала.
Горбун усадил меня на стул и пошёл за инструментом.
– Секунду, – сказал я, – сейчас ещё сестру приведу.
Я побежал в середину парка. Стася уже ждала меня там. Смотрела в сторону входа, высматривала. Я подошёл к ней со спины. И она от неожиданности немного испугалась. Но потом рассмеялась и покраснела. Самая красивая девочка в мире.
– Пойдём кататься на коньках, – сказал я.
– Я не умею.
– Я тебя научу. И у них там есть стулья – для тех, кто ещё не научился.
Начинающие могли взять стул и, толкая его вперёд, катиться, при этом опираясь на спинку. Так они катались до тех пор, пока не отваживались проехаться без опоры. И тогда было очень весело! Особенно когда какая-нибудь дама в зимнем платье падала, высоко задрав ноги. Даже взрослые не могли удержаться от смеха.
– Но у меня же нет коньков, Алекс. Что ты выдумываешь?
Я объяснил ей, что коньки можно взять напрокат. Просто ей сделают пару дырок в каблуках.
– Мама увидит дырки и рассердится.
– Как она их увидит? Обувь же всегда стоит на полу. Что, тебе мама ботинки чистит?
– Нет, я сама.
Стася всё-таки пошла со мной. Я её предупредил, что сейчас она – моя сестра.
– Так дети же знают…
Я пожал плечами. Какая разница?
Мы сидели рядом, а горбатый парень сверлил нам каблуки. Пяткам было даже немного щекотно. Потом он забивал гвозди. Для этого мы должны были, стоя на одной ноге, согнуть вторую и положить ступню ему на колено. Я побаивался, что гвоздь пройдёт сквозь подошву и проткнёт мне ногу. Спросил у него, но он засмеялся и показал мне, что гвозди совсем короткие. Он держал их во рту, сразу несколько, и доставал один за другим. Совсем как обивщики мебели. Я всегда любил следить за их работой и восхищался ими не меньше, чем глотателями огня в цирке.
Они сразу, как только я пришёл, сказали, что я должен заплатить всё вперёд. Я заплатил. Я специально положил нужную сумму в карман, чтобы не показывать всю пачку, которую мне дал Хенрик. Вообще, конечно, надо было оставить деньги в укрытии, вместе с пистолетом. Пистолет я не взял. В прошлый раз он сильно мешал мне во время игры. Приходилось всё время заботиться о том, чтобы он не выпал наружу и чтобы его никто не увидел.
Это был самый прекрасный день в моей жизни. По крайней мере с тех пор, как я жил один. Может, не весь день, но уж точно вторая его половина. Я потуже завязал Стасе шнурки на ботинках и прикрепил коньки к подошве. Затянул потуже специальным ключом, чтобы держались как следует. Потом она оперлась на мою руку, и я повёл её на лёд, медленно-медленно. Там я дал ей стул. И покатился рядом с ней. Только когда на каток пришёл Влодек с двумя другими мальчишками, я оставил Стасю ненадолго и погонял с ними наперегонки. В прошлую зиму я ни разу не катался на коньках, но всё равно было сразу видно, что я спец в этом деле. Я даже на одной ноге мог кататься. Было заметно, что мальчишки удивились.
– Где ты был всю неделю? – спросил Влодек.
– У меня мама болела.
– Приходи ко мне в гости. У меня куча всяких игрушек. Папа принёс от евреев.
– Ладно.
– А я как-нибудь к тебе приду.
– Ладно.
Интересно, что бы он сказал, если бы и правда пришёл ко мне? Он, наверное, даже зайти в такой «дом» побоялся бы. А может, и нет. Влодек не был похож на труса. Я знал с самого начала, что наша дружба долго не продлится. В какой-то момент что-нибудь обязательно произойдёт и я не смогу больше сюда приходить. Либо перекроют проход, либо, наоборот, снесут стену и в гетто придут поляки. Да мало ли что ещё может случиться. Но я не был готов к тому, что всё закончится так быстро.
Они больше не приставали ко мне по поводу Стаси. Сначала переглядывались с улыбочками, но я тоже улыбался как ни в чём не бывало. И они в конце концов отстали. Только один раз я слышал, как кто-то из них сказал:
– Прям настоящие жених с невестой.
Но, может, мы и правда после войны поженимся. Кто знает.
Стася была способной ученицей. Скоро она уже могла кататься со стулом и решила попробовать без него. Она отставила его в сторону. Дала мне руку. И тут же упала. Я не смог удержаться от смеха. Она тоже засмеялась. Потом встала и снова упала. И я чуть не свалился вслед за ней. Тогда я дал ей обе руки и покатил её за собой. Так получалось гораздо лучше. До тех пор пока она снова не упала. На этот раз я упал вместе с ней.
Мы провели на катке два часа. Два часа, за которые я заплатил. А потом она сказала, что хочет пойти домой. Она сказала, что мама и правда целую неделю не выпускала её из дома в наказание. Что в прошлый раз мама очень беспокоилась за неё и очень сердилась.
И правильно. Было за что сердиться.
Я пошёл провожать Стасю до дома. Мы веселились всю дорогу. Смеялись над всякими глупостями. Пока я не заметил, что за нами следом тащится Янек.
– Янек следит за нами, – прошептал я Стасе.
Она сразу перестала смеяться.
– Он сейчас ко мне прицепится, – сказал я ей. – Мне надо идти.
И мы попрощались. Она пошла дальше, а я повернул назад. Прошёл мимо Янека, не обратив на него никакого внимания. И специально шёл не очень быстро. Через некоторое время я обернулся и увидел, что он идёт за мной. Хорошо, что я отдал Стасе её полбинокля сразу, как только мы вышли из парка. Я остановился. Он подошёл поближе и тоже встал.
– Ты чего, новый тут?
– А тебе какое дело?
– А мне до всего тут дело.
– Это не твоя улица.
– Ещё посмотрим. – Он недобро ухмыльнулся.
Я пожал плечами и пошёл дальше. Что я буду делать, если он не отстанет? Я решил пойти обратно в парк. Правда, было уже довольно поздно и все мои друзья, наверное, успели разойтись.
– Чего ты ко мне пристал?
– Я хочу посмотреть, где ты живёшь, жидёнок.
– Сам ты жидёнок. Пойдём со мной, и я тебе покажу, где живу. И мой брат, который в полиции работает, тоже тебе покажет. Ты надолго запомнишь.
Я уже знал, что я сделаю. Зайду в первые ворота, где не будет дворника, как будто это мой дом, и, если он свернёт вслед за мной, ударю его со всей силы сначала в лицо, а потом в живот, туда, где находится солнечное сплетение. Так называл это место папа. Иначе этот Янек от меня не отвяжется. Хотя, конечно, нападать из-за угла нечестно. Это не благородный бой лицом к лицу. Но это как с немцами, тут нечего говорить о благородстве. Пусть знает. И от Стаси пусть тоже отстанет наконец.
Хотя нет, папа учил меня делать это в обратном порядке: сначала – удар в живот, а когда противник сгибается от боли – бьёшь в лицо.
Целую неделю после этого у меня болели суставы пальцев. Янек согнулся и упал. А я сразу убрался оттуда. Но, уходя, успел увидеть, как из носа у него брызнула кровь. В общем, было ясно, что это мой последний визит на польскую сторону. Если только Янек не исчезнет куда-нибудь бесследно. Хотя, даже если исчезнет, я больше никогда не решусь туда пойти. Понятно, что он всем расскажет про «новичка», и в следующий раз точно найдётся кто-нибудь, кто захочет меня подстеречь в тёмном углу. Хозяин продуктовой лавки, к примеру. Он мне никогда не нравился. Сначала я шёл медленно. Потом услышал крики. Я перешёл на другую сторону улицы и побежал. Вернее, не по-настоящему побежал, а вприпрыжку, как бегают дети, когда у них хорошее настроение.
Жаль. Оставшихся у меня денег хватило бы на два выхода по новой цене, и на каток сходить, и пару раз – в продуктовую лавку. А когда деньги закончились бы, я мог бы ещё попробовать продать вещи, которые насобирал. Дворник из дома с проходом наверняка бы что-нибудь купил. Например, костюмы…
19. Поляки пришли
Вода у меня в трубе замёрзла, хоть я и оставлял всё время кран приоткрытым. Просто мороз усилился, а труба была ничем снаружи не утеплена. Я топил снег на примусе и всё сильнее беспокоился по поводу керосина. Жаль, что я не взял тогда больше. В бункере его было предостаточно. А теперь мне может не хватить керосина на зиму.
А ещё я разговаривал со Стасей. То есть говорила в основном она. Я только отвечал «да» и «нет». Она показала мне знаками: «Я люблю тебя». На таком расстоянии у неё хватило духу признаться. И у меня тоже откуда-то появилась смелость. Она спросила: «Ты меня любишь?» И я ответил: «Да». Каждое утро перед тем, как уйти в школу, она махала мне на прощание рукой. А когда приходила домой из школы, то обязательно садилась делать уроки у окна.
Разговаривать таким образом было очень трудно и утомительно. Кроме того, мы с ней начали опасаться, что кто-нибудь заметит, что она передаёт сообщения в гетто. Здесь с каждым днём становилось всё больше людей из управления. Они ходили по квартирам и могли случайно увидеть, как Стася подаёт мне знаки из своего окна.
На следующий день после приключения с Янеком она попыталась договориться со мной о встрече. Я на все её вопросы отвечал: «Я не знаю». Оказалось, что кто-то уже пустил слух, что «новенький» был жидёнком и что Янек пытался его поймать, но тут вдруг откуда ни возьмись появились ещё двое жиденят, и втроём они избили Янека и убежали.
У неё заняло немало времени рассказать мне всё это с помощью азбуки Морзе, и я тоже, честно говоря, далеко не сразу расшифровал её послание.
«Ты его в одиночку побил?» – показала она.
«Да», – показал я в ответ.
«Очень хорошо. Жаль, что мы не можем встретиться. Очень жаль. Я плачу. Ты плачешь?»
«Нет, да», – показал я.
«Твой папа пришёл?»
Всему этому наступил конец незадолго до Рождества. Дома на Птичьей улице передали в пользование полякам. В одно прекрасное утро, спозаранку, я вдруг услышал на улице шаги. Я был в соседнем доме, как обычно по утрам. Я осторожно выглянул из окна и увидел несколько человек в полицейской форме. Но не было похоже, что они кого-то ищут или ловят. Рядом стояли гражданские с сумками и тюками. И с какими-то бумагами в руках, в которые они время от времени заглядывали. Потом с польской улицы донеслись глухие удары. Били молотками. Где-то посыпались кирпичи. И раздались торжествующие крики. Ещё до того как вернуться в укрытие, я успел увидеть, что в воротах домов на той стороне Птичьей поставили полицейскую о