рушенные постройки скита Параклит, отсюда и остров получил свое название — Святаго Духа.
Рассказывали, что в прошлом году на престольный праздник сюда даже приезжал священник из области. Так что прилив, скорее всего, не стал бы для меня чем-то окончательным и уж тем более губительным, а корабль, пахнущий навозом, сыромятной упряжью, углем и смолой, — плод больного воображения Женьки Порфирьева, скорее, свидетельствовал и напоминал, нежели устрашал и карал, становился своеобразным знаком, символом моей участи.
Осторожно, чтобы не разбудить отца, я подхожу к окну. Стараюсь вообразить себе, что с другой стороны окна, благо мы живем на первом этаже, кто-то, повинуясь любопытству, хранимой тайне и фотографическому сходству, заглядывает в нашу комнату, изучает, как мы живем, как мы сидим за столом, трапезуем, тысячу раз включаем и выключаем лампу — желтый свет, ложимся спать, укрываемся пледом с головой, подставляем эту голову под кран и пускаем воду. Впрочем, никого нет, и только теплый ветер раскачивает ветви деревьев, шевелит кусты, оживляет темноту ночи.
— Петр, ты еще не спишь?
— Нет, мне приснился какой-то страшный, неприятный сон, будто бы я утонул, оказавшись в глубине залива…
— Не бойся, не бойся, ведь я же с тобой.
— Кто ты?
— Я… «это я», — отвечает голос, который мне кажется очень знакомым, но это не голос матери.
Отец стонет во сне.
Похищение… Похищение…