— Возможно, ваши способности именно из-за необходимости развились и усилились, — поддержала Марти. — Вы мечтали выйти из дома, а ваша сестра искренне хотела вам помочь. Но мы не об этом говорили. Вы спрашивали, на чем прокололись. Как насчет того, что вы подошли ко мне в лечебнице? Ведь предполагалось, что мы с Амандой не знакомы.
— Вы видели снимок Мэнди в газете и узнали ее при встрече. Мне кажется, логичнее было подумать, что и она видела вашу фотографию, когда наводила справки о женихе, например. В это проще поверить, чем в известный по единичным случаям обмен сознаниями.
— Наверное. Но мне несложно поверить в невозможное. В юности, когда я уже увлеклась чтением любовных романов, но еще не перестала верить в сказки, мне казалось, что самое невозможное — выйти замуж за лорда истинной крови.
Образовавшаяся после этих слов пауза грозила затянуться, но Адам не позволил.
— Вы — удивительный человек, — проговорил он.
Марти слышала улыбку в его-ее голосе и не смогла не улыбнуться в ответ:
— В прошлый раз вы говорили — сложный. Или это говорили не вы?
— Я. Мы с Мэнди поменялись вчера. Решили, что у нее получится то, что не удалось мне, — уговорить вас приехать в лечебницу.
— И увидеть Томми? — Марти вдруг осознала, что до этой минуты они говорили совсем не о том и лишь сейчас коснулись чего-то по-настоящему важного. — Почему вы так добивались этого?
— Чтобы помочь ему, во-первых. Его состояние ухудшалось.
— Но вы сказали…
— Ухудшалось, — повторил Адам. — Да, он уже не лежал пластом и не отказывался от пищи, но так и не начал считать себя живым. Скорее принял происходящее с ним как некое посмертное существование и продолжал угасать. Прежде он помнил, что было с ним до войны, события, людей, а в последний месяц практически лишился памяти. И его связь с родовым островом начала разрушаться. Сейчас я думаю, что это из-за препаратов, которыми пичкал его Эверет, но еще вчера все выглядело следствием болезни. Мы с Мэнди боялись, что магический шторм уничтожит его как лорда, если Томас не вернет себе контроль над силой. Потому и торопились привести вас.
— Но ничего не объясняли.
— Мы не знали, захотите ли вы помогать человеку, из-за которого провели несколько лет в тюрьме. Мы вообще ничего о вас не знали, пока я из любопытства не заглянул в ваше досье. До сих пор не понял, чем это считать. Удачей, возможно. Но уверен: то, что вы с мужем оказались на одном острове, — не совпадение.
Как и то, что Адам назвал Томми ее мужем. Даже не бывшим.
— А как вы с сестрой оказались тут? — спросила Марти. — Вряд ли Аманда решила лично проследить за лечением жениха.
— Вас так огорчило желание Томаса жениться на другой? — сделал совершенно неверные выводы Адам. — Не переживайте, это было не его желание.
— Вы говорили, что и наш брак он аннулировал не по своей воле. Но ничего не объяснили. Быть может, сейчас? У нас ведь есть время?
— Время? — переспросил он и умолк на несколько секунд. Вероятно, прислушивался к себе, чтобы понять, действуют ли еще блокаторы. — Пожалуй, есть. Но теперь разговор коснется не только наших с Мэнди тайн, и я должен взять с вас официальную клятву никому и ни при каких обстоятельствах не передавать того, что вы сейчас услышите.
— Нам нечем будет скрепить ее без магии.
— Достаточно вашего слова.
— Клянусь… Но вы подозрительно легко мне доверяете.
— Вы, как и я, сидите за решеткой. Это, хм, располагает к доверию.
— Решетки, да. — Марти задумалась. — Полагаете, мы еще в лечебнице? В каком-нибудь подвале?
— Сомневаюсь, что в лечебнице есть настолько заброшенные подвалы. В моей камере куст.
— Куст?!
— Или небольшое дерево. Похоже, не так давно случился оползень и оно провалилось сюда откуда-то сверху. Задняя стена и потолок частично разрушены, но, к сожалению, дыру уже засыпало землей.
— У вас там неуютно, — посочувствовала Марти.
— В камерах в принципе не бывает уютно. Но знаете, этот куст немного оживляет обстановку.
Он шутил как человек, не привыкший впадать в уныние и искренне уверенный, что безвыходных ситуаций не бывает. Или хотел уверить в этом Марти и скрасить ее последние часы. В любом случае она была ему благодарна.
— Вы обещали все рассказать, если я поклянусь.
— Да, конечно. Постараюсь покороче, потому что история долгая и началась она давно…
Началась эта история во время войны, когда несколько лордов, в том числе два дяди, родной и двоюродный, и несколько кузенов Томми решили воспользоваться ситуацией, чтобы свергнуть императора и захватить власть. Им это не удалось, но весь ужас Ликардийской косы был на их совести: именно заговорщики подсказали дарнийским магам, как с помощью кровавого ритуала усилить действие смертельных заклятий. Надеялись, что потеря ударных частей ослабит войска империи и приведет к победе Дарнии, с королем которой уже обсудили передел территорий…
Марти не вникала в тонкости политических интриг, ее впечатлили масштабы человеческой подлости. Столько смертей и искалеченных судеб, отравленная на столетия земля — неужели те лорды верили, что их цель оправдывает подобные средства?
Видимо, да.
Инженерно-саперная рота капитана Стайна базировалась всего в полумиле от будущей границы купола смерти и чудом не оказалась под ним. Томми мог погибнуть по вине своих же родственников, а те, наверное, и не подозревали об этом. Они ведь не были на фронте, отсиживались на своем острове, ожидая исхода войны, и с Томми планами переворота не делились. Адам так сказал. Но Марти в любом случае не поверила бы, что ее муж был участником заговора.
Хорошо, что и другие не поверили. Когда подготовку переворота раскрыли и сорвали, виновные понесли заслуженное наказание. То самое нападение дарнийцев на Архипелаг придумали, чтобы сохранить у народа империи уважение к истиннокровным и не навредить жизни и репутации семей предателей. Император понимал, что в заговоре участвовал далеко не каждый член рода, но людям, озлобленным войной и потерями, этого не объяснить, их гнев и желание отомстить за погибших в Ликардии могли коснуться даже детей. Оттого и не было публичных разоблачений и громких судебных процессов. Но какая-то информация все-таки просочилась за дворцовые стены. Поползли слухи, вездесущие журналисты что-то разнюхали, кто-то обратил внимание, как вдруг поредели несколько древних родов, а тех их представителей, что еще оставались в живых, отчего-то не жалуют в столице. И император поспешил исправить эту оплошность, выказывая утраченное было расположение членам опальных семей. Благо некоторые из них действительно его заслуживали. Томас Стайн, например.
О нем наводили справки, сказал Адам. Выяснили подробности его службы. Узнали о ранении. Отметили тот факт, что капитан Стайн обратил внимание командования на необычный способ казни попавших в плен к дарнийцам имперских солдат. Единственное, чего не было в его досье, — информации о женитьбе. Но Марти сама могла это объяснить.
— Томми сделал мне предложение за несколько месяцев до того, как нас с ним демобилизовали. Я еще лежала в госпитале после ранения. Не в том, где служила сама, в том не было специалистов по проклятиям, и Томми устроил так, чтобы меня перевезли в офицерский… Тогда мне только-только наложили печати, говорили, что это — единственный шанс, но после перекрытия каналов стало еще хуже, и никто не давал гарантий, что я вообще выживу… В общем, я согласилась, и Томми тут же договорился со священником в поселке неподалеку…
— Но не сообщил своему командиру, — понимающе закончил Адам. — Как и вы своему.
— Получение разрешения на брак могло потребовать времени, а мы не были уверены, что оно у нас есть.
Если бы Адам спросил, зачем в таких обстоятельствах им вообще понадобилось жениться, Марти не знала бы, что ответить. Но он ни о чем не спрашивал.
Продолжил рассказ.
Сказал, что капитан Стайн и его послужной список произвели хорошее впечатление на императора, и тот решил, что Томми — лучший кандидат на место главы рода. Нынешнего патриарха это не порадовало, но ему пришлось смириться с выбором правителя, как до этого — со смертью сына и внуков, запятнавших себя участием в заговоре и связями с дарнийской разведкой, по выражению Адама, по самое некуда. Но любить внучатого племянника, которого он долгие годы считал пятном на родовом стяге, старого лорда Стайна никакой приказ не заставил бы.
— Томми — пятно? — непонимающе переспросила Марти.
— Это — слова его деда. Двоюродного деда, который сейчас является главой рода. Томас — сын его младшего племянника, который женился на недостойной, по мнению семьи, женщине.
— Вы говорите о леди Амалии? — еще больше удивилась Марти.
— Леди она стала называться после замужества. Ее семья не относится даже к новейшей аристократии. Отец владел торговым предприятием и обеспечил дочери хорошее образование и богатое приданое, но в глазах Стайнов это ничего не стоило. Их остров один из сильнейших в Архипелаге, а род старше императорского.
Томми никогда не рассказывал, отчего не поддерживает близких отношений с родственниками. Но его не тяготило отсутствие теплых чувств с их стороны. Зато они не лезли в его жизнь, не помешали освоить непрестижную, но интересную ему специальность, не указывали, с кем общаться и на ком жениться. Но теперь и леди Амалию можно было в каком-то смысле понять. Она хотела для сына лучшей жизни и считала, что ему необходима поддержка рода, но, если ее, такую красивую, великолепно воспитанную и богатую, за столько лет не признали достойной лорда младшей ветви, разве приняли бы Стайны Марти, которая по сравнению со свекровью была безродной голодранкой?
— С момента приезда в столицу Томас вел довольно странный образ жизни, — продолжал Адам. — Он посещал все мероприятия, куда его приглашали, сам устраивал приемы, но при этом оставался как будто в стороне от всего. От него невозможно было добиться ни единого слова сверх обязательных вежливых фраз. У него не было друзей: новых не завел, а старые связи оборвал с концами. Репортеры следили за ним, но не обнаружили ни тайных пороков, ни увлечений чем-нибудь или кем-нибудь… Да, женщин рядом с ним тоже не было, кроме матери, которая сопровождала его повсюду. Помню, кто-то пошутил, что дома леди Амалия прячет сына в чулан и достает оттуда, лишь когда получает приглашение на очередной прием. Боюсь, в этой шутке имелась доля истины, но тогда никто не замечал, насколько все серьезно. Алексу даже нравилось то, что ему докладывают о молодом лорде Стайне, и когда он решил выдать Мэнди замуж…