отделимо от великого Телесного Излучения, которое не может родиться, но потому и не подвластно смерти, потому что сливается с постоянным Светом Будды Амитабхи».
– Сливается со светом, – повторила Лакшми. – Но почему же снова стало так темно?
– Темно, потому что ты слишком стараешься, – сказала Сузила. – Темно, потому что так жаждешь света. Вспомни свои слова, обращенные ко мне, когда я еще была маленькой девочкой. «Полегче, маленькая моя, полегче. Тебе надо научиться делать все легко, воздушно и светло. Думай легко, поступай легко, чувствуй легко. Да, чувствуй легко, как бы глубоки ни были твои чувства. Позволь всему происходить вокруг тебя и справляйся со всем этим легко». Я же была настолько упрямо серьезна в те дни – совершенно лишенная чувства юмора педантка. Легче, легче – лучшего совета тогда для меня не существовало. Видишь, а теперь мне нужно повторить его тебе, Лакшми… Полегче, моя дорогая, полегче. Даже когда приходится умирать. Никакой тяжеловесности, никакой чрезмерной важности, никакого нажима. Не надо риторики, не надо вибраций, сейчас не нужна наполненная собственной значимости персона, которая напускает на себя имитации образов Христа, или Гете, или Маленькой Нелл[79]. И конечно же, никакой теологии, никакой метафизики. Только факт смерти и факт Чистого Света. А потом отбрось весь багаж прошлого и стремись вперед. Тебя же сейчас окружают повсюду зыбучие пески, затягивающие твои ноги, пытающиеся погрузить тебя целиком в страх, жалость к себе и отчаяние. Вот почему тебе необходимо двигаться как можно легче. Легче, моя славная. На цыпочках и без всякого багажа – даже без сумочки для туалетных принадлежностей. Ничем не обремененной.
Ничем не обремененной… Уилл думал о бедной тетушке Мэри, которая с каждым шагом погружалась в зыбучие пески все глубже. Глубже и глубже до тех пор, пока, все еще сопротивляясь и протестуя, не скрылась полностью и навсегда в пучине Главного Ужаса. Он снова посмотрел на костлявое лицо поверх подушки и увидел, что оно улыбается.
– Свет, – донесся хриплый шепот. – Чистый Свет. Он снова здесь вместе с болью, но вопреки боли.
– А где ты сама? – задала вопрос Сузила.
– Там, в углу… – Лакшми хотела показать, где именно, но приподнявшаяся рука не выдержала усилия и вяло упала на постель. – Я могу видеть себя. А она может видеть мое тело на кровати.
– Свет ей виден?
– Нет. Свет здесь, со мной. На моем ложе.
Дверь палаты тихо открылась. Уилл повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть невысокую и коренастую фигуру доктора Роберта, который обогнул ширму и оказался в розовом полумраке.
Сузила поднялась и жестом пригласила его занять свой стул рядом с постелью. Доктор Роберт сел, склонился, взялся одной рукой за пальцы жены, а другую положил ей на лоб.
– Это я, – прошептал он.
– Наконец-то…
Он объяснил, что дерево упало на линию телефонных проводов. Никакой связи с высокогорной станцией не стало, кроме как по дороге. За ним отправили посыльного, но у того сломалась машина. Более двух часов потеряли впустую.
– Но, слава богу, – заключил доктор Роберт, – я все-таки теперь здесь.
Умирающая женщина глубоко вздохнула, открыла ненадолго глаза, посмотрела на него с улыбкой, а потом снова закрыла их.
– Я знала, что ты приедешь.
– Лакшми, – сказал он очень тихо и нежно. – Лакшми.
Он проводил кончиками пальцев по ее морщинистому лбу снова и снова.
– Моя малышка, любовь моя. – На его щеках блестели слезы, но голос оставался спокойным и твердым, словно нежность не ослабляла его, а только придавала звучности.
– Меня больше нет здесь, – прошептала Лакшми.
– Она там – в том углу, – пояснила Сузила для тестя. – Смотрит на свое тело, лежащее на постели.
– Но сейчас я вернулась. Я и боль, я и Свет, я и ты – мы все вместе.
Снова вскрикнул павлин, а затем сквозь неумолчное жужжание насекомых, служившее здесь, в тропиках, заменой тишине, издалека, но очень отчетливо донеслись звуки веселой музыки: переливы флейты, звон струн, равномерные ритмы барабанов.
– Вслушайся, – сказал доктор Роберт. – Ты слышишь это? Они танцуют.
– Танцуют, – повторила Лакшми. – Танцуют.
– Танцуют так легко, – прошептала Сузила, – словно у них появились крылья.
Музыка стала доноситься еще более отчетливо.
– Это танец «Первое знакомство», – сказала Сузила.
– «Первое знакомство», Роберт. Ты помнишь?
– Разве я смог бы его забыть?
Да, подумал Уилл, разве такое забывается? Разве можно забыть ту, другую музыку в отдалении, а рядом – неестественно частое и поверхностное дыхание умирающей женщины, направленное прямо в ухо мальчику? В доме через дорогу кто-то упражнялся, играя на фортепиано один из вальсов Брамса, которые так любила прежде тетушка Мэри. И-и раз, два, три. Раз, два, три. И-и… Отвратительная незнакомка, которая была когда-то тетей Мэри, вдруг вышла из своего искусственного ступора и открыла глаза. Выражение крайнего раздражения скривило пожелтевшее утомленное лицо. «Пойди и скажи, чтобы они это прекратили», – почти прокричал охрипший неузнаваемый голос. А потом линии злобы на лице сменились линиями отчаяния, и эта чужая, такая неприятная женщина разразилась неудержимыми рыданиями. Эти вальсы Брамса были когда-то частью ее репертуара, которая особенно нравилась Фрэнку.
Еще один порыв прохладного ветерка принес с собой совсем уже громкие звуки веселой, лихой мелодии.
– Все эти молодые люди, танцующие вместе, – сказал доктор Роберт. – Их дружный смех и жар желаний, такое простое счастье! И это все здесь как атмосфера, как силовое поле. Их радость и наша любовь – любовь Сузилы, моя любовь: они сплетаются в единое целое, усиливают друг друга. Любовь и радость обволакивают тебя, моя дорогая. Любовь и радость несут тебя к Ясному Свету. Слушай музыку. Ты все еще можешь слышать ее, Лакшми?
– Она снова ушла, – сказала Сузила. – Попытайся вернуть ее еще раз.
Доктор Роберт просунул руки под расслабленное тело и перевел его в сидячее положение. Голова откинулась и упала ему на плечо.
– Моя маленькая, моя любовь, – не уставал шептать он. – Моя любовь, моя малышка…
Ее веки на мгновение взлетели вверх.
– Ярче, – донесся едва слышный шепот. – Еще ярче.
И улыбка, исполненная самого неподдельного огромного счастья, отобразилась на лице. Улыбка, близкая к восторженной.
Сквозь слезы доктор Роберт улыбнулся ей в ответ.
– А теперь отпусти его, дорогая. – Он погладил ее седую голову. – Сейчас его уже можно отпустить, милая. Отпускай, – настаивал он. – Дай свободу своему бедному старому телу. Ты в нем не нуждаешься больше. Пусть оно отпадет от тебя. Оставь его лежать как кипу поношенной одежды.
На бесплотном лице рот резко открылся, но дыхание сделалось совсем тяжелым.
– Моя любовь, моя малышка… – Доктор прижал ее к себе еще сильнее. – Отпусти его, отпусти. Оставь его здесь. Оставь здесь свое старое, усталое тело, а сама двигайся дальше. Иди, моя дорогая, иди к Свету, иди к покою, иди в живой мир Чистого Света…
Сузила взяла одну из обессиленных рук и принялась целовать ее, а потом повернулась к Радхе.
– Время уходить, – прошептала она, касаясь плеча девушки.
Прервав медитацию, Радха открыла глаза, кивнула, поднялась на затекшие ноги и молча на цыпочках направилась к двери. Сузила подала сигнал Уиллу, и потом они вместе последовали за медсестрой. В полной тишине трое миновали коридор. Уже у шарнирной двери Радха сказала, прежде чем выйти:
– Спасибо, что разрешили мне побыть с вами. – Она по-прежнему шептала.
Сузила поцеловала ее.
– Спасибо тебе, что облегчила последние минуты Лакшми.
Уилл вслед за Сузилой пересек вестибюль и оказался в теплой, напоенной ароматами темноте. Ни слова не говоря, они стали спускаться вниз к рыночной площади.
– А теперь, надо полагать, – сказал Уилл после долгой паузы, причем им владело при этом странное желание скрыть истинные эмоции под демонстрацией самого дешевого сорта цинизма, – она отправится, чтобы немножко заняться майтхуной со своим возлюбленным.
– Вообще-то у нее только что кончилось ночное дежурство, – бесстрастно ответила Сузила. – Но даже если бы не это, кто осудил бы ее за переход от йоги смерти к йоге любви?
Уилл не сразу нашелся, как продолжить. Он вспомнил о том, что случилось между ним и Бабз вечером после похорон Молли. Йога антилюбви, йога презренной привычки, йога похоти и ненависти к себе, которая была настолько эгоистичной, что лишь усиливала отвращение к своим поступкам.
– Прошу прощения за невольно сказанную гадость, – извинился он потом.
– Это призрак вашего отца. Мы подумаем, как вместе изгнать его.
Они прошли через рыночную площадь и по короткой улочке добрались до открытого пространства, где стоял припаркованный джип. Когда Сузила выезжала на шоссе, свет фар джипа на мгновение высветил небольшой зеленый автомобиль, свернувший в переулок, уходивший под откос.
– Мне показалось или это был королевский малютка «Остин»?
– Вам не показалось, – отозвалась Сузила и удивленно подумала вслух, куда могли направляться в такой час Рани и Муруган.
– Ничего хорошего они затеять не могли, – предположил Уилл и под влиянием внезапного импульса рассказал Сузиле о комиссионных, обещанных ему Джо Альдегидом, как и о сделке, заключенной с Королевой-Матерью и мистером Баху. – У вас теперь есть все основания завтра же депортировать меня, – подвел итог он.
– Зачем же нам делать это теперь, когда вы передумали? – ободряюще сказала она. – И если уж на то пошло, никакие ваши личные действия не могли изменить реальную ситуацию в целом. Наш враг – это сама нефть. А будет ее качать «Нефтяная компания Юго-Восточной Азии» или калифорнийская «Стэндард», не имеет никакого значения.
– Вы знали, что Муруган и Рани строят заговор против вас?
– Они почти не делают из этого секрета.
– Тогда почему бы вам не избавиться от них?