Лишь когда корабль пиратов получил несколько серьезных пробоин, а все паруса его были изрешечены, и часть из них свисала с рей, мешая пиратам ориентироваться в происходящем на палубе, на «Нормандце» прозвучал мощный бас боцмана Кашалота:
– На абордаж, тля трюмная! Все – на абордаж!
Окатив палубу «Санта Луизы» пламенем еще одного залпа, закованные в латы солдаты Вермского полка, сверкая золотистыми шлемами и ощетинясь частоколом коротких копий и мечей, быстро смяли кучку представших перед ними пиратов. В то же время моряки «Нормандца», воспользовавшись канатами, перепрыгивали через головы сражающихся и, оказавшись в тылу пиратов, принимались уверенно орудовать короткими абордажными кортиками.
Поддавшись всеобщему азарту, Рой тоже метнулся к борту корабля в просвете между солдатами и прыгнул на борт «пирата». Но то ли не рассчитал, то ли судно слишком качнуло, и он, лишь чудом ухватившись за фальшборт «Санта Луизы», завис над волной. Спасение пришло неожиданно. Сильная рука какого-то солдата, вцепившись ему в куртку, не только спасла его от падения в океан, но и помогла подняться на борт. Он так и не узнал, кто был этот человек. К тому времени, когда Рой твердо ступил обеими ногами на палубу, солдат уже пал замертво, пронзенный клинком в горло.
«А ведь он принял мою смерть! – мелькнуло в сознании Роя, – Он спас меня, защитил и… погиб вместо меня».
Выхватив из ножен короткий, с узким лезвием, абордажный меч, Рой вонзил его в поясницу сражающегося с кем-то пирата, как дровосек – в ствол гибкой осины, и буквально рассек, чуть было ни перерубил его. Не успел он освободить свой меч от бренных телес врага, как какой-то могучий пират, прорывавшийся из середины палубы куда-то туда, к трапу, ведущему на нижнюю палубу, замахнулся на него веслом. Однако Рой успел уклониться, и великан изо всей мочи ударил этим своим страшным орудием в остаток полурасколотой мачты.
– Истребляйте их, мощи святых архангелов! – появился рядом с д’Альби шкипер Лозьен. И, выдернув чье-то застрявшее в палубе копье, как олимпиец на стадионе, метнул его в широкую спину оголенного по пояс пирата.
Какой-то солдат, очевидно, только что высадившийся с «Сен-Жермена», пытался проткнуть Роя мечом и, с трудом отбив его выпад, шевалье изо всей силы своих легких заорал:
– Я – француз! Я с «Нормандца!»
Но даже после этого, – то ли не поверив ему, то ли, в порыве боя, не в состоянии будучи осознать, что ему говорят, – солдат вновь пытался дотянуться до него кончиком оружия, и спас его от смерти или ранения матрос с «Нормандца» по имени Виктор; смерчем ворвавшись между ними, он отбил меч солдата ударом своего абордажного тесака. И он же первый крикнул:
– Они уходят вниз! Они в трюме! Но корабль погружается!
– Мы тонем! – сразу же панически заорал кто-то из офицеров «Сен-Жермена». – Уходим! Всем отходить на свои корабли!
К счастью, те моряки, что оставались на «Нормандце», успели зацепить борт «Санта Луизы» крючьями и вновь подтянуть его к борту своего корабля. Но и после этого, в панической толчее, возникшей у борта, Рой сумел вернуться на свой корабль лишь в числе последних, когда уже стало очевидным, что «Санта Луиза» дает крен на левый борт.
Кто-то перетаскивал на палубу «Нормандца» своего раненного товарища; кто-то с борта тонущего, а потому освобожденного от крючьев «пирата» бросался в воду, и трудно было разобрать: свои это или враги. Увлеченный сценой гибели корабля, Рой совершенно забыл об опасности и пришел в себя только тогда, когда выпущенная из пиратской аркебузы пуля пробила его штанину, обожгла левую ногу и разнесла угол палубного рундука с парусиной.
– Ну не мог ты хотя бы в первом бою обойтись без ранения! – укорил себя Рой, досадуя на нелепость ранения, нанесенного в порыве безысходности кем-то из гибнущих пиратов.
Усевшись на рундук, он разрезал ножом штанину и, закатав ее, осмотрел рану. Она, конечно же, была пустяковой: легкий ожог, словно кипятковая ошпарина. Но жгло достаточно сильно.
– Промой морской водой, – посоветовал кто-то из проходивших мимо моряков. – Соль морская немного пожжет, зато заживет быстрее, проверено.
– Спасибо за совет, лекарь, – иронично улыбнулся шевалье, вспомнив, что сам-то он, пусть и недоученный, но все же медикус.
– Да плюнь ты на ногу, ни черта там нет, – вновь возник рядом с ним Виктор.
– Спасибо за спасение. За мной – долг.
– Забудь. Лучше взгляни вон туда: «Норд» и «Сен-Жермен» продолжают преследовать и расстреливать одного из пиратов. А второй, что пытался обойти нас слева, в это время трусливо убегает. Решил, видите ли, не ввязываться.
Увидев, что «Нормандец» вышел из боя и теперь пытается догнать эскадру, бомбардиры из «Сен-Жермена» салютовали ему выстрелами из двух орудий. Через несколько минут то же самое сделали и пушкари «Норда». Капитан «Нормандца», естественно, приказал прощально отсалютовать им вслед.
– Капитану нашему, конечно же, достанется от адмирала, – остановился возле друзей боцман Кашалот. – Зато теперь мы знаем, что наши корабли выстояли, а еще – совесть наша чиста, поскольку не оставили их на растерзание пиратам.
Тем временем «Санта Луиза» еще каким-то чудом удерживалась на плаву. Не иначе, как пиратам оказывала помощь какая-то небесная покровительница. Поняв, что никто не собирается ни преследовать их, ни добивать, оставшиеся в живых пираты начали мастерить плот и спускать на воду уцелевшие шлюпки. Однако капитана «Нормандца» они уже не интересовали.
Как только солнце окончательно пробилось сквозь пелену утреннего тумана, на море вдруг воцарилась странная тишина. Ветер как-то слишком уж неожиданно стих, паруса угасли, море еще, вроде бы, окончательно не успокоилось, однако волн почти не было, и под действием каких-то неведомых сил колебание его напоминало колебание трав на нетронутых заливных лугах.
Выбравшись вместе с десятком других матросов из трюма, где они заново закрепляли груз, откачивали воду и законопачивали мелкие расщелины в корпусе, Рой д’Альби устало привалился спиной к борту и, широко раскинув руки, подставил оголенное тело теплым, нежным лучам солнца.
Словно бы устрашившись того, сколь несправедливым он был по отношению к эскадре и ее мужественным людям, океан вдруг решил усмирить свой нрав, согреть и обласкать моряков, дать им поверить в себя и свои корабли, а значит, откреститься от всех тех проклятий и зареканий, с которыми они прошли через кромешный штормовой ад его, через судную свою ночь.
К тем, кто оказался послабее, океан был безжалостен, и все они уже покоились на дне или же, полагаясь на волю Божью, искали спасения на утлых плотах и снесенных мачтах. Те же, кто выстоял, могли теперь наслаждаться красотой полуденного штиля, освежающим дыханием океана и осознанием собственного бесстрашия. Все это Рой д’Альби как раз и ощущал на себе, познавал на своем уставшем, измученном теле и возрадовавшейся душе.
– А знаешь, когда я по-настоящему поверил, что мы уцелели? – опустился рядом с ним приземистый крепыш с курчавой проседью на макушке, и Рой признал в нем того самого парня, что предупредил его в первый день пребывания на корабле о приближении капитана.
– Когда прекратилась рвота и ты понял, что на сей раз душу твою вместе с кишками уже не вывернет? – шутливо предположил Рой-Жак.
– А ведь ты, черт побери, прав! – белозубо рассмеялся парень, мигом отказавшись от собственного толкования.
– Меня, как помнишь, зовут Виктором. Тебя, слышал, боцман нарек Парижанином.
– Каждый моряк должен именоваться только так, как в свое время его нарек боцман. Никакого другого имени ему попросту не дано. Как говорит наш Кашалот, «море требует справедливости». А справедливость определяется боцманом.
– Это точно. Кстати, увидев меня в тот момент, когда я буквально изрыгал свои внутренности, боцман сказал: «Прекрати палубу загаживать, иначе я отправлю тебя на марсовую бочку». А я и сам готов был от страха и смертной тоски взобраться туда.
Парень не бахвалился, он был откровенен, и Рою это понравилось. Он понял, что с Виктором можно дружить и что, в конце концов, без друга ему не обойтись.
– Но ведь, начиная разговор, ты хотел рассказать не о том, как море извергало твои внутренности, а о чем-то другом.
– Точно, – ухмыльнулся Виктор, запрокинув голову и потираясь теменем о палубный рундук. По-настоящему я поверил, что мы спасены, когда заметил неподалеку силуэт «Ажена». Как только шторм поутих, боцман и в самом деле отправил меня как самого глазастого на «марсово седалище». Мы-то ведь оказались одни. Так вот, когда я увидел «Ажена», я сразу успокоился: значит, нам не придется добираться до Канады в одиночку. Потому что, знаешь парень, чтобы пройти через океан, через заслоны англичан и испанцев в одиночку – надо иметь слишком большое везение.
– Узнав, что рядом один из наших кораблей, я возрадовался точно так же. Я ведь тоже думал, что все остальные погибли. И вообще, считал, что из всех, кто в эту ночь оказался в океане, уцелели только мы одни.
Виктор хотел что-то сказать в ответ, но запнулся на полуслове и уставился куда-то справа от Роя.
Шевалье оглянулся: с квартердека спускались Питер Галл и боцман.
Мгновенно подхватившись, он захватил Виктора за прядь курчавых черных волос, напомнив, что долг вежливости требует встречать капитана стоя и склонив голову.
– Что, бездельники?.. – направился к ним боцман – решили, что, пережив этот паршивенький штормчик, превратились в морских волков и почиваете на палубе, как на королевском ложе?!
– В мыслях такого не было, боцман, – примирительно заверил его Виктор. Переживая это «паршивенький», как вы изволили заметить, шторм, мы лишь глубже осознали, сколь мало все мы стоим как моряки.
– Не «все мы», а именно вы, без-дель-ники. Постой, кажется, ты утверждал, что ты неплохо орудуешь веслами.
– Мать довольно часто выходила рыбачить вместе с отцом. Однажды, вместо того чтобы принять невод, отцу пришлось принимать роды.