– Я был студентом, учился в университете. Готовился стать медиком. Но были причины, по которым мне пришлось оставить университет, оставить Париж и наняться на корабль, уходящий в Новый Свет. Нет, я не совершал ничего предосудительного, достойного внимания судьи, а тем более – палача. Не хватало денег на учебу. Несчастная любовь. Ссора с родителями. Стычка, чуть было не закончившаяся дуэлью с другом… Словом, как-то оно все собралось в один смертоносный пучок… И тогда я решил, что пора или уходить из этого мира, или же основательно что-то изменить в своей жизни. Пока что, как видите, остановился на втором.
Слушая его, Ожерон задумчиво кивал головой, и Рой чувствовал, что постепенно доктор проникается к нему уважением и доверием. В рассказе его не было ничего такого, что могло бы показаться эскулапу подозрительным.
– Почему же вы скрываете тот факт, что обучались медицине?
– Во-первых, практиковать в качестве медика я не имею права. Да и путаться у вас под ногами тоже не хочется. И потом, я ведь нанимался в качестве палубного матроса, а не в качестве лекаря, а значит, обязан придерживаться условий найма.
– Очень похожая история, – грустно улыбнулся Ожерон.
– Похожая на… чью? – насторожился Рой, опасаясь, как бы доктор не вздумал уличать его во лжи.
– На мою собственную. Но давнюю. Хотя… почему давнюю? Однако, с вашего позволения, не стану посвящать в нее. Скажу только, что, очевидно, здесь найдется немало людей, которые вошли в команду эскадры, надеясь как-то изменить свою жизнь: разбогатеть, убежать от жены, добиться чего-то такого, о чем там, во Франции, страшно даже мечтать…
Попутный ветер усиливался, и «Нормандец», шедший сейчас под всеми парусами, постепенно догонял эскадру, флагман которой явно сбавил скорость. Чтобы как-то укрепить дух Питера Галла и продемонстрировать ему поддержку, капитан «Ажена» подождал его корабль и теперь шел как бы в роли посредника между эскадрой и своевольным, но мужественным «Нормандцем».
Тем временем на корабле все с большой опаской поговаривали о том, что как только «Нормандец» окончательно присоединится к эскадре или эскадра пристанет к какому-то острову, де Роберваль, дабы показать свою власть и свой нрав, обязательно потребует капитана Галла к себе и за явное неподчинение может устранить его от командования. Боцман даже намекал на то, что надо будет собрать человек десять добровольцев, которые бы отправились вместе с капитаном. И что это должны быть отчаянные ребята, готовые, в случае необходимости, постоять за капитана.
Эта настороженность боцмана, шкипера и некоторых других офицеров команды откровенно удивляла шевалье. Он не понимал, почему к визиту на «Короля Франциска» они готовятся так, слово речь идет о рейде на корабль врага. Тем более, что капитан Галл уже был на флагманском корабле. Но адмирал не арестовал его, а всего лишь пригрозил отдельно поговорить с ним. Тем не менее твердо решил для себя, что обязательно попробует попасть в число этих отчаянных. Для него это была единственная возможность ступить на корабль де Роберваля и хотя бы мельком, издали увидеть Маргрет. В крайнем случае, как-то дать о себе знать, уведомить, что он на «Нормандце».
Опасения оказались ненапрасными. Как только «Нормандец» вновь присоединился к эскадре, адмирал потребовал, чтобы ее капитан Питер Галл прибыл на флагманский корабль. Однако от предложения боцмана – создать отряд личной охраны – Галл отказался. Все равно эти десять человек защитить его не смогли бы. Появление же на судне адмирала лишних людей, которых де Роберваль не приглашал, способно не просто вызвать у него раздражение, но и послужить основанием для обвинения в бунте. А на флоте это всегда каралось немедленно, волей капитана и самым жесточайшем образом.
– Когда Галл прибыл на флагман вместе с остальными капитанами, – объяснил Рою доктор Ожерон, – все поздравляли его как героя сражения, поэтому адмирал не решился изливать на него свое зло! К тому же хотел получше разобраться, как все происходило на самом деле. И вот, очевидно, разобрался.
Да, от «личной охраны» капитан отказался. Тем не менее Рою повезло. Уже хотя бы в том, что одним из гребцов капитанской шлюпки вновь был назначен Виктор. Узнав об этом, д’Альби успел перехватить его у трапа:
– Если ты еще помнишь о нашей дружбе, то выполнишь одну мою просьбу.
– Привезти тебе на «Нормандец» герцогиню?.. – осклабился «лучший гребец королевского флота».
– Если бы это было в твоих силах… – не стал возражать Рой. – А пока что… Пробейся к старшему штурману эскадры Дювалю. Штурман Дюваль – запомнил? Скажи: «От Жака Парижанина». И попроси, чтобы он передал герцогине или ее гувернантке всего два слова: «Шевалье – на «Нормандце». Не забудешь: «Шевалье – на «Нормандце». Она все поймет.
– «Шевалье – на Нормандце» – пожал плечами Виктор. – Шевалье, стало быть, ты?
– Естественно.
– Аристократ. Поди ж ты…
– Не болтай лишнего, а то забудешь, что надо передать.
– Так, может, просто сказать: «Жак – на Нормандце»
– «Шевалье», – горячечно прошептал Рой, ухватив его за рукав куртки. – Обязательно «шевалье». И еще напомни Дювалю, что он встречался со мной в таверне «Викинг».
Как Рой мог объяснить Виктору, что о существовании некоего Жака Парижанина Маргрет даже не догадывается? А назвать свое истинное имя опасался: вдруг о его послании станет известно адмиралу де Робервалю, который очень быстро догадается, кто такой этот Рой?
Гребцы спустились в шлюпку, подождали капитана и отчалили от борта. Д’Альби с волнением следил за каждым взмахом их весел. «Король Франциск» дрейфовал всего в четверти мили от «Нормандии», и паруса его обагрялись лучами предзакатного солнца. Пять кораблей, которые все же сформировали в ромб, с «Драконом» в авангарде, «Королем Франциском» в центре и «Нормандцем» в арьергарде, представляли собой великолепное зрелище. Было что-то величественное в этом созвездии мачт и парусов и что-то воинственное – в ромбовидном каре, которым суда, словно римский легион, уходили все дальше и дальше в Великий Океан.
Рой видел, как шлюпка капитана Галла пристала к борту «Короля Франциска». Канатами пристегнув свою посудину к кораблю, гребцы поначалу оставались на своих местах, но затем Виктор, очевидно, объявив, что ему надо срочно повидаться со старшим штурманом, вскарабкался по трапу на борт корабля.
Рой мысленно благословил его на удачу и, потеряв друга-гонца из вида, принялся нервно вышагивать по палубе.
Шлюпка вернулась через час. Капитан Галл был мрачен, но это уже никого не удручало: главное, что он все же вернулся, и вернулся капитаном.
Пройдя мимо штурмана, шкипера, боцмана и командира отряда солдат, которые с волнением ожидали, что он поделится с ними впечатлениями от встречи, капитан уединился в своей каюте и в тот день уже никого не принимал и на палубе не появлялся. По судну даже пополз слушок, что будто бы адмирал все же освободил его от должности капитана, но приказал оставаться в этой роли до прибытия в Канаду. Однако гребцы уверяли, что это не так. Капитаном Питер Галл, конечно, остался. А, чтобы прекратить разговоры, боцман пригрозил вздернуть не рее каждого, кто посмеет предполагать, будто капитан – уже не капитан. Вскоре выяснилось, что стычка с адмиралом состоялась еще на палубе, прежде чем капитан Галл зашел в адмиральскую каюту. Из рассказов боцмана, с которым Питер Галл был откровенен, стало известно, что адмирал даже пытался орать на Галла, однако тот резко парировал. И очевидно, только то, что присутствовавший при разговоре командор Брэд решительно поддержал его и даже поздравил с победой над пиратами, удержало де Роберваля от расправы, на которую он, несомненно, настроился.
– Меня не интересуют пираты, – побагровел адмирал, прервав доклад Галла. – Мне наплевать на то, дойдут оставившие нас корабли сопровождения до Африки или нет. Мои корабли, орудия и солдаты понадобятся мне там, в Канаде, в Новой Франции. Каждый парус, каждое орудие и каждый солдат… – там, по ту сторону Великого Океана!..
Конечно же, то, что произошло с капитаном Галлом, обсуждали все – и команда, и солдаты. Однако самого Роя д’Альби больше интересовало известие Виктора.
– Герцогиню видел, – поведал тот, едва только поднялся на борт «Нормандца». – Стояла вместе с гувернанткой в закутке между надстройками. Очевидно, возле своей каюты. Кстати, каюта эта – по правому борту. Чуть бы поближе подойти, и мог бы послать своей герцогине воздушный поцелуй.
– Так, может, захватим корабль и возьмем «Короля Франциска» на абордаж? – отшутился Рой.
– Очевидно, этим все и кончится. Но я к ним не подошел. Из осторожности, чтобы не привлекать внимания. Тем более, что рядом крутился какой-то матросик, наверняка, приставленный в виде телохранителя.
– Не подошел, понятно. Но передать-то, передать, что велено, сумел?
– Попросил какого-то матроса подвести меня к старшему штурману. И тот провел прямо в каюту.
– Ты напомнил Дювалю, что мы встречались в таверне «Викинг»?
– Он и без этого сразу же вспомнил тебя. Но «Викинг» я назвал, он спросил, как ты тут: еще держишься или готов сбежать на берег.
– Ну да, посреди океана!.. Он обещал передать мои слова?
– Даже не просил повторить. Сказал: «передам», и на этом встреча была окончена.
– Судя по всему, он не из разговорчивых, – согласился Рой. – Главное, чтобы передал. От этого многое зависит.
– Вот только не знаю, каким образом герцогиня сумеет сообщить, что послание твое передано. Слушай, почему бы мне не стать постоянным гонцом-перевозчиком? И вообще, давай ночью пристанем к «Королю Франциску»…
– Догнать его на шлюпке, чтобы мило побеседовать с адмиралом де Робервалем…
– Опять… с адмиралом! Почему не с герцогиней Маргрет де Роберваль? Странная вещь: адмирал еще ни одного матроса не повесил, а его все боятся так, словно он уже перевешал половину экипажа эскадры.
– Только потому и не перевешал, что все пока что боятся.