– Даже растущих?
– Конечно.
– А ты когда-нибудь построил в своей жизни хотя бы какой-нибудь шалаш?
– Нет.
– Вот так! – грустно вздохнула Маргрет. – Я тоже. Был бы здесь наш Отставной Бомбардир Клод… Я видела, какие чудесные шалаши устраивал он неподалеку от замка во время сенокоса. Настоящие дворцы из веток и сена.
– Придется срочно вызывать его вместе с десятком других слуг.
Грустно улыбнувшись друг другу, они взяли под мышки сдвоенные стволы молодых елей и отправились к «форту».
Проходя мимо трех сосен на «марсовой» скале, они вновь остановились и, забыв о тяжести своей ноши, долго, тоскливо всматривались в океанскую даль.
– Это будет любимым местом нашего отдыха, что-то вроде площади на берегу Сены, в Париже.
– Куда вы, шевалье, вместе с другими медикусами бегали на свидание со служанками парижских торговцев, – едко заметила Маргрет. Но тут же, словно бы опомнившись, добавила: – Постарайся, чтобы я как можно реже оказывалась здесь и как можно меньше простаивала. Так ведь можно сойти с ума от тоски.
– О тоске поговорим через несколько дней. Утверждают, что на чужбине она зарождается на седьмой день. Итальянцы называют ее «ностальгией», тоской по родине.
– Но у нас это не должно быть так болезненно, как у других, – заметила Маргрет.
– Почему?
– Потому что мы здесь вдвоем. И нет силы, способной разлучить нас.
– Кроме разве что вашей бдительной гувернантки, – признательно улыбнулся Рой д’Альби, – кивком головы указывая на Бастианну, которая рядом с «фортом» успела соорудить некое подобие кострища и даже умудрилась развести огонь. Теперь она стояла подбоченясь и смотрела в их сторону, удивляясь легкомыслию и лентяйству.
Где-то там, наверху, на Марсовой скале, солнце еще одаривало своим багрецом вершины сосен, а здесь, на склоне фиорда, уже царили легкие сиреневатые сумерки. Растворяясь в них, птицы, гнездящиеся по оба берега залива-каньона, постепенно умолкали, и стаи их исчезали в лилово-багряном мареве безлесых хребтов.
Маргрет обратила внимание, что Марсовая скала была единственной, на которой птицы не гнездились; все остальные скалы слева и справа от форта были покрыты их телами, как охапками весеннего, слегка порыжевшего снега.
Все то время, которое они провели на острове, все трое усердно трудились, советуясь, подсказывая и помогая друг другу. Маргрет чувствовала, что работа – единственное, что способно спасти ее и других островитян от тягостных воспоминаний и предчувствий, от обиды и безысходности. Никто никого не высаживал, нет никакого необитаемого острова; просто они втроем оказались где-то на безлюдном берегу Франции, и перед ними воды то ли Ла-Манша, то ли Атлантики.
За этот день, обустраивая свой быт, они успели очень многое: два ствола елей врытые в каменистый грунт, стали надежными опорами для куска растянутой, привязанной к веткам ближайших сосен и к валунам парусины. Получился настоящий шатер, стенки которого они теперь старательно замуровывали камнями. Некоторые щели Рой даже пробовал заливать раствором из глины и песка, который должен был спасать их от пронизывающего ночного ветра.
Узкий просвет между двумя валунами, который служил воротами жилища, они с Роем сузили еще больше, почти до половины завалив баррикадой из камней, так что ни один крупный зверь сюда не протиснулся бы, а человек оказался бы под прицелом аркебуз или арбалета, расставленных по валунным полочкам так, чтобы всегда быть под рукой.
– Только бы здесь не объявились аборигены, – обронил Рой, когда Бастианне вдруг показалось, что там, на склоне горы, за Марсовой скалой, в промежутке между сосновыми рощицами, промелькнула какая-то тень.
– Может, тебе почудилось? – с надеждой допрашивала ее Маргрет, не зная, радоваться тому, что на этой каменистом клочке суши может оказаться еще кто-либо, или, наоборот, опасаться этого.
– Нет, там действительно кто-то был; не знаю, человек ли, медведь…
– Может, олень?
– Мне всю жизнь везло, – отрубила Бастианна, – но не настолько, чтобы на второй же день пребывания на диком острове лакомиться свежей олениной.
Это явление Бастианне «то ли человека, то ли зверя» и заставило Роя тотчас же подумать о безопасности их форта, который теперь был приступен только с одной стороны, и только для человека, выяснить намерения которого – островитяне это понимали – будет труднее всего.
В самом форте кострища еще не было, но Бастианна, все детство которой прошло у костров на берегу Корсики, уже наметила для него место: в дальнем углу, в небольшой расщелине меду камнями, чтобы дым уходил в распадок между скалами, оставляя в их пристанище то главное, для чего это служило, – тепло.
А на костре, который Бастианне удалось развести между фортом и шлюпкой, уже варилось нечто пахнущее мясом и какими-то специями. Маргрет была невыносимо голодной; несколько раз она подходила к костру, поинтересоваться, готов ли ужин, и всякий раз отходила, сердясь на Бастианну за ее кулинарные изыски: ей, видите ли, хотелось, чтобы эта «островная похлебка по-корсикански» «дошла» на медленном огне.
– Если вы и дальше станете испытывать наше терпение, – пригрозил Рой, – кормить будет некого, мы умрем от голода.
– Ну, это нам еще предстоит, – деловито ответила Неистовая Корсиканка. – Только стоит ли думать об этом сегодня, когда всех нас ждет неописуемый ужин и по паре глотков хорошего вина. У меня, правда, есть еще полторы бутылки рома, подарок одного из корабельных ухажеров, но его я приберегу к зиме как единственное наше лекарство.
– Думаешь, нам придется встречать здесь не только осень, но и зиму?! – огорчилась Маргрет, уже занявшая свое, наиболее превилегированное, место – на борту шлюпки; Рой и служанка должны были восседать на камнях.
– Я думаю о том, как приятно будет встречать на этих скалах первые проблески весеннего солнца, – жестоко «утешила» корсиканка норд-герцогиню.
Открыв свой сундучок, Бастианна извлекла оттуда зеленоватую бутылку, по-мужски, зубами выдернула из нее пробку и, не удержавшись, тут же сделала пару глотков.
– Ладно, ладно – успокоила она изысканное общество, – понимаю, что по этикету не положено, особенно в присутствии норд-герцогини. Одна рюмочка у меня есть. И две миски имеются, уже проверила. Но не надейтесь, Рой, что, наполнив свою рюмку, я точно так же наполню вашу матросскую кружку, которая будет служить вам и фужером, и миской до тех пор, пока вы не изловчитесь выдолбить себе миску из дерева или базальта. Это уж как вам позволят ваши мозоли.
Они выпили за землю, которая «милостиво приютила их посреди океана», за врагов, которые «слишком рано утешились, считая что, преданные их анафеме и подлости», они, все трое, погибнут; а если уж они все-таки погибнут, то пусть там, на родине, помянут их души.
А потом Бастианна удивила Маргрет тем, что, взяв почти десяток собранных птичьих яиц, разбила их и, добавив кусочки говяжьего жира, поджарила в миске, как на сковороде.
– Нет, – приговаривала она, самую большую лепешку отмеривая Рою как работнику и защитнику, – пока здесь гнездятся эти божьи птички, мы с вами не пропадем. Хотя и с птичками тоже долго не продержимся.
– Как же мудро вы умеете «успокаивать» Бастианна! – иронично ухмыльнулся Рой.
– Лучше думайте, господин медикус, как и чем будете лечить нас в этом сатанинском закутке. Это там, в своем университете, вы могли прослыть за знающего студиозуса, – «латынила» она слова, считая, что так они будут выглядеть «ученее». – Здесь же, как только я заболею, вам придется держать такие экзамены, которые ни одному из ваших профессоров даже не снились.
– Уже страшусь того дня.
– Я тоже, медикус, я тоже, – с тоской в глазах и голосе призналась она. Но тотчас же оживилась. – А вот вам, норд-герцогиня, страшиться нечего. Если, не доведи Господь, сляжете вы, медикуса к вам не допущу, лечить буду сама. Так что страшиться его лекарской алхимии придется только мне, несчастной.
Грохот океанских волн сюда, на окраину фиорда, почти не долетал; птицы окончательно утихли, и при свете взошедшей луны вершины лесистых хребтов стали похожими на полуразрушенные крепостные стены.
Отгородив заднюю часть форта бочонками, сундучком и прочими пожитками, островитяне наносили туда еловых лапок, присыпали их сосновой хвоей и устлали все это остатками парусины да старым дождевым плащом, в последнее мгновенье пожертвованным Рою кем-то из сердобольных офицеров. Получился довольно уютный закуток.
Немного полюбовавшись им, Бастианна перенесла туда несколько головешек и развела в распадке между валунами небольшой костерчик, который должен был немного просушить их «цыганскую кибитку».
Она же первой и забылась в нем глубоким, праведным сном.
Маргрет и Рой сидели на корме шлюпки, тесно прижавшись друг к другу и, укутавшись пледом, смотрели на лунную дорожку, уводившую к горловине фиорда, туда, к фиолетово-дымчатому небосводу, растворяясь в мерцающе-звездном поднебесье.
– О чем ты думаешь, Рой?
– О тебе.
– Представляю себе, что ты обо мне можешь думать из-за меня же, оказавшись здесь, на острове!
– Думаю: как хорошо, что оказался на том же острове, на котором оказались вы, герцогиня. А ведь могло быть и хуже.
– Все могло кончиться еще страшнее?
– Меня могли высадить на каком-то другом острове, и тогда мы бы даже не знали, куда забросила нас наша странная судьба.
– Когда я говорила «еще страшнее», то имела ввиду не остров, а ты знаешь что… Сам видел, как закончили это свое путешествие в Новую Францию те шестеро моряков…
Рой передернул плечами и поежился.
– Остров, конечно, предпочтительнее. Но только не смерти за прекрасную герцогиню де Роберваль.
– Ты всегда очень красиво говорил, медикус… И мне, глупой, это всегда нравилось. Но если подумать… Все твои несчастья начались именно с того дня, когда мы познакомились, когда тайно обвенчались…