Спустившись к фиорду, Маргрет с видом знатока осмотрела все три подернутые молодым тонким льдом проруби, проследила, как Рой заправляет их вершами и, отойдя к «форту», сказала:
– Хорошо, теперь можешь уйти наверх, я подежурю. Думаю, что, увидев меня, ни один медведь, из тех, что не уснули на зиму, воровать у нас улов не решится.
Рой исподлобья взглянул на нее и не тронулся с места.
– Нет, правда, можешь сходить наверх. Я подниматься не стану. Ты и так мужественно терпел эти несколько дней. Обещаю, что не тронусь с места, пока не увижу тебя на гребне у жертвенника.
Не решаясь больше оставаться на морозе, Маргрет вошла в «форт» и уселась на лежанку Роя.
Шевалье тоже заглянул в «форт», потоптался у входа и уселся прямо в снег, спиной к нему, как верный сторожевой пес.
…На какое время Маргрет потеряла сознание, а когда пришла в себя, при пламени свеч и лампады, увидела в руках Бастианны младенца.
Огонь, который еще недавно полыхал где-то в подреберье и внизу живота, постепенно угасал; мышцы, еще недавно до предела напряженные, вдруг размякли, и все тело ее пронизывала какая-то неземная, ангельская слабость, так что Маргрет казалось, что она не лежит на своем родильном ложе, а буквально парит над ним.
– Все хорошо, теперь уже все хорошо!.. – почему-то не говорил, а буквально орал Рой, извлекая из-под нее холст окровавленной парусины. – У нас – сын!
– Еще несколько минут, и я умер бы, не дождавшись, когда он появится!
– Спасибо тебе, Рой.
– Причем здесь я? Это все Бастианна. Мне ведь никогда раньше роды принимать не приходилось.
– Мне, в общем-то, тоже, – призналась корсиканка. – Наслышана была – это другое дело. Помогала как-то однажды бабке-повитухе…
– Ты всех спасла, всех нас, Бастианна, – едва слышно проговорила Маргрет.
– Только не вздумайте рожать еще одного, голубки вы мои зацелованные, а то ведь сердце мое просто не выдержит от страха. Или рожу вместо роженицы.
Маргрет улыбнулась ей в ответ и что-то хотела сказать, но в это время услыхала крик ребенка.
– Какой же он крикливый! – радостно возопила Бастианна. – Теперь уже никому из нас покоя на этом острове не будет, хоть беги с него!
Тем временем над островом неистовствовала пурга. Она не прекращалась уже пятый день подряд, но сейчас Маргрет прислушивалась к ней с какой-то радостной надеждой. То, чего она так ждала и чего так стоически боялась, свершилось: он родился! И что над хижиной бушует пурга, – тоже, хорошо; возможно, это и есть те последние февральские метели, вслед за которыми над туманными берегами появится солнце.
– Теперь, дражайший наш шевалье, отправляйтесь на охоту, вы должны помнить, что нас уже не трое, а четверо, – объявила Бастианна, наблюдая, как Рой наливает в самодельное, выдолбленное из ствола сухого клена, корытце, теплую воду.
– Нет-нет, – решительно запротестовала Маргрет, – сегодня никакой охоты. Только не сегодня. В эти минуты все мы должны быть вместе.
– Сегодня, понятно, что никакой охоты не будет, – согласилась Бастианна, – хотя склад наш катастрофически пустеет. Самый большой охотничий трофей сезона у меня на руках, и похоже, что он не прочь подкрепиться молоком матери.
Метель продолжалась еще несколько дней. Это был настоящий снежный буран, при котором Рой решался выходить в ближайший лес только для того, чтобы хоть немного пополнить запасы дров. Да еще дважды умудрялся восстанавливать одну из засыпанных снегом, но помеченных им прорубей и приносить домой по несколько рыбин.
Морозы стояли трескучие, лютые, однако хранимая ледяным панцирем, ветками, парусиной и шкурами хижина все же каким-то чудом сохраняла тепло, а значит, и жизнь ее обитателям.
Маргрет окрепла довольно быстро. Иногда Рою казалось, что роды не только не ослабили, но, наоборот, укрепили ее организм. И уже через несколько дней, как только поутихла метель, герцогиня даже порывалась идти вместе с ним на охоту, чем вызвала возмущение Бастианны. Сын, которого они тоже назвали Роем, только Младшим, казался здоровым и выносливым, а его частые плачи островитяне списывали на буйный характер кого-то из дедов. Это, конечно, было слабым утешением, поскольку никому из взрослых высыпаться он не давал. Да и сам спал уморительно мало, но что поделаешь…
В последних днях марта – по летоисчислению от Бастианны, – вьюги наконец прекратились, морозы поутихли, но еще около двух недель остров оставался окутанным таким густым туманом, что в трех шагах трудно было различить очертание деревьев, и казалось, что океан исчез, остров исчез, а хижина их, словно Ноев ковчег, бесконечно долго дрейфует во вселенском послепотопном тумане, в котором нет больше ни континентов, ни причалов, а есть только вечное движение из ниоткуда в никуда.
– Нам бы только дотянуть до прилета гусей, – все чаще оправдывался Рой, то ли не выходя на охоту, то ли возвращаясь ни с чем. – Когда спадет снег, можно будет пойти и на лося. Но пока что…
Пока что он время от времени приносил немного рыбы, которая почему-то стала попадаться в его верши все реже, да еще туши птиц, которых удавалось подбить внизу, у кромки океана. Рой открыл для себя, что большинство птиц зимует не на скалах, где их можно было в таком множестве видеть летом и осенью, а внизу, у океана, сбиваясь стаями в небольших гротах, расщелинах и в своеобразных снежных седалищах, образовавшихся под присыпанными снегом кустарниками.
Минуя фиорд, Рой по льду обходил восточную или западную скалу и оказывался на прибрежной полосе, где и ютились полуголодные, ослабевшие за зиму птицы, многим из которых уже не хватало сил лететь на юг, далеко в океан, чтобы там, выискивая полыньи или чистые участки воды, подкармливаться рыбой. Запасаясь четырьмя палицами, которые он носил в специальном чехле из кожи, а также меленькими камнями, шевалье довольно быстро научился подбивать одну-две птицы. И хотя мясо их было малоприятным на вкус – соленоватым, пропахшим рыбой и водорослями, тем не менее это было мясо. После соответствующей проварки, Бастианна смешивала его куски с кусками мороженого мяса какого-то зверька и кусками рыбы, и понемногу подавала в виде второго блюда к традиционной «похлебке по-корсикански».
С приходом весны они связывали не только виды на охоту, но и надежду на появление какого-нибудь забредшего в эти края корабля. Чтобы как-то подстраховать себя, Рой и Маргрет облюбовали две сосны, произраставшие за небольшим проломом недалеко от жертвенника и решили смастерить огромный крест. Одну из сосен они срубили и, обтесав ее, превратили на перекладину. На другой – насколько могли достать, пользуясь примитивной самодельной лестницей, – обрубили ветки, оставив лишь самую верхнюю, недоступную крону, а затем приколотили к ней перекладину, для надежности привязав ее канатом к стволу и сучьям.
– Этот крест можно будет увидеть издали – уверенно объяснил Рой, демонстрируя ей свою работу. – И даже если нет костра, кого-то из моряков может заинтересовать: что это за крест, кто его водрузил и не ждет ли кто-нибудь под ним помощи?
– И все же будем стараться как можно чаще разводить костер – напомнила ему Маргрет основное условие их спасения.
– Главное, поддерживать тот, что в хижине. Тогда мы в любое время сможем засветить свой «маяк» его головешками.
– Почему мы такие невезучие, Рой? Неужели за все прошлое лето мимо острова не прошло ни одного судна? Неужели никто из рыбаков никогда не заходит сюда, чтобы пополнить запасы пресной воды и свежего мяса?!
– Ты же слышала, что говорил тот моряк-нидерландец, который ходил к Канаде под английским флагом: у острова очень дурная слава. Кто-то распустил слух, что здесь водится нечистая сила, которая заманивает моряков на прибрежные скалы и убивает, забирая их души.
– Мне бы очень не хотелось, Рой, чтобы одна из этих легенд, причем наиболее правдивых, касалась наших душ.
– Вот именно, Мар; она будет страшна своей истошной правдой. Как только вскроется океан, я уйду на шлюпке как можно дальше и посмотрю, хорошо ли виден этот крест. И если он действительно виден издалека, тогда уже не будет прощения тем капитанам, которые решат, что не стоит придавать ему значения, или что это – уловка сатаны.
Довольные своим сооружением, они с двух сторон подперли плечами ствол сосны-креста и долго стояли так, не скрывая слез и с губительной тоской вглядываясь в океан. Словно рассчитывали, что корабль-спаситель появится прямо сейчас, по зову их души, и по велению Господа, сподобившего их на сей крест, на сию оставленную им Голгофу.
Раненный лось уходил в глубь острова, и Рой преследовал его долгое время, пытаясь выбрать момент, чтобы пустить в него еще одну, последнюю, стрелу. Он выследил лося у Гусиного озера, куда тот пришел попить воды и подкормиться на прибрежных лужках. Резкая апрельская оттепель вновь сменилась легким морозцем и недолгим снегопадом, многие расщелины между камнями все еще оставались засыпанные снегом. Идти по этим расщелинам трудно было обоим: и раненному лосю и смертельно уставшему охотнику.
Ботинки Роя давно прохудились, и Маргрет с Бастианной сшили для него из козлиной кожи, шерстью наружу, некое подобие ботфортов, нижнюю часть которых, для надежности, еще и обшили парусиной. Обувка эта вышла теплой и более-менее оберегала ноги от весенней влаги, но была жутко неуклюжей, а потому «неустойчивой». Как только островитянин пытался бежать, он тотчас оступался, поскальзывался и нередко падал, ранясь, зашибаясь на острых камнях и буреломных пеньках.
И все же раненный в бедро лось был уже недалеко, и он явно терял силы. Больше всего предавало Рою уверенности то, что, не доходя до очередного кряжа, преодолеть который животное, очевидно, не решалось, оно вдруг повернуло в сторону Канадского мыса. Может, там было его стадо, а может, лось знал на равнинных лугах какое-то укромное место, на котором надеялся отлежаться. Но шевалье его решение обнадеживало: эти места он много раз исходил, а главное, лось не стремился на север, к Персту или Северному мысу, где, преследуя его, д’Альби пришлось бы потом заночевать. Да и доставить оттуда к хижине хотя бы половину туши уже не смог бы.