– Я убью тебя, сатана! – закричала Маргрет, вновь возвращаясь к кострищу. На сей раз она схватила не только головню, но и факел и ткнула его в огонь. Он почему-то ужасно долго разгорался, но когда, в конце – концов, запылал, двинулась с этими огнями к выходу.
Медведь вел себя так же, как вел бы себя человек: отбежав к Йордану, он разрывал мордой снег, пытаясь погасить боль и жжение в ноздрях. Когда же, оглянувшись, вновь увидел два надвигающиеся на него огня, взревел и бросился бежать. На том конце озера он проломил лед, загруз задними лапами, но поскольку происходило это на мелководье, тут же выкарабкался и, не оглядываясь, понесся к скале.
– Нам не жить на одном острове! – орала рассвирепевшая Маргрет. – Я все равно убью тебя! Нам здесь вместе не жить!
Лишь когда медведь скрылся за скалой, Маргрет пожалела, что вместо факела не схватила копье; чтобы испугать медведя, достаточно было и одного огня. А копьем, если бы повезло, она могла бы его ранить. И тогда преследовала бы, пока бы не убила. Арбалет еще нужно было заряжать, аркебуза была заряжена, но она могла подвести: в такую погоду там мог отсыреть порох. А вот копье.
Однако возвращаться за этим оружием она не собиралась. Потеряв всякий страх, она дошла до скалы и, выбросив головешку, воинственно потрясла поднятым вверх мечом.
– Я все равно убью тебя! И не смей больше заходить к этой скале, к жертвеннику, к Гусиному озеру!
В эти минуты она не боялась зверя. Это была ее территория, и она, норд-герцогиня, сумела отстоять ее!
Но когда пыл угас, Маргрет вдруг вспомнила, что где-то там, между ветками сосны, висит добытый ею гусь. Проклятый медведь, который сам охотиться ленится, а лишь привык подбирать кем-то добытое, вполне может полакомиться и этой добычей.
Маргрет нужно было сразу же, в пылу воинственности, идти к ельнику, но она потопталась на месте, присматриваясь к темной стене зарослей и размышляя; там медведь или ушел, учуял кровь гуся или нет? Поэтому мужества ей хватило только на то, чтобы забрать гуся, заброшенного на каменную россыпь. За вторым она пообещала себе прийти утром. И какова же была ее радость, когда утром обнаружилось, что добыча цела и невредима.
Прошло много дней. Медведь во владениях ее больше не появлялся, и Маргрет с надеждой думала о том, что он ушел на север, к Канадскому мысу, где то ли промышляет, то ли залег в берлогу и уснул до весны. Знать бы, где его берлога. Не будь Роя-Младшего, она, возможно, даже отправилась бы на ее поиски.
Но все же герцогиня не была до конца уверена, что медведь уснул, и по-прежнему боялась далеко отходить от хижины. А уходить надо было: запасы кончились. На полуоткрытой «веранде» висели остатки промерзшей туши гуся, да несколько рыбин. Но Маргрет берегла их на самый черный день, когда ударят еще более сильные морозы, когда запуржит…
Выбрав более-менее тихий день, она спустилась к «форту» и начала прорубывать на мелководье полынью. Поначалу все шло хорошо, но Маргрет этого показалось мало. Она решила заготовить еще одну прорубь, чуть ближе к устью залива, чтобы потом, как это делал Рой, время от времени «освежать» ее, не давая покрываться толстым льдом. И вот когда прорубь уже была готова, она вдруг поскользнулась, и вся левая рука ее, до предплечья, оказалась в ледяной воде. Пока она выбиралась из этой купели, то потеряла рукавицу. Не придавая этому значения, она сложила пойманную рыбу в корзину и поспешила к хижине. Когда же наконец добралась до тепла, то обнаружила, что кисть левой руки обморожена.
Оголив руку, Маргрет сначала пыталась растирать ее снегом, затем, вспомнив уроки Бастианны, растерла гусиным жиром, после чего смазала им и обмотала лоскутами из платья корсиканки. Через час она вновь растерла ее жиром и вновь смазала и перевязала. Так она повторяла еще трижды, пока утром наконец не почувствовала резкую боль в руке. Этой-то боли она и обрадовалась, как спасению. По наставлению Бастианны, она знала, что самое страшное наступило бы тогда, когда бы к утру этой самой боли не появилось.
О том, чтобы идти в таком состоянии на охоту, не могло быть и речи. Продолжая время от времени растирать руку, она готовила еду и регулярно кормила грудью Роя-Младшего.
Две ночи она не спала, болела рука и плакал Рой. Наконец, на третью ночь боль немного поутихла, Рой уснул, и, поев «похлебки по-корсикански», Маргрет тоже забылась коротким тревожным сном. Но вдруг к полуночи ее словно бы кто-то сильно толкнул в плечо. А еще Маргрет хорошо запомнила, как Бастианна – именно Бастианна! – крикнула: «Маргрет, вставай! Беда!»
– Что, Бастианна, что?! – вырвалась она изо сна, села в постели, и осмотрелась. Тишина, Рой-Младший спит. Тлеют угли в кострище, едва мерцает заправленная жиром лампадка, которую она забыла погасить… Но Бастианна… Бастианна-то мертва! А голос был ее.
Взяв прислоненное к опоре хижины копье, Маргрет осторожно дошла до заваленных «ворот» своего убежища, которые уже однажды спасли ее от гибели. Светит месяц, поскрипывают на ветру промерзшие кроны сосен, доносится приглушенный крик кем-то вспугнутой птицы…
Вернувшись к лежанке с твердым убеждением, что это всего лишь обычный сон-кошмар, Маргрет хотела лечь, но вдруг оттуда, где лежал малыш, послышалось какое-то движение, ворчание; нечто похожее то ли на стон, то ли на мужской голос.
Маргрет замерла, потом, стараясь не очень тревожить все еще больную левую руку, зарядила арбалет, проверила, заряжены ли аркебузы. У нее оставалось всего четыре заряда, и Маргрет решила использовать их лишь в самом крайнем случае. А главное, она берегла заряды не столько для охоты, сколько для того дня, когда у острова появится корабль: лучшего способа подать знак о себе, чем выстрел, просто не существовало.
Тем временем от примыкавшей к складу кладовке с полуоткрытым морозильным навесом вновь послышался скрип снега и, то ли приглушенный голос, то ли кроткий рев какого-то животного.
– Человек?! – с ужасом подумала Маргрет. Ничто не наводило на нее такой страх, как возможность встретить на этом острове человека. Как вести себя со зверем, она знала, а вот как вести себя, когда рядом окажется какой-то отшельник или дикарь?..
Взяв копье, она прокралась мимо подвешенной колыбели Роя-Младшего и через низенький проход-лаз проникла в кладовку, из которой к морозилке вел еще один лаз, плотно закрытый обшитой мехом плетеной дверцей. Благодаря ей к припасам можно было добираться, не выходя из хижины. Здесь она опять замерла.
Это был медведь! Он разбрасывал – разгребал камни, которыми была ограждена морозилка, и добирался до ее скудных припасов! Когда его рычание, – очень похожее на ворчание подвыпившего мужчины, послышалось прямо перед ней, как бы на уровне лица. Маргрет отступила, сделала два резких шага и с разгона, через стенку кладовки, вогнала острие копья в брюхо поднявшегося зверя.
Рев, который издал раненный медведь, был таким, что, казалось, хижина, покачнулась и вот-вот должна была рухнуть. Рванувшись всем телом, медведь саданул древком копья ее бок, так что Маргрет отлетела в угол и почувствовала резкую боль в бедре. Сжав зубы и стараясь не выдать себя криком, герцогиня приподнялась и попыталась схватить древко, но медведь опять сбил ее наземь, только на сей раз древко еще больнее ударило ее в бок. В третий раз Маргрет все же удалось вырвать из туши надтреснувшее копье, но этим она лишь облегчила участь зверя. Поднявшись на задние лапы, он передними яростно крушил кровлю хижины, пытаясь добраться до своего противника.
Схватив копье и арбалет, норд-герцогиня метнулась к выходу, стала на ребристый камень, которым заваливала сам вход в хижину, укрепляя тем самым парусиновый полог, и уже оттуда взобралась на левую стенку «воротного» завала. Зверь все еще крошил кровлю, но сражаться с ним в хижине Маргрет не могла. Вернувшись в спальню, она сняла с полки у кострища аркебузу, вновь забралась на стену и крикнула:
– Иди сюда, тварь! Сюда, ко мне, иди!
Медведь наконец-то услышал голос своего врага и даже увидел при свете луны его тень. Пробираясь между крепостным завалом, которым была ограждена хижина, и высокими валунами гряды, он истошно ревел, изрыгая свою лють и призывая на помощь собратьев, которых… не было.
Его рев разбудил малыша, и тот закричал так, что сердце Маргрет сжалось. Но именно его крик утвердил ее в намерении сражаться с хищником до конца. Стоя на завале, Маргрет выстрелила в медведя из арбалета. Опять рев ненависти и боли, с которыми медведь упрямо шел на островитянку. Скатившись с завала, Маргрет установила на нем аркебузу и выстрелила, когда зверь уже был совсем рядом. Выстрел был неудачный. Он, конечно, ранил медведя, но, очевидно, всего лишь в бедро. Прорвавшись между скалой и воротами, медведь попытался сунуться в проход. Стоя на камне, Маргрет сверху двумя руками метнула копье ему в спину. Но левая рука плохо слушалась ее, да и страх сковывал движения. Копье вонзилось, но неглубоко, и, пятясь, медведь, протащив древко по камням, сумел вырвать его из себя. Нащупав висевший у входа лук, который натягивать было легче, и колчан, Маргрет быстро навесила их на себя и, вновь подхватив копье, пошла вслед за медведем. Позади заходился истошным криком малыш, но женщина знала: если не добьет медведя сейчас, он придет через несколько ночей, причем теперь уже днем, когда она окажется на охоте. Он уже не оставит ее в покое. Все равно вдвоем им на острове не ужиться.
Медведь по льду преодолевал Йордан, когда Маргрет, решившая обойти озеро с южной стороны, присела и выпустила в него стрелу. Лук этот был не слишком тугим, да и стрела самодельной, тем не менее она вонзилась медведю в бок. На сей раз зверь уже не пытался атаковать своего врага, а трусливо уходил в сторону леса.
У скалы норд-герцогиня вновь выстрелила в него, пытаясь попасть в заднюю ногу, но промахнулась. Стараясь не упускать зверя из вида, она тащила копье, зажав его под мышкой, а лук держала наготове. У ельника истекающий кровью медведь оглянулся и яростно зарычал, стараясь отпугнуть преследователя, но, воспользовавшись этим, Маргрет вновь присела и поразила его еще одной стрелой.