— Да, да, — засуетился Боб. — Вам обязательно-необходимо-жизненноважно это увидеть.
— Что же такого важного вы нам хотите показать?
— Фотографии моей туристической поездки в Африку.
— Ва! — удивился Томи. — Вы собираетесь показывать Африку коренным африканцам?
— Да Боб, — согласился Наянго, — это вы не рассчитали.
— Да как же? — суетился Боб, настырно доставая слайдоскоп и вставляя вилку в розетку. — Я же столько километров проехал! Это же мечта моей жизни! Я же должен это кому-нибудь показать!
Наянго посмотрел на Томи.
— Ты знаешь, не уважать мечту человека это большой грех. Давай посмотрим фотографии.
Томи посмотрел на часы, и глаза его сделались грустными как у спаниеля.
— Твоя правда, Наянго, но, боюсь, нам сегодня не поспать.
Наянго придвинулся к Томи и зашептал черными губами в черное ухо.
— Сейчас свет погасит, и поспим.
— Гашу свет, — объявил Боб, — занимайте места.
Пока мы рассаживались на квадратные стулья и табуретки Боб вынес киноэкран и повесил его на стене. Такого экрана я в жизни не видел. Он был круглый. Круглый экран! На это стоило посмотреть!
— Это дно от детского манежа, — объяснил Боб, — Но можно считать, что это Восточное Полушарие Земли. Ведь именно там находится Африка.
Когда же свет потух, освещенное проектором дно манежа стало больше напоминать Луну. Вдруг на поверхности земного спутника появилось что-то вроде пляжа. Были видны вода и берег, на котором, между прочим, стоял Боб.
— Озеро Виктория, — сказал Боб. — Один из величайших пресноводных водоемов мира, его глубина…
Глубина. Глубина.
Я постепенно погружался в синюю глубину озера Виктория, а голос Боба затихал где-то наверху. Мимо меня проплыли две невиданные рыбы. У них были лица Наянго и Томи. Рыбы громко храпели, и своим храпом поднимала со дна тучи ила. Вскоре я уже не мог различить странных рыб, вокруг только муть, муть, муть.
Один лишь храп продолжает свое существование в безграничной бесплотной мути. Теперь я понимаю, что это не просто храп, а слово:
— Хур-ма-а! Хур-ма-а!
Чудовищное и странное слово. Как оно попало на дно африканского озера?
Вдруг меня накрыли какие-то сети, протащили по дну и вытянули на берег. Африканский рыбак, внешне напоминающий Боба, достал меня из невода и сказал:
— Однако точное назначение пирамид до сих пор неизвестно. Предполагают, что они служили для притяжения космической энергии.
Я открыл глаза и оглянулся на Томи.
Он спал, склонив голову на плечо Наянго.
— Томи, ты заснул что ли? — я ткнул его локтем.
— Нет, — соврал Томи, поднимая голову, — я думаю, как это пирамиды могли притягивать энергию из космоса?
— Не знаю, чего они там притягивали, но меня лично тянет в МЦОСРВ. Спать хочется.
— Спасибо, Боб, — сказал Томи. — Вы нам рассказали много интересного, но как я завтра проснусь, я не знаю. Вы уж отвезите нас домой.
Прощаясь с краеведом на гранитном крыльце родного Ле Ное, мы жали Бобу руку, приглашали приезжать в Африку и в Россию.
— Обязательно приезжайте, — советовал я. — Ростовские звоны послушаете. Матрешек купите. Хохлому.
Боб пообещал приехать ко всем в будущем августе, сел в машину и улетел.
— Вот сейчас мой мозг не может ответить на один вопрос, как брат Боб приедет в будущем августе сразу к нам троим? И никакая книга тут не поможет.
Усталые мы открыли дверь и вошли в дом.
21
Отработав неделю на кухне «Мелких млекопитающих», я перешел на кухню «Млекопитающих крупных». Но это только так говорится — «перешел». На самом деле я остался в том же помещении, потому что кухня у обоих секций была одна и та же.
Тем не менее, этот переход сильно поднял меня в собственных глазах, ведь, если человек переходит от чего-то мелкого к более крупному, значит он достиг многого.
«Крупными» этих млекопитающих служители называли только между собой. Официально они назывались диким с первого взгляда словом «внешние». Думали ли вы, что лошадь Пржевальского — внешнее животное? Так вот теперь знайте.
«Внешними» они были, потому что большую часть года проводили на открытом воздухе, вне помещения. Удивительно, что при этом в зоопарке не было секции «Внутренних млекопитающих».
На новом месте я поступил под начало Карен-американки. Карен-американка каждое рабочее утро начинала с песни «Америка, Америка», которая, как известно, является гимном Соединенных Штатов. Эта работница ходила в камуфляжного цвета жилетке и военной обуви. Зимой местонахождение Карен легко было отыскать по следам крупных полуботинок. На каждом из них явственно отпечатывалось: «Военно-морские силы США».
Студентов она называла не «студентами», а «рядовыми».
Стоя утром рядом с Карен, которая пела «Америка, Америка», я чувствовал себя неловко и опять не знал, что делать. Петь «Америка, Америка» было глупо, я же — не американец. Молчать было неудобно. Тихо-тихо, чтобы никто не разобрал слов, я пел «Широка страна моя родная».
Карен работала в таких темпах, каких нормальному человеку не достичь никогда в жизни. Пока я рубил один пучок салата, она успевала покрошить десять.
— Разделим работу пополам, рядовой Стас, — говорила Карен, — ты помой килограмм морковки, а я — остальные пять.
— Разве один килограмм, это половина?
— Ты же все равно не успеешь. Потому что — новобранец.
Я мыл, пытаясь успеть. Хватался за новую картошку, не домыв старой. Но успевать все-таки не получалось. При этом картошка Карен блестела как слитки бронзы. А мой килограмм был похож на только что вырытый из земли.
Недоделок Карен не любила. Увидев недоделку, она говорила:
— Ну-ка, упал-отжался!
Нагрузив вымытой картошкой ведра, мы отправлялись на кормление.
Я с трудом нес одно ведро, а Карен без труда — два.
— Рядовой, помни, в любую секунду может случиться внезапное нападение, — толковала она по пути.
— Я постараюсь не забыть, — врал я.
— Каждый момент ты должен быть готов к тому, чтобы спасти мир!
— Буду. Буду спасать.
Мне рассказывали, что Карен приехала на остров таким же студентом, как и мы.
Прослушав лекции об исчезающих видах, она подошла к директору зоопарка Джереми Маллинсону и сказала:
— Мы должны спасти мир, генерал.
— Так мы только этим и занимаемся! — развел руками Джереми. — Спасаем с утра до вечера.
— Неважно, извините, спасаете, если виды исчезают. Возьмите меня на службу. Личным примером я покажу, как нужно спасать. Жизнь положу.
— Зачем же сразу «жизнь». Жизнь не надо, а вот личный пример — дело важное.
И верно, если б все так работали, как Карен, мир бы, конечно, давно был спасен. Однако меня бы в этом мире уже бы не было. Я бы умер от перенапряжения. Сгорел бы как свечка.
Государственной комиссии, ежегодно проверяющей зоопарк, непременно показывали клетки, которые обслуживала Карен.
— Как вы добиваетесь таких невероятных успехов обслуживания? — удивлялась комиссия. — Поделились бы секретом.
— Такие у нас люди, — скромно отвечал Джереми.
Потрясенная успехами комиссия награждала зоопарк грамотой и ценным подарком.
— Я до приезда на остров про Даррелла и не слышала, — рассказывала Карен.
— Как же так? — удивлялся я. — Он столько книг написал!
— Чтобы американцы эти книги прочитали, их сначала нужно было бы экранизировать. Снять по ним блокбастер или фильм ужасов.
А я подумал:
— Зачем американцам Даррелл, если они и без него хорошо работают? Это мне его нужно перед каждой уборкой и перед каждым кормлением читать. Для вдохновения.
Я никак не мог поспеть за Карен.
Приходилось подниматься по горке, и вдобавок ведро оттягивало руку.
— Что там, картошка что ли? — подумал я и вспомнил, что в ведре действительно лежит три кило картошки и еще два — моркови.
Из кармана моего комбинезона торчал пучок салата.
Карен давно уже занесла свои десять кило на горку и теперь ждала, когда поднимусь я.
— Отстаем?
Ответить я ничего не смог, лишь старался отдышаться после подъема.
— Устаем?
— Совсем чуть-чуть. Почти нет. Уже отдохнул.
— Рядовой, шире шаг.
Я попытался делать свой шаг шире, но тяжелое ведро его все же сильно укорачивало.
— Левой, левой, — подбадривала Карен, — раз-два, левой.
Постепенно, передвигая левую и стараясь не забывать о правой, мы — раз-два! — добрались до медвежатника.
С виду он напоминал средневековую крепость. Только в настоящих крепостях окна маленькие, чтобы враг через них не пролез, а тут окна огромные, как в кафетерии. За окном виднелся медведь, с белыми обводами вокруг глаз, похожими на очки. Они придавали медведю облик мудрого зверя.
Через стекло он с интересом смотрел, как Карен дергает рычаг, запирая выгул, и как открывает дверь, чтобы войти в зимник.
Медвежий зимник был мало похож на берлогу. Пол, покрытый опилками, скорее напоминал о цирке. В углу лежал пластмассовый медведь с одной лапой.
— Детский сад какой-то, — подумал я.
— Рядовой Стас, от тебя требуется подмести внутреннюю территорию медвежатника и засыпать ее свежим субстратом типа «опилки». Метлу и бак для мусора вы найдете снаружи у мусорки. Есть вопросы?
— Есть, а где мне взять свежий субстрат типа «опилки» и куда выкинуть старый?
— Снаружи расположены два ящика, в одном — новые опилки, другой — для использованных.
С улицы, через задвижку, сваренную из железных прутьев, заглянуло медвежье лицо в очках. Затем к нему присоединилось еще одно. Спустя минуту между ними протиснулось третье. Оно было совсем маленькое, но тоже имело очки. Глаза за очками были вдумчивыми, а взгляд — глубоким.
Странно было видеть такой взгляд у медведей.
Я принес желтую пластмассовую метлу с синим совком, которые, действительно, стояли у мусорки, и принялся мести.
Пыль встала над полом столбом и, крутясь, ударила медведей по очкам. Они закашлялись и отошли от задвижки.