— А ведь, — думал я, — очки у этого медведя еще не самое интересное. Интереснее то, что живет он в Бразилии, где никакие другие медведи не живут. А в Африке, например, медведей вообще нет. У нас же ими пруд прудить можно. У нас — и бурый, и гималайский, и белый…
Пыль наполняла помещение и, не находя выхода, набивалась в нос и в уши.
Приходилось подходить к задвижке и дышать, опускаясь на карачки.
— Как бы сейчас медведи не подошли, — думал я. — У них ведь не только очки, у них еще и когти в пять сантиметров.
Но медведи, начихавшиеся от пыли, залезли на бревна в центре выгула и дышали свежим воздухом.
Сидящие на бревнах, они очень напоминали медведей с картины Ивана Шишкина «Утро в сосновом лесу».
Я вернулся к опилкам и стал собирать их в бак, старательно трамбуя ногами. Затем вышел на улицу и перевернул бак над мусоркой. Но опилки из бака не высыпались.
— Слишком хорошо утрамбовал, — сообразил я и ударил баком по железному контейнеру. Опилки вывалились мне на ноги и наполнили резиновые сапоги.
Пришлось снимать их и, стоя в носках, стучать сапогами о контейнер.
Медведи всей семьей следили за мною через витрину.
— Чего? Интересно, что ли? — спросил я и махнул на медведей сапогами.
Лица в очках, смутившись, отступили от окна.
— Это что же?! Медведей сапогами пугать?! А ну упал-отжался!
Карен надвинулась на меня с тачкой, наполненной свежими опилками.
Я быстро поставил сапоги на землю и сунул в них ноги.
— Да вот, просыпал, случайно, а они смотрят.
— Развивай глазомер, солдат.
— Буду развивать.
— А вот тебе свежий субстрат!
Через пять минут пол зимника был покрыт свежими опилками, а дверь в него заперта. Карен подергала ручку за дверь и, убедившись, что та запета надежно, открыла задвижки.
Медведи сразу же, громко сопя, полезли в зимник.
Как только семейство скрылось в помещении, Карен снова опустила задвижки и отперла дверь выгула.
Я стал собирать огрызки, объедки и кое-что еще, а Карен мыла окна.
Время от времени я нагибался к задвижкам и видел, что медвежонок, прижав когтями пластмассового медведя, отгрызает ему последнюю лапу.
Карен заметила, что я наблюдаю за медвежонком и сказала:
— Его зовут Карл.
— Какое-то имя не бразильское.
— Он в немецком зоопарке родился.
— А родителей тогда как же зовут?
— Вольфганг и Барбара.
— Ну и ну!
— Ты, я гляжу, болтать любишь. Задание выполнил?
— Да.
— Каждое задание нужно выполнять как последнее в жизни. Так ли ты его выполнял?
— Нет. А разве это последнее задание? — удивился я.
Карен вздохнула и положила стеклоочиститель в ведро.
— Задание это, конечно, не последнее. Но расслабляться из-за этого не стоит. Сейчас пойдем к бабируссам.
К бабируссам я шел уже совсем по-солдатски, ать-два, ать-два! Хотелось запеть какую-нибудь солдатскую песню. Но я не решался. Боялся напугать животных.
— На пра-а-во! — скомандовала Карен.
Мы повернули и подошли к зданию, крыша которого напоминала раскрытую книгу.
— Стой, ать-два! Теперь ты должен весь превратиться во внимание. Превратился?
— Превращаюсь.
— Ты знаешь, кто такая бабирусса?
— Свинья, — ответил я. — Из Южной Азии.
— Правильно. Но, кроме того, она еще и опасное животное.
Рядовым входить к бабируссе категорически запрещается. Во избежание.
— Да я и снаружи постою.
— Постоишь. — согласилась Карен. — И помоешь окна бабируссника. Вода за углом.
Подхватив бак для мусора и метлу, Карен зашла в зимник.
— Чем же это свинья может быть опасна? — удивлялся я, набирая воду. — Она же не медведь все-таки. Почти домашнее животное. Хавронья.
Размышляя, я намылил окно, нащупал в воде стеклоочиститель и стал им водить по стеклу. Сверху вниз. Сверху вниз.
— Свиньи, в смысле уборки, лучше многих, — размышлял я. — У тигра, конечно, лучше не убираться. А у свиньи, у свинюшечки, у хрюшечки — можно.
Вдруг из глубины дома выдвинулась какая-то гигантская картофелина и прижалась боком к стеклу.
— Э! э! — постучал я стеклоочистителем. — Не пачкай стекла-то.
По картофелине, как по морю, пробежала мелкая дрожь. Она медленно повернулась, и я увидел картофельное рыло, усеянное белыми проростками, какие бывают у залежалых клубней.
Рыло хрюкнуло и со звоном ударило проростками в стекло.
Я шарахнулся в сторону. Стеклоочиститель упал в ведро. Оно повалилось и плюнуло водой в стену.
Окоченев, я слушал, как бабирусса молотит об окно клыками. Тук! Тук! Всего клыков было четыре.
Вдруг на картофельный бок опустилась желтая метла и отодвинула бабируссу от стекла.
Медленно я подошел к стене, поднял ведро и стеклоочиститель. Нужно было снова идти за водой.
— Медведи, на них хоть смотреть приятно, — думал я, — а эта — вся лысая какая-то. Шершавая.
Набрав воду, я продолжил мытье окна. Однообразные движения нагоняли сон. Сверху вниз. Сверху вниз.
Вдруг снова что-то зашевелилось в глубине и поплыло к стеклу. Теперь из темноты выдвинулись два рыла и прижались к нему ноздрями. Пятачки были такими огромными, что их правильнее было бы назвать червонцами.
Клыков теперь за стеклом было восемь.
— А вот как они этими всеми клыками по стеклу грянут!.. — подумал я. — Отойду лучше.
Я отошел, и свиньи тут же отодвинулись в глубину. Я подошел, и они приблизились. Я шагнул назад, и они шагнули назад.
— Смотри-ка, интересно как! — думал я, двигаясь то к стеклу, то от стекла. — Это они, наверное, территорию от врага защищают.
Мне стало смешно оттого, что бабируссы приняли меня за врага.
Вдруг хлопнула дверь, и из нее шагнула Карен с метлой наперевес.
— Зверям нервную систему расшатывать? А ну упал-отжался!
Опустив глаза, я стоял и горько раскаивался в своем поведении.
Я понимал, что зря, конечно, раздражал зверей. Кроме того, стекло осталось не домыто.
— Это, действительно, могло быть твоим последним заданием!
— Неужели стекло могло не выдержать?
— Стекла здесь как железо, тридцать миллиметров. А я вот могла не выдержать. Твое счастье, что нервы у меня не расшатанные. А-то получить бы тебе в анкету букву «Ф».
— Нет, нет! — я в ужасе отшатнулся — Хотя бы «Д»!
— Посмотрим, посмотрим, — ворчала Карен, — запирая дверь бабируссника. Посмотрим, как ты кенгуру накормишь.
Один из углов зоопарка густо зарос лесом. Ели стояли тут стеной, а сосны — горой. Под соснами прыгали кенгуру.
Пока мы к ним шли — ать-два! — Карен объясняла:
— В кормлении кенгуру ничего сложного нет. Берешь салат. Салат-то не потерял?
Я пощупал зеленый пучок в кармане.
— Тут.
— И разбрасываешь как можно шире. Чтобы всем досталось, и чтобы потасовок между кенгуру не было.
— Каких потасовок?
— Они же дерутся как боксеры. Встанут на хвост и машут кулаками. Давай иди. Не забудь, пошире раскидывай.
Осторожно я перешагнул через невысокий заборчик кенгурятника и вступил под сосны.
Сначала кенгуру прыснули от меня врассыпную. Но когда разобрали, что в моих руках — салат, стали приближаться, по-кроличьи прижимая лапы к груди.
Я взмахнул рукой, стараясь кинуть листья подальше. Однако подальше листья не летели и падали у самых ног. Тут же на лист кидался, какой-нибудь кенгуру и засовывал его в рот. Приходилось останавливаться, чтобы не наступить на животное. Дело двигалось медленно. Наконец мне стало казаться, что салат подбирает все время один и тот же кенгуру. Потому что они были совершенно одинаковыми.
Последний лист обнаглевший кенгуру выхватил прямо из моих рук. Он встал на хвост, дернул салат и убежал к соснам.
Хорошо — кулаками махать не начал.
22
Цветы на клумбах перед особняком Ле Ное угасали как свечки.
Жасмины сбросили листья и стали похожи на изломанные телевизионные антенны.
Садовых птиц сменили чайки.
Все вокруг куда-то двигалось.
Я перешел из Отдела млекопитающих в Отдел птиц.
Впервые войдя в кормокухню птичьего отдела, я увидел четыре затылка, один из которых был особенно велик и два лица.
Люди, которым принадлежали лица, промывали возле входа горох. Обращенные затылками, стояли подальше. Их спины мешали разглядеть, что там делают их руки. Также не ясно было, имеются ли у них лица, или есть только затылки?
Но когда я поздоровался, затылки повернулись и показали кое-какие лица. Одно из них было бородато, усато и глядело сквозь огромные очки.
— Крис!
— Стас! Неужели к нам на неделю?
— На две Крис, на две.
— Вот хорошо! Давай-ка, первую неделю со мной поработаешь.
— Я с радостью, Крис.
— Сейчас яйца вареные на терке натру и пойдем балийских скворцов кормить.
— А мне пока что делать?
— А ты пока познакомься с нашими ребятами. Вот справа от меня стоит Глин Янг. Глин, это Стас.
— Здравствуйте, Глин.
— Здравствуй, здравствуй.
— Так, дальше. Дальше Рис Линд, он из Канады приехал. Линд, оторвись-ка на секунду. Это Стас. Русский.
— Здравствуйте, Рис.
— Приветствую.
— Хилари, это Стас. Стас, это Хилари.
— Здравствуйте.
— Здравствуй.
— А вон тот старикан, у двери, который горох моет, это Шеп. Шеп! Шеп! Ше-е-е-е-е-еп!!!
Шеп вытер ладони о свитер, подошел ко мне, затем вдруг схватил за руку и стал энергично ее трясти:
— Какая радость! Какая радость! Оч-ч-чень рад. Оч-ч-чень. Нельзя ли автограф?
— Крис, мы с Шепом уже знакомы.
— Ага, — сказал Крис, — тогда пошли скворцов кормить. Да отпусти ты его руку наконец!
Кроме балийских скворцов на попечении Криса находились маврикийские пустельги, палаванские фазаны, три вида попугаев и птицы с прекрасным названием «розовые голуби».
Голубь и обычный-то — птица красивая. А уж каков розовый! Крылья его серые — цвета земли, спина и грудь украшены облаками, подожженными закатом. Голова стоит над ними как солнце, и в самой ее середине — красные глаза.