Могло меня каким-то образом перенести в семнадцатый век? Может, тут какая-то аномальная зона? Черная дыра? Какой-то проход между мирами? Прошлым и настоящим?
Я стала вылезать из спального мешка и пришла в еще больший ужас. У меня нет обуви, нет джинсов. Спала я только в длинной футболке и трусиках. Мамочки, куда ж я без обуви?! Куда я без всего? В лесу? Я – городской житель, я знаю, как выжить в городе. Я никогда не потеряюсь в большом городе, от которого деревенский житель придет в ужас. Но большой город – моя стихия, тем более что мне за время журналистской работы приходилось бывать в таких злачных местах, видеть такую клоаку, что меня не удивишь ничем. В городе не удивишь. Вот вчера труп годичной давности видела, который вначале в земле лежал, потом в воде – и ничего. В обморок не рухнула. И старые скелеты снимали. Тоже ничего. Мерзко, но восприняла как в порядке вещей.
Но в лесу… Без обуви… И хотя сейчас только август, я все-таки нахожусь на Севере. Здесь прохладно по ночам. И может быть прохладно и днем. Мы вон по воде в спортивных куртках плавали. А у меня только футболка. Не будешь же вечно сидеть в спальном мешке! Хотя его можно накинуть на плечи. Но лапти-то я себе все равно не смастерю!
Я все-таки встала. Я, конечно, невысокого роста, но все равно стоя можно лучше осмотреться.
Первым чувством было облегчение. Конечно, это было маленькое облегчение, но все-таки.
Кто-то заботливый поставил рядом с мешком мои кроссовки и положил на них джинсы. Но больше не было ничего. Совсем ничего. Ни воды, ни еды, ни моей сумки с документами и всем необходимым журналистке в работе. Хотя у кого мне здесь интервью брать?
«Будем жить настоящим моментом», – сказала я себе, натянула джинсы, потом обрадовалась, что из кроссовок не выпали носки, которые я туда засунула перед сном. Уже хорошо. Я обута и одета, а пока светит солнце, вполне могу походить в футболке.
Но хотелось пить. Очень хотелось. Есть не очень хотелось, но перекусить было бы неплохо. Я утром обычно не ем, набивая брюхо вечером, что и здесь делала… Но чувство голода все равно было. На свежем воздухе нагуляла. Я посмотрела на часы – и испытала очередной шок.
Час дня, даже начало второго. Мы с Татьяной легли в час ночи. Я не могла проспать двенадцать часов, даже на самом свежем воздухе. Хотя, конечно… Я бы проснулась, если бы меня куда-то тащили и не пшикнули перед этим в лицо какой-то гадостью. Или не сделали укол. Хотя укола я не помнила. Но игла могла быть тонкой, укольчик напоминать укус комара…
Я быстро осмотрела видимую часть рук. Следа укола не было. Но его могли сделать куда угодно. Нет, скорее пускали газ. И я не проснулась, пока меня куда-то перевозили, и не могу ничего вспомнить.
То есть последнее мое воспоминание – мы с Татьяной отправляемся спать.
Но сейчас следовало быстро решить две проблемы. О себе напоминал мочевой пузырь (и решение этой проблемы не представляло никакой сложности), и страшно хотелось пить, но никакого источника воды я пока не видела. Я пожалела, что проспала время росы на листьях, поскольку всю ее высушило солнце, – и осмотрелась из-под деревьев, куда отошла для решения первой проблемы. Не по середине же поляны мне было садиться? Хотя я, вероятно, размышляла как городской житель.
Я увидела проем между деревьев с одной стороны поляны. То есть вроде как проем над дорогой, которой нет. Ничего, по травке прогуляюсь. А если травка мокрая, хоть оближу ее. Хотя с чего ей быть мокрой? Дождей в эти дни не было.
«А нет ли тут каких-нибудь ягод?» – мелькнула мысль.
Я решила сделать обход поляны по кругу, держась под деревьями. Мало ли что… Вдруг за мной кто-то наблюдает? Вдруг… И клюква вроде бы должна под деревьями расти. Или на болоте? Нет, болота не надо. Но я даже не знаю, где должны расти лесные ягоды…
Прямо напротив проема, по которому я собиралась идти следующим этапом, росли какие-то кусты. Нет ли на них съедобных ягод? Кстати, а как я пойму, что ягоды съедобные? Я знаю малину. Клюква, черника и брусника растут не на кустах. А что еще может быть? Ежевика? Я даже не знаю, как она выглядит, и тем более не знаю, на чем она растет.
Я приблизилась к кустам и стала их осматривать. Пахло от них неприятно, но запах почему-то показался мне знакомым. Под ноги я не глядела, за что-то задела и грохнулась. Глаза успела закрыть, но физиономию и руки расцарапала. Не открывая глаз, встала на четвереньки, потом прикрыла ладонью лицо, чтобы его ничто больше не царапало (это мой рабочий инструмент! Оно же все время в кадре!), и посмотрела назад. За что я зацепилась?
Это были ноги в кроссовках. Кроссовки на липучках, носки отсутствовали.
Ах вот что за неприятный запах… Как же я сразу не сообразила?
Но труп определенно не сегодняшний. Свежие трупы так не пахнут. Вертолетчик? Нет…
А пить-то как хочется… Я же умру, не попив воды в самое ближайшее время.
К трупу я всегда смогу вернуться. Он не убежит. Надо найти воду, а потом осматривать труп. А у меня даже фотоаппарата нет…
Я вернулась на середину поляны (ведь точно посередине меня уложили!), подхватила спальный мешок, как свое единственное имущество, и отправилась в путь среди расступившихся передо мной деревьев. Кстати, проснулась я лицом как раз в ту сторону, и солнце от меня ничто не закрывало… Хотя когда я проснулась, оно уже стояло высоко. Но, может, кто-то рассчитывал, что я проснусь раньше? И где все остальные?!
Ой, трава примята, – обратила внимание я. Да, сельский житель, наверное, сразу понял бы, что надо поискать следы. Не с воздуха же меня сбросили? Шли точно здесь. Сколько человек? Пожалуй, двое… Но трава уже успела подняться… Хотя определить, что шли, все равно было можно. Это был знак для меня? Мне показали направление?
Минут через десять я увидела впереди воду. Я побежала к ней. Может, меня просто переместили на середину одного из островов, которых тут полно? И я сейчас увижу… Что?
Я остановилась на берегу, рухнула на колени и стала пить, потом умыла лицо, потом снова стала пить. Вода была пресной и очень вкусной. Пока пила, в голову лезла бредятина. Почему-то вспомнила книгу о Второй мировой войне, которую недавно читала. Там рассказывалось об экспериментах, которые фашисты проводили над узниками лагеря Дахау. В частности, садисты пытались выяснить, сколько человек может продержаться на соленой морской воде. У участников жуткого эксперимента по несколько раз в день брали на анализы кровь и мочу. Выяснилось, что необратимые патологические изменения начинаются на пятый день.
Но у меня даже пресная вода! И вообще август, в лесу должно что-то расти. Рыбу я, конечно, ловить не умею, и силки ставить не умею, и вообще не могу убивать животных… Убью ли я животное, чтобы выжить самой? Да, однозначно. Но как мне это сделать?! Я знаю, как искать еду в городе, но не в лесу!
Я села на бережок и уставилась на водную гладь. Впереди маячил еще какой-то участок суши, но со своего места я не могла сказать, остров это или нет. Я не могла даже сказать, где нахожусь сама – на острове или материковой части. Но если материковой, то передо мной – река. Люди всегда селились у воды. Из каких-то книг, неизвестно когда прочитанных, я знала, что заблудившемуся человеку следует выходить к реке и идти по берегу. А если я на острове? Вода вообще-то казалась неподвижной. Но ветра не было.
Доплыву ли я до того участка суши? Доплыву. Но спальный мешок и одежду с кроссовками придется оставлять здесь. Плыть и держать все в одной руке над водой я не смогу. И что я там буду делать голая и босая?
Что мне вообще делать?!
«Идти назад и осматривать труп», – сказала я себе. Хотя бы ради того, чтобы проверить, нет ли в карманах чего-то полезного для меня.
Я еще попила воды и пошла назад. Если кто-то за мной наблюдает, то решит, что у меня не все в порядке с головой. Но журналистика – это диагноз. Я это неоднократно слышала от разных людей. А трупы – моя специфика как ведущей «Криминальной хроники». И я буду снова ее вести! Буду!
Я вытащила труп за ноги из-под кустов. Тело оказалось тяжелым. Но мертвое тело вообще часто кажется тяжелым.
Мужчина. Кроссовки черные, тренировочные, черный с грязно-белым верх спортивного костюма. Не зэковская роба однозначно. Не наш вертолетчик. От лица практически ничего не осталось. От вертолетчика бы осталось, а тут потрудились насекомые… В случае вертолетчика не успели бы. Да и стадия разложения…
Преодолевая брезгливость, я занялась осмотром карманов. Ничего. Вообще ничего! Я расстегнула верх спортивного костюма. Футболка. Никаких следов огнестрела. Мужик лежал на спине. То есть если убивали здесь, стрелять должны были в грудь. А если не здесь? Могли посередине поляны и оттащить в кусты. Рана может быть на спине. Например, ножевая. Нет, не буду осматривать. Не могу. Потом вернусь. С кем-нибудь.
Я пошла назад к воде, тщательно вымыла руки. Я бы с удовольствием окунулась, но вытереться было нечем, а обсыхать на открытом воздухе холодновато. Только простудиться мне не хватало!
Но я знала, что в крайнем случае раздену труп.
Какая сволочь задумала этот эксперимент? С какой целью? Посмотреть, выживу ли я в лесу? Смогу ли выйти к людям? И, садисты, кроссовки с джинсами поставили рядом со спальным мешком. Могли бы еще что-нибудь оставить…
Я сидела на берегу и обдумывала свое положение. Возьмем как данность, что я нахожусь где-то в районе бывшей воинской части. Навряд ли меня бы стали перебрасывать в другой район. Но это солдат с сержантом, родившиеся и выросшие в сельской местности и с детства ходившие на охоту, смогли добраться до цивилизации. И у них были вещи, помогающие выживанию, – они же взяли все, что могли, в части. У них имелась теплая одежда, какие-то продукты. Они умели охотиться и рыбачить. И они были вдвоем.
Я одна. У меня, кроме спального мешка, нет ничего. Мои навыки в лесу не помогут. Я умею совсем другое…
Я заревела. Конечно, не лучшее решение вопроса, но себя было жалко – не передать. Видел бы сейчас кто-нибудь криминального репортера Юлию Смирнову, прожженную стерву, которая ничего не боится. Но такая репутация, заработанная в родном городе, ничего не дает в лесу.