Император Николай I, как известно, был человеком наблюдательным. И вот его взгляд остановился на черном пятне в стороне от дороги.
– Что там такое? – тут же спросил государь. – Неужели мертвое тело?
Карета остановилась, камердинер митрополита побежал смотреть.
– Это человек, – вскоре доложил он. – Только не мертвый, а живой. На муравейнике лежит, ваше императорское величество.
Когда путешественники вышли из экипажа и подошли к муравейнику, старец Феофил лежал не шевелясь. Его лицо и руки, сложенные крестообразно на груди, были исцарапаны в кровь, по всему телу ползали муравьи.
– Это тот самый старец, к которому мы едем, – сказал пораженный митрополит. – Эй, Феофил… Что это с тобой… Зачем здесь лежишь?
Молчание.
– Подымись, говорю, проказник! Государь хочет говорить с тобой.
Ни звука, ни движения.
– Странно! – с досадой сказал Николай и, сердито махнув рукой, пошел к карете.
Экипаж повернул обратно. Всю дорогу царь и митрополит, озадаченные этим поступком старца и полные недобрых предчувствий, молчали. Странный поступок отца Феофила получил объяснение только после его смерти.
Преподобный Феофил Киево-Печерский
Выше много говорилось о “чудачествах” и “проказах” старца Феофила. За что же он снискал народную любовь? Почему люди дни и ночи напролет толпились у его кельи? Кто был этот загадочный подвижник, столь необычным образом предсказывавший судьбу простым богомольцам, архиерею и самому царю?
Как следует из жития старца, написанного священником В.Зноско, иеросхимонах Феофил родился в 1788 году в городе Махнове Киевской губернии, Рождество-Богородицкого уезда, в семье священника Андрея Горенковского. Жена священника Евфросинья, урожденная Гошковская, принесла двойню. Старшего нарекли Фомой, младшего – Каллиником.
Мать сразу невзлюбила старшего сына, называла его “обминком” и “упырем”. Находясь в помрачении рассудка, Евфросинья несколько раз покушалась на жизнь Фомы, и отцу ничего не оставалось, как отдать сына на воспитание в другие руки. Вскоре священник Андрей Горенковский скончался, и Фома воспитывался сперва в семье мельника, потом в семье зажиточного крестьянина, потом в семье деревенского батюшки. Особенного присмотра за ним нигде не было, мальчик был предоставлен самому себе. Когда его сверстники шумели, бегали и резвились, Фома обыкновенно сидел один. Иногда он уходил в лес и пропадал там на сутки, а то и на двое. Еще мальчик полюбил ходить в храм, и рано утром церковный сторож часто находил его у запертых дверей. Однажды Фома встретил на улице нищего ребенка в лохмотьях и отдал тому свою рубаху, за что был строго наказан. Когда воспитатель Фомы скончался, староста церкви решил отвести мальчика к матери. Каково же было его изумление, когда Евфросинья, только увидев сына, набросилась на него и поранила ему плечо топором! Староста увез Фому обратно и вскоре пристроил его в Братский монастырь – в этой обители состоял старец из овдовевших священников, приходившийся Фоме дядей.
Фома поступил в начальный класс Духовной академии при Братском монастыре и учился очень хорошо. Через некоторое время за мальчиком пришел посланец от матери: Евфросинья тяжело заболела и призывала сына к себе. Перед смертью рассудок к несчастной вернулся, и она успела попросить у сына прощения. Фома предал тело матери погребению и отправился обратно в Братский монастырь.
Дядя мальчика вскоре скончался, и некому было оплачивать учение. Фома был определен дьячком в город Чигирин, а потом, по недостатку голоса, перемещен пономарем в местечко Обухов. В 1812 году, в самый разгар Отечественной войны, Фома, двадцати четырех лет от роду, стал послушником Киево-Братского монастыря. Он месил тесто и пек хлеб, был пономарем. Уже к этому времени относятся первые свидетельства о пребывающей в нем благодати.
Неподалеку от Братской обители находился Флоровский женский монастырь, у сестер которого был обычай ходить за водой на Днепр. Как-то одна из послушниц самовольно отправилась с ведром к реке, но поскользнулась и уронила в воду ключ от своей кельи. Девушка расплакалась: она боялась теперь показаться на глаза настоятельнице, не знала, как открыть келью. Тут на берегу появился послушник Фома.
– Так тебе и надо, глупая, – сказал он. – Не будешь в другой раз без благословения ходить. Дай-ка сюда ведро…
Он нагнулся, осенил воду крестным знамением и зачерпнул ведро.
– А теперь ступай. Тут тебе и вода, и ключ от кельи.
Послушница заглянула в ведро и, к своему изумлению и радости, действительно увидела на дне потерянный ключ…
В 1821 году Фома постригся в монахи с именем Феодорит. Вскоре его назначили ризничим и за “примерную строго иноческую жизнь” возвели в сан иеродиакона. Пять лет спустя Феодорит был посвящен во иеромонаха и назначен экономом Братского монастыря. Но совсем не этого хотелось подвижнику: он подал прошение, чтобы ему позволили удалиться в пещеры за Китаевской пустынью, выкопанные еще святым Феодосием Киево-Печерским. Получив отказ, Феодорит принял решение посвятить себя великому подвигу юродства ради Христа. В 1834 году он принял схиму и был наречен Феофилом.
Многие послушники и ученики Академии взяли за обычай смеяться над неряшливым и угрюмым монахом, говорили ему насмешливые слова.
– Идите прочь, – отвечал им старец. – Было время, когда я учился, а теперь умом помрачился…
Другие же почитали его своим наставником. Так отец Феофил благословил на подвиг юродства студента Академии Петра Крыжановского. Около восьми лет тот переносил глумления и поношения и умер в Кирилловской больнице, достигнув высокого духовного совершенства, получив свыше знание о дне своей кончины.
“Так спасаются все истинно верующие и любящие Его, – сказал отец Феофил о смерти Крыжановского. – Если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем”.
Старец часто посещал уединенный сад на Глубочице. Он говорил смотрителю сада Иосифу Диковскому:
– Молись, раб Божий. Место, где ты живешь, свято.
– Какое там “свято”! – смеялся смотритель. – Здесь по праздничным дням городская молодежь оргии устраивает.
– Нет, Иосиф. Здесь место святое, здесь будет монастырь.
Предсказание старца сбылось много лет спустя, в 1888 году. Тогда на Глубочице был основан Покровский женский монастырь…
Священник В. Зноско был знаком с сыном смотрителя Назаром Диковским. Тот рассказывал о старце так: “Какой сильный был! Ни одна болезнь не брала… Меня старец очень любил. Увидит в саду и кричит: „Назар, Назар, иди сюда!“ Я подойду. „Благословите, батюшка…“ – „Бог благословит. Ты почему, Назар, не женишься?“ – „Молод, батюшка“. А мне тогда более двадцати семи годов было. „Смотри, женись, – не то под старость тебя под руку водить некому будет“”.
Старец Феофил предсказал Назару, что тот женится на дочери булочницы. Так вскоре и случилось, а в старости Диковского разбил паралич, и жена ухаживала за ним как за малым ребенком.
Первым келейником старца в Китаеве был некий Иван, солдат, дезертировавший с военной службы и совершивший ряд преступлений. Старец как-то встретил Ивана на кухне и тут же перечислил тому его грехи. Потрясенный, дезертир заплакал и потом ни на шаг не отходил от старца.
“На Страшном суде тебя спросят: у тебя были руки? что ты приобрел ими? – поучал Ивана отец Феофил. – Были голова и язык? Что приобрел? И награда будет не за то, что ты приобрел кое-что, но за что именно ты приобрел”.
Иван старался как мог, но духовной твердости ему не хватало. Как-то старцу принесли большой кусок балыка. Прельстившись на него, Иван тайком съел балык и вдруг почувствовал в животе острую боль.
Старец ехидно посмотрел на него.
– Потерпи, потерпи брат. Это балычок в животе переваривается…
Боль стала невыносимой, Иван принялся громко кричать.
– А зачем послушался врага? Зачем прельстился, вкусив еды, которых без благословения не надлежало тебе касаться? – приговаривал отец Феофил. Наконец он сжалился и сотворил молитву, после чего боль у Ивана тотчас улеглась…
Вскоре Иван доказал свою преданность старцу. Как-то жарким летним днем они вместе отправились по грибы.
– Ох, гроза будет! – приговаривал отец Феофил, поглядывая на ясное голубое небо.
– Не будет, батюшка, грозы. Ни одного облачка не видать.
– Ох, будет… Скоро будет. Уже надвигается… Вот!
В это самое время из-за кустов выскочили три здоровых парня с дубинами:
– Ага, попались, монахи! Давайте деньги!
Отец Феофил благословил их, спокойно порылся в корзине и подал им самый большой гриб:
– Кушайте на здоровье.
– Что?! Ты еще смеяться над нами?
Грабители стали избивать старца, Иван бросился защищать его, и в итоге оба были сильно избиты…
После Ивана келейниками старца были Пантелеймон и Козьма. Если первый запомнился обитателям Китаева смирением, то второй – удивительной рассеянностью. При этом Козьма был чрезвычайно религиозным и начитанным служкой, так что старец Феофил называл его в шутку “богословом”. По целым дням Козьма занимался исключительно только чтением Священного Писания и святоотеческих книг, и при этом забывал не только о пище и питии, но и о прямых обязанностях своего келейного послушания. Рассеянность его доходила до такой степени, что, когда ему пришлось однажды подписаться на бумаге по поводу получения какого-то документа, Козьма не только позабыл фамилию, но даже свое имя, так что посторонние лица вынуждены были напомнить ему. Больше всего Кузьма любил книги, а пуще всего свою старую истрепанную Библию, которую постоянно носил при себе на ремне и которую клал ночью под голову вместо подушки. К своему старцу Козьма относился с рабской почтительностью и готов был ринуться по его слову хоть в огонь, хоть в воду. Самыми же нелюбимыми существами на земле у Козьмы были женщины. Встретив утром женщину, Козьма считал себя осквернившимся на весь день и непременно окроплялся крещенской водой. Все его мысли, желания и планы были направлены единственно к тому, чтобы на склоне дней своих удалиться куда-нибудь в лесную чащу, ископать там небольшую пещеру и, поселившись в ней, начать подвиг душевного спасения. И вот, когда он однажды размышлял о таком блаженстве, сзади к нему подошел старец Феофил и неожида