К. Крюк… Капитан Крюк? Лиззи? Неужели это была Лиззи? У Ронды появилось ощущение погружения под воду.
– Корнелия, – услышала она собственный голос. – Ее второе имя Корнелия. В честь бабушки.
Девушка вздрогнула.
– Уфф! Я бы тоже воспользовалась вторым именем.
– То есть вы работали в тот день? – спросила Ронда.
– Я обычно работаю по вечерам. Мне нельзя работать утром, но сегодня Дженнифер позвонила, чтобы сказать, что у нее мигрень.
Девушка закатила глаза.
– Я помню вашу подругу. Приятная леди. Симпатичная. И такая хорошенькая девочка.
– Хорошенькая девочка? – сдавленным голосом переспросила Ронда. Слова, словно кость, застряли у нее в горле.
– Да, она и мужчина, а с ними ребенок. Или вы с ней не встречались? – Девушка подозрительно посмотрела на Ронду.
Ронда покачала головой.
– Нет, я… Лиза сказала, что у нее есть дочь, но когда мы пошли с ней в кафе, девочку забрал дядя. Неудивительно, что я совершенно забыла о ней. Жаль, что я ее так и не увидела. И какая она из себя?
– Похожа на мать: темные волосы, темные глаза. На вид лет шесть-семь.
4 июля 1993 года
– От тебя воняет старой мочой, – поморщился Питер.
В этот вечер Питер отмечал свой четырнадцатый день рождения, и вся их компания – он сам, Ронда, Лиззи и Ток – отправилась на велосипедах к озеру, чтобы посмотреть фейерверк. Они приехали на пляж уже в сумерках и ждали. Лежа на спине на прибрежном песке, они смотрели поверх воды на центр города, слушая, как на другом берегу играл оркестр, а люди смеялись и аплодировали.
Они были одни на крошечном пляже под названием Бухта Гагары. Это был даже не пляж, а скорее лодочная пристань, но они всегда ходили туда купаться. По воде сновали каноэ, каяки и байдарки. После захода солнца кататься на моторных лодках было запрещено.
– А ты, приятель, пахнешь, как мохнушка Ток, – огрызнулась Лиззи грубым пиратским голосом.
– Какая муха тебя укусила? – спросил Питер. Казалось, ему влепили пощечину. Он встал и, сделав Ток знак следовать за ним, зашагал вдоль берега.
Ток осталась там, где и была, рядом с Лиззи, от которой воняло старой мочой и потом. Ронда стояла по другую сторону. Москит приземлился ей на руку. Ронда не стала убивать его, наоборот, позволила напиться крови. Она смотрела, как москит стал таким толстым, что едва смог взлететь снова.
– А по-моему, ты хорошо пахнешь, – сказала Ток Лиззи.
– О господи! – крикнул Питер. – Ты идешь со мной или останешься с моей сестрой?
– Засранец, – пробормотала Ток, однако встала, подошла к нему и легла рядом, на песок.
А ведь как хорошо начинался вечер! Никто не ссорился. Клем и Дэниэл жарили стейки. Агги и Жюстин приготовили картофельный салат, кукурузу в початках, салат из сырой капусты с майонезом. Затем был торт в честь дня рождения Питера, творение рук Агги: красно-бело-синий прямоугольник, совсем как флаг. И в центре – кольцо из четырнадцати – нет, не свечей, а бенгальских огней. Они вспыхивали и шипели, роняя на глазурь пепел. У торта был вкус только что расстрелянных боеприпасов.
Ронда лежала на песке, думая про окрашенные камни посреди озера. Каждую зиму, когда озеро покрывалось рыбацкими хатками – жилищами мужчин с пропановыми горелками и фляжками с виски, часами наблюдавшими за своими лесками, – когда с одной стороны озера на другую носились снегоходы, добровольцы пожарной команды Пайкс-Кроссинга притаскивали на середину озера огромный камень, окрашенный люминесцентной краской из баллончика, наверху красовалась дата – очередной год.
Каждый желающий платил доллар, чтобы угадать дату, когда весной камень провалится под лед. Каждый год на этом конкурсе был свой, новый приз: месяц бесплатного кофе и пончиков в мини-маркете Пэт, ужин на четверых в ресторане у озера, удочка из спортивного магазина.
Ронда подумала про все эти аляповато раскрашенные валуны на дне озера: и каждый несет на себе вес целого года, нанесенного на него краской.
1982 год, год ее рождения. Ниже – 1978 год, когда ее отец женился на Агги. И на самом верху – 1993 год, год, когда они ставили «Питера Пэна». Груда лет, утонувшая в песке и иле, покрытая водорослями, игровая площадка для рыб и черепах.
Фейерверк закончился всего через несколько минут после начала. Ближе к концу (который Ронда приняла за середину) она оторвала глаза от неба и, посмотрев влево, увидела, как Питер и Ток целуются, а их лица мигают зеленым, синим и красным. Тогда она посмотрела направо и увидела, что Лиззи подсчитывает серебряные доллары из своего кошелька, что-то при этом напевая. Она даже не смотрела на фейерверк, который закончился к тому времени, когда Ронда снова подняла глаза вверх. Разглядеть в темноте было трудно, но Ронде показалось, что у Лиззи больше монет, чем в прошлый раз, и она уложила их двумя стопками.
– Что ты поешь? – спросила Ронда.
Лиззи запела громче, чтобы Ронда услышала:
– «Я слишком сексуальна для своей рубашки, слишком сексуальна для своей рубашки, я так сексуальна, что даже больно…»
Ронда посмотрела на подругу в мятом, пропахшем мочой костюме пирата.
– Это точно, – сказала Ронда. Питер и Ток уже были на велосипедах.
– Вы с нами или как? – спросил Питер.
Они все вместе поехали домой. Ток свернула к трейлеру. Когда же они пожелали ей доброй ночи, крикнула в ответ: «Тик-ток!» Лиззи устремилась вперед. Крутя педали, она летела по улице, и пиратская рубашка развевалась за ее спиной. Голосом капитана Крюка она продолжала петь о том, как она сексуальна, и смеялась между куплетами. Вскоре она настолько далеко вырвалась вперед, что превратилась в светлое пятнышко, мелькавшее, словно хвост оленя, а затем и вообще исчезла из вида.
Ронда должна была заночевать у Лиззи, но теперь она думала об этом с ужасом. Ведь кому хочется провести ночь с вонючим старым пиратским капитаном?
В отличие от Лиззи, Питер и Ронда ехали домой не спеша. Когда они въехали на подъездную дорожку, там, рядом с гаражом, уже стоял велосипед Лиззи. Свет в доме был выключен, что означало, что взрослые все еще на заднем дворе Ронды, причем, без сомнения, уже изрядно «тепленькие».
– Хочу тебе что-то показать, – сказал Питер, направляясь к гаражу.
– Представляю, – сказала Ронда и не сдвинулась с места. За кого он ее принимает?
Он вернулся и, взяв ее за руку, потащил в старый гараж, служивший Дэниэлу мастерской, – тот, с крыши которого Питер несколько дней назад едва не прыгнул на своих самодельных крыльях. Его хватка была твердой. Ронде ничего не оставалось, как пойти за ним.
Затащив Ронду в темную мастерскую, Питер повел ее к ряду гробов в дальнем конце помещения.
– Нам нельзя находиться здесь без твоего отца, – заартачилась Ронда. – Если он нас поймает…
– Смотри сюда, – сказал Питер, указывая на один из гробов. – Ну, как тебе крышка?
Ронда наклонилась и попыталась разглядеть в темноте резные буквы. Инициалы: ДШ. И надпись: ЛУЧШЕ СГОРЕТЬ, ЧЕМ УГАСНУТЬ…
– Для кого это? – спросила Ронда.
– Для моего отца. Он изготовил себе гроб.
Ронда вздрогнула.
– Жуть.
– Да, но ты знаешь самую жуткую часть?
Ронда собиралась спросить, что это за самая жуткая часть, когда Питер приложил палец к губам и прошептал:
– Тс-с!
Снаружи доносился какой-то спор. Два голоса, причем все ближе и ближе. Дэниэл и Клем.
Питер поднял крышку одного из гробов.
– Залезай! – приказал он.
Ронда мотнула головой. Она ни за что не полезет туда.
– Ты хочешь, чтобы он нас здесь застукал? – прошептал Питер. – Тогда залезай. Все будет хорошо. Доверься мне.
«Доверься мне». Сколько раз он говорил ей эти слова? И как теперь она должна доверять ему? Он поцеловал ее, сказал, что она его девушка, а затем выбрал Ток.
Ронда молча заползла в гроб и легла, вытянув руки вдоль туловища. Питер осторожно положил сверху крышку. Ронда лежала в темноте, вдыхая запах сосны, прислушиваясь, как Питер забирается в соседний гроб – гроб Дэниэла. Какое-то время они безмолвно лежали в темноте, изображая смерть.
Ронде было слышно, как Клем и Дэниэл о чем-то спорят за дверью. Затем они вошли в мастерскую. Зажегся свет и проник в щель по периметру крышки гроба.
– Ради бога, Дэниэл, это огромные деньги! – услышала Ронда голос отца.
– Но ты вернешь их, причем в десять раз больше. Это инвестиция. Гробы пойдут на ура, точно тебе говорю, – объяснял Дэниэл.
– Как арахис? – спросил Клем.
– Да к черту арахис! – ответил Дэниэл. – Нашел, с чем сравнить! Это настоящее дело.
Ронда вспомнила арахис. Годом раньше Дэниэл решил купить тележку для продажи арахиса. Он собирался разбогатеть, продавая его по доллару за кулек туристам в Берлингтоне, где уличные торговцы уже вовсю торговали с тележек шоколадными батончиками, пирожками тако и бижутерией (но пока еще не арахисом). Дэниэл заказал несколько ящиков арахиса, но затея с тележкой провалилась. Арахис пролежал в гараже несколько месяцев, стал прогорклым, и его погрызли мыши. В конце концов Дэниэл не выдержал, загрузил арахис в свой пикап и отвез на городскую свалку.
– Ничего не понимаю, – сказал Клем. – У тебя есть все необходимые инструменты. Ты неплохо зарабатываешь тем, что у тебя есть.
– Но я говорю о массовом производстве, Клем. Мне нужны лучшие инструменты для увеличения производства, увеличения прибыли.
Клем пару секунд молчал, а затем заявил:
– Я тебе не верю.
– Во что, черт возьми, ты тогда веришь?
– В то, что тебе нужны деньги, чтобы заплатить Шейну, или Гордону, или кому еще ты там должен.
– Да пошел ты! – сказал Дэниэл. – Ты ни малейшего понятия не имеешь, о чем говоришь.
– Я не дам тебе денег, пока не узнаю, зачем они тебе нужны.
– Лучшая настольная пила, ленточная пила, буровая насадка… Я уже говорил тебе. Я показывал тебе гребаные брошюры!
– Сколько ты должен, Дэниэл? Действительно десять тысяч? Больше? Или меньше?