Уже позже, с наступлением ночи, Дефне сумела проскользнуть к нему в номер. Женщина за стойкой регистрации самым таинственным образом исчезла: возможно, это было просто совпадением, а возможно, она сделала так по доброте душевной или из жалости.
Они впервые занялись любовью после мучительных лет разлуки; их первое прикосновение за долгое время – словно спала пелена тумана, обнажив неприкрытое вожделение. Бесконечные страхи, сожаления и горести, терзавшие разум, улеглись до шелестящего шепота. Но тела помнили то, что казалось давно забытым, пульсируя со страстной силой, свойственной лишь юности, их юности. Ведь плоть обладает собственной памятью, воспоминания вытатуированы на коже, слой за слоем.
Тело бывшего любовника – это карта, затягивающая вас в свои глубины и возвращающая на поверхность ту часть вашего естества, которая где-то когда-то затерялась в пути. Это еще и потускневшее, треснувшее зеркало, которое демонстрирует вам, насколько вы изменились; и, подобно любому зеркалу, оно мечтает вновь стать целым.
Уже после, когда в постели Дефне уткнулась лицом ему в грудь, он рассказал о малиновке со сломанными крыльями. Он объяснил, что пять миллиардов птиц летят на зимовку в Африку и на север Средиземноморья, и каждый год один миллиард перелетных птиц безжалостно истребляется. А значит, любую пташку в небе можно смело назвать выжившей. Так же, как и ее, Дефне.
Костас рассказал, что обнаружили в чемоданах контрабандиста, которого остановили и досмотрели в аэропорту: в общей сложности три тысячи пятьсот двадцать девять птиц. Подумать только, три тысячи пятьсот двадцать девять певчих птиц! Быть может, евразийский жаворонок, падающий в объятия ночи вслед за своими собратьями, в последнюю секунду замедлился и пролетел по касательной к сети, оказавшись вне пределов ее досягаемости. Что спасло именно его, а не остальных? Жестокость жизни зиждется не только на несправедливости, ущемлении прав и злодеяниях, но в том числе и на их рандомном характере.
– Только люди могут творить подобные вещи, – сказал Костас. – Животные на такое не способны. И растения тоже. Да, деревья иногда слишком затеняют другие деревья, соревнуясь за пространство, воду и питательные вещества. Борьба за выживание… А насекомые поедают друг друга. Но массовое убийство для личного обогащения характерно только для человеческого рода.
Внимательно вслушиваясь в каждое слово, Дефне приподнялась на локте и вгляделась в его лицо; распущенные волосы упали на ее обнаженные плечи.
– Костас Казандзакис… Ты очень странный. Я всегда так считала. Думаю, давным-давно, в бронзовом веке, хетты привезли тебя на этот остров да и забыли забрать. Когда я тебя нашла, твой возраст уже составлял несколько тысячелетий. И твоя натура полна противоречий, мой любимый, совсем как у тех, кто прожил слишком долгую жизнь. Ты кажешься таким мягким, терпеливым и спокойным, что мне хочется плакать. А через минуту ты уже готов рисковать жизнью в стычках с контрабандистами. Когда ты занимаешься со мной любовью, то поешь о певчих птицах. Ты древняя душа.
Костас ничего не ответил. Просто не смог. Голова Дефне давила на грудную клетку, что было мучительно больно, но ему не хотелось, чтобы любимая женщина отодвинулась даже на дюйм, а потому он лежал неподвижно, пытаясь обуздать нахлынувшую боль.
– Я так и не могу решить, кто ты такой: невоспетый герой или блистательный дурак, – сказала Дефне.
– Невоспетый дурак. Как пить дать.
Дефне улыбнулась и поцеловала Костаса. Затем круговыми движениями провела пальцем по его груди. И Костас ухватился за эти маленькие спасательные круги, купаясь в нежности момента. На сей раз они занимались любовью, глядя друг другу в глаза, все движения были продуманными, неторопливыми, с размеренными приливами и отливами.
Костас вновь и вновь повторял ее имя. При каждом вздохе все его тело болело и пульсировало, точно открытая рана, однако он уже давно не ощущал себя таким живым.
Часть пятаяЭкосистема
Фиговое дерево
На следующий день прилетели бабочки. Они появились на Кипре в доселе невиданных количествах, вливаясь в нашу жизнь безудержным потоком, образуя мощные водовороты, словно огромная, подернутая золотом воздушная река. Бабочки испещрили горизонт желто-черными пятнами и песочно-оранжевыми тенями. А затем опустились на поросшие мхом скалы и орхидеи, известные среди местных жителей как «Слезы Богородицы». Порхали возле решетчатых окон и флюгеров, пересекая Зеленую линию с проржавевшим знаком «Проход воспрещен». Бабочки высадились на наш разделенный остров, перелетая с места на место среди заклятых врагов, словно те были цветами, с которых собирают нектар.
Из всех опускавшихся на мои ветви репейниц каждая обладала яркой индивидуальностью, но одна навсегда врезалась мне в память. Подобно многим другим, бабочка с особой окраской прилетела на Кипр из Северной Африки. Пока она докладывала мне о своих странствиях, я слушала ее с должным почтением, так как знала, что эти неунывающие мигранты встречаются по всему земному шару. Они способны преодолевать колоссальные расстояния, до 2500 миль. Лично я никогда не понимала, почему люди считают бабочек слабыми. Возможно, они оптимисты, но уж точно не слабаки!
С точки зрения бабочки, наш остров, с его цветущими деревьями и сочными лугами, был идеальным местом для отдыха и дозаправки. Оставив Кипр, она полетит в Европу, откуда уже не возвратится, хотя, быть может, в один прекрасный день я увижу ее потомков. Ее дети пустятся в путешествие в обратном направлении, а их дети затем вернутся тем же путем, и этой миграции поколений суждено продолжаться до бесконечности, поскольку для бабочек важен не сам пункт назначения, а возможность движения, поиска, перемен, становления.
Бабочка порхала над рощами цветущего миндаля с яркими лепестками – белые цветки дают сладкий миндаль, розовые – горький – и летела мимо полей люцерны на зов обольстительной буддлеи. И наконец нашла место, которое показалось хорошо освещенным и вполне гостеприимным.
То было военное кладбище, ухоженное, с гравийными дорожками вокруг надгробий, настолько безмятежное и совершенное в своей уединенности, что возникало полное ощущение отсутствия какой-либо жизни за его пределами. Смиренное кладбище стало местом последнего упокоения всех погибших во время кипрского конфликта британских военнослужащих, за исключением индусов, тела которых кремировались.
Южный участок кладбища охраняла Национальная гвардия Республики Кипр, северный – турецкая армия. За обеими частями кладбища следили солдаты наблюдательного поста сил ООН. Таким образом, все постоянно наблюдали друг за другом, а за ними, возможно, наблюдали мертвые. Могильные камни ветшали и приходили в упадок, остро нуждаясь в ремонте. В свое время для приведения в порядок надгробий на кладбище доставили строительную бригаду греков-киприотов, однако им помешали турецкие солдаты. А когда туда вызвали бригаду турок-киприотов, этому воспротивилась греческая сторона. В результате надгробиям позволили тихо разрушаться.
Солнце ласкало крылья бабочки, которая, перелетая с одной надгробной плиты на другую, разглядывала вырезанные на них имена. Она обратила внимание на возраст покойных. Как молоды были солдаты, приехавшие издалека, чтобы умереть здесь, на Кипре! Первый батальон Гордонских горцев, первый батальон Королевского Норфолкского полка.
И тут бабочка наткнулась на надгробную плиту побольше: капитан Джозеф Лейн, застреленный двумя боевиками из ЭОКА в 1956 году. Надпись на надгробье гласила, что капитан Лейн поцеловал перед уходом на дежурство жену и своего трехмесячного ребенка и буквально через несколько секунд получил пулю в спину.
На кладбище росли разные деревья: сосны, кедры, кипарисы. Эвкалипт раскинул ветви с сине-зелеными листьями в отдаленном уголке. «Вдоводел» – именно так иногда называют это дерево. При всем своем очаровании эвкалипт имеет привычку сбрасывать ветви целиком, калеча и даже убивая тех, кто имел глупость расположиться под его сенью. Бабочка, знавшая об этом неприятном факте, полетела в противоположном направлении. И неожиданно обнаружила нечто такое, чего она меньше всего могла ожидать: детские могилы, ряд за рядом. Загадочный недуг, объяснение которому до сих пор до конца не найдено, безжалостно вырвал триста британских младенцев из объятий любящих родителей.
Когда бабочка поделилась со мной этой информацией, я удивилась. Ведь меньше всего ожидаешь найти на военном кладбище детские захоронения. Интересно, сколько семей возвращалось в Средиземноморье, чтобы посетить могилы своих близких? Когда жители Кипра встречают туристов, то совершенно искренне считают, что они приехали сюда ради солнца и моря, и не подозревают о том, что иногда люди едут за много миль от дома, чтобы оплакать своих усопших.
Именно на этом участке кладбища репейница встретила бригаду садовников. Бабочка осторожно опустилась на куст герани, откуда начала бдительно следить за их действиями. Садовники сажали на могилы цветы – крокусы, бледно-желтые нарциссы, хризантемы увенчанные, – бережно расходуя скудные запасы воды.
Через какое-то время садовники сделали перерыв. Расстелили коврик под сосной, благоразумно держась подальше от эвкалиптов, уселись по-турецки на землю и шепотом, из уважения к умершим, завели неспешную беседу. Один из садовников вынул из сумки арбуз, ножом нарезав его толстыми ломтями. Привлеченная сладким ароматом, бабочка подлетела поближе, примостившись на ближайшем надгробии. Выжидая удобного момента полакомиться сахарным соком, она огляделась по сторонам и заметила надпись на могильном камне.
Нашему незабвенному малютке
В память об Юсуфе Йоргосе Робинсоне
Никосия, январь 1975 года – июль 1976 года
Когда бабочка поведала об этом, я заставила ее дважды повторить свой рассказ. А вдруг она, занятая мыслями об арбузе, что-то напутала? Но я знала: бабочки очень наблюдательны и подмечают мельчайшие детали. Чтобы загладить свою грубость, я предложила ей свою лучшую фигу. Спелую и мясистую, поскольку бабочки питаются исключительно жидкостями.