Доктор Норман, стоявший посреди комнаты, приготовил хлороформ, собираясь использовать его в качестве анестетика. Норман не хотел давать Дефне обычную дозу, так как девушка была очень бледной, на грани нервного срыва, и это вызывало опасения, что ее слабый, измученный организм не выдержит сильного наркоза. Когда врач начал стерилизовать инструменты, Дефне заплакала.
– Мужайся, дитя мое, – сказал он. – Все будет хорошо. Я сделаю тебе анестезию. Ты абсолютно ничего не почувствуешь. Но ради бога, подумай еще раз: ты действительно этого хочешь? Неужели никак нельзя поговорить с родными? Быть может, они все поймут.
Она покачала головой. Слезы градом покатились по щекам.
– О моя дорогая Дефне! Не п-п-плачь. – Стоявший рядом Юсуф погладил ее по голове. – Ты вовсе не обязана этого д-д-делать. Послушай, мы можем взять младенца на в-в-воспитание. А ты н-н-навсегда останешься его матерью. Люди ничего не узнают. Это останется нашей т-т-тайной. Мы с Йоргосом п-п-позаботимся о ребенке. Все будет хорошо. Ну что с-с-скажешь?
Однако после этих ласковых слов Дефне зарыдала еще сильнее.
Йоргос метнулся на кухню и вернулся со стаканом сока из плодов рожкового дерева. Дефне отказалась: один лишь вид этого напитка напоминал ей о Костасе.
Они закрыли окна, затем открыли их снова. Несмотря на потолочные вентиляторы, жара действовала удушающе. Воздух за окном был пропитан ароматом мелиссы, посаженной для избавления от комаров. Чико, запертый в клетке, чтобы никому не мешать, принялся выкрикивать слова, которых набрался в прежние счастливые времена:
– Привет! Чмоки-чмоки! О-ля-ля!
И тут они услышали звук мотора. К таверне приближался автомобиль, покрышки с хрустом скребли по гравию. Затем еще один. Посетители никогда не подъезжали так близко. Поскольку таверна примостилась среди оливковых рощ, гости предпочитали припарковаться на прогалине в ста футах отсюда и подниматься на холм пешком.
– Пожалуй, схожу проверю, – произнес Йоргос. – Возможно, кто-то из наших постоянных посетителей надеется получить втихаря выпивку. Скажу, чтобы приходили в другой раз.
– Я с тобой. – Юсуф присоединился к другу.
Но это были отнюдь не завсегдатаи, страстно желавшие выпить в своей любимой наливайке. К таверне подъехала компания незнакомцев – молодых, грязных, угрюмых мужчин, жаждущих выпустить пар, ищущих ссоры; их дыхание было пропитано алкоголем. Парни вышли из автомобилей – все, кроме одного. Они неловко крутили в руках палки и бейсбольные биты, словно позабыв, зачем прихватили их с собой.
– Мы закрыты. – В голосе Йоргоса слышались осторожные нотки – он пытался понять намерения непрошеных гостей. – Вы что-то потеряли?
Ни один из парней не проронил ни слова в ответ. С каменными лицами они обшаривали тяжелым взглядом таверну; ярость, отвергающая неуместную веселость. И вот тогда-то Юсуф заметил нечто такое, что в первый момент упустил. Один из мужчин нес банку с краской; из банки торчала малярная кисть.
Юсуф не мог оторвать глаз от краски. Она была ярко-розовой, цвета жевательной резинки, с помощью которой была приклеена к двери давешняя записка с угрозами. Цвета ягод, что росли на вечнозеленых кустах, прилепившихся к скалам, опасно хватающихся за пустоту.
Фиговое дерево
Я искренне восхищаюсь одними представителями животного мира своей экосистемы и не слишком люблю других, но, насколько помню, ни разу не пожалела о встрече с кем-либо из них, поскольку всегда пыталась понимать и уважать любую форму жизни. Кроме одного раза. Вот так-то. Кроме нее. Как бы я хотела никогда ее не знать или найти способ стереть ее из памяти! И хотя ее уже давно нет в живых, я до сих пор иногда слышу этот пронзительный звук, чувствую зловещие вибрации в воздухе, словно она, непрерывно жужжа в темноте, стремительно приближается ко мне.
Комары – это заклятые враги рода человеческого. Они погубили половину людей, когда-либо ступавших по этой земле. Меня всегда поражало, что люди, которые до смерти боятся тигров, крокодилов и акул, не говоря уже о мифических вампирах и зомби, забывают о том, что их злейший враг – не кто иной, как крошечный комар.
Кипр, с его болотами, торфяниками и ручьями, – райское место для комаров. Ларнака, Лимасол, Фамагуста… Некогда комары были везде. На обнаруженной здесь древней глиняной табличке было написано: «Вавилонский дьявольский комар теперь здесь, на моей земле; он истребил всех мужчин в моей стране». Хотя было бы точнее сказать: «Она истребила…» Ведь именно самки этих насекомых повинны в смертоубийстве. Впрочем, женщин не в первый раз вычеркивают из анналов истории.
Они обитали здесь целую вечность, хотя и не так долго, как мы, деревья. По всему земному шару можно найти комаров, сохранившихся с доисторических времен в нашей смоле или окаменевшем соке, мирно спящих в янтарном лоне. Невероятно, но факт: в них до сих пор содержится кровь доисторических рептилий, мамонтов, саблезубых тигров, шерстистых носорогов…
Малярия. Заболевание, массово истреблявшее и солдат, и мирных жителей. И так до тех пор, пока Рональд Росс, шотландский врач с впалыми щеками и остроконечными усами, не открыл то, что врачи упускали из виду еще со времен Гиппократа. В своей скромной индийской лаборатории Росс, разрезав желудок комара рода анофелес, нашел искомое доказательство. Оказывается, малярию вызывал не болотный газ, а малярийный плазмодий. Вооруженный новыми знаниями, Росс вознамерился искоренить это заболевание во всей Британской империи. В 1913 году доктор Росс посетил Кипр, и тот день стал знаменательным.
Однако борьба с комарами была отложена до окончания Второй мировой войны, когда кипрский врач Мехмет Азиз взялся за дело уже всерьез. Переболев в детстве гемоглобинурийной лихорадкой, он из собственного опыта знал, насколько она пагубна. При поддержке Фонда колониального развития он принялся за искоренение малярии. Этот замечательный человек, не обращая внимания на раздиравшие Кипр этические или религиозные различия, сосредоточился исключительно на спасении человеческих жизней. Азиз заставил опрыскать инсектицидом все места размножения комаров, начиная с полуострова Карпас, а затем повторил обработку для уничтожения оставшихся личинок. На все про все ушло четыре тяжелых года, однако в конце концов Мехмет Азиз стал триумфатором.
Вот так на Кипре удалось побороть малярию. Однако это отнюдь не означало, что на острове полностью исчезли комары. Они продолжали размножаться в сточных канавах и выгребных ямах. А поскольку комары, которых привлекали спелые и гниющие фрукты, имели обыкновение роиться вокруг фиговых деревьев, за много лет мне удалось свести знакомство кое с кем из них.
В нашей таверне комары каждую ночь кружили под потолком, досаждая посетителям. Они стремительно проносились мимо, в мгновение ока взмывая и снижаясь для атаки. Чтобы держать их на почтительном расстоянии, Юсуф с Йоргосом ставили на каждый стол горшки с базиликом, розмарином или мелиссой, а если и это не помогало, жгли кофейные зерна. Но когда веселье достигало апогея и гости начинали потеть от выпивки и жары, активно выделяя молочную кислоту, назойливые насекомые налетали снова. Попытки их прихлопнуть тоже не давали результата. Человеческие руки слишком неуклюжи и явно проигрывают в соревновании с проворными крыльями насекомых. Но даже если и так, комары в любом случае не станут рисковать. Они запомнят запах человека, пытавшегося их убить, и на какое-то время оставят его в покое, дав ему забыть об их существовании. Комары будут терпеливо выжидать подходящего момента, чтобы попробовать вкус крови.
На животных они тоже нападают. Крупный рогатый скот, овцы, козы, лошади… и попугаи. Бедняжка Чико, искусанный от клюва до когтей, постоянно жаловался. Но, откровенно говоря, в то время подобные вещи меня не слишком волновали. Я принимала комаров как данность и особо о них не думала, пока в августе 1976 года не встретила ее. К тому времени «Счастливая смоковница» не работала вот уж два года, а Чико давным-давно исчез. В таверне оставалась только я, и я по-прежнему ждала возвращения Йоргоса и Юсуфа. Ждала терпеливо и преданно. В то лето я, как ни странно, дала свой лучший урожай. С деревьями вот ведь какая интересная штука: мы можем расти посреди камней, простирая свои корни под обломками прошлого. Мои фиги, лопавшиеся от спелости, висели не собранные на ветвях и лежали на земле, привлекая всякого рода живность и насекомых.
Появившаяся как-то раз в полночь из ниоткуда самка комара сразу нашла меня – одинокую, в расстроенных чувствах, в тоске по прошлому. Она опустилась на одну из моих ветвей и принялась нервно озираться вокруг, унюхав аромат мелиссы. И тут же перелетела на сук с противоположной стороны, где не чувствовалось запаха.
Она рассказала мне о своих детях. Что бы там ни думали о самках комара, они очень хорошие матери. Они могут поглощать кровь, масса которой в три раза больше массы их тела, чтобы использовать ее для внутриутробного питания. Однако эта самка пожаловалась на недостаток питания для формирования яиц из-за того, что она была инфицирована печально известным паразитом: малярийным плазмодием. В результате самка, отчаянно пытавшаяся обеспечить питанием свое потомство, кормила сидевшего внутри нее врага.
Именно так я узнала, что в последнее время в Средиземноморье имел место рост заболеваемости малярией, вызванный в том числе изменением климата и развитием международного туризма. Комары выработали резистентность к ДДТ, а паразиты – к хлорохину. Впрочем, меня это сообщение не слишком удивило. Люди быстро теряют бдительность. Занятые политикой и конфликтами, они отвлекаются от проблем здравоохранения, в результате чего начинают свирепствовать болезни и пандемии. Впрочем, больше всего меня потрясло то, что самка комара рассказала уже под конец. Она поведала мне о младенце, которого укусила несколько раз. О Юсуфе Йоргосе Робинсоне. И я почувствовала, как холодок пробежал от кончиков моих ветвей прямо до боковых корней.