Она наблюдает за происходящим, когда к ней подходит Донателла и встает за спиной.
— Не хочешь зайти внутрь? — спрашивает она. — Уверена, на кухне есть чем заняться.
— К черту! — отвечает на это Мерседес и берет лоток для столовых приборов, чтобы начать сервировать столы. — Это мой город, не их.
Донателла дает ей пять — жест они недавно переняли из какой-то передачи по спутниковому телевидению, которое Мэтью установил в их гостиной наверху, чтобы Татьяна в любой момент могла что-нибудь посмотреть, хотя сумма ее визитов в квартиру над рестораном «Ре» равнялась единице. Выражение ее лица, когда она сидела на краешке плетеного бабушкиного диванчика и буравила взглядом выщербленный стакан, в котором ей подали пепси-колу, убедительно демонстрировало, что ждать повторного посещения не стоит. Но телевизор у них не забрали. Возможно, что он навсегда останется у них.
Серджио стоит, нахмурив брови, у входа в ресторан.
— Донателла! Мать велит тебе сходить в булочную.
— Серьезно? — раздраженно фыркает та. — Может, пусть лучше Мерседес сходит?
— Не будь такой perra, — говорит он. — И делай, что тебе велено.
Донателла со вздохом развязывает фартук.
— Остальные сегодня куда-нибудь собираются? — спрашивает она. — Если да, то тебе лучше пойти с ними.
— Может, позже, — отвечает Мерседес. — Феликс куда-то собирался со своим отцом.
— Ой, laaa, — говорит сестра, — наш Феликс Марино, король всего и вся. Без разрешения Феликса Марино мы теперь ни шагу.
— Отвали, — одергивает ее Мерседес, но не может сдержать улыбки.
Прострекотав над головами, вертолет направляется в сторону континента. Машина возвращается. Кто бы ни сошел с яхты следующим, почетный караул не полагается. Ни Мида, ни его сердечных приветствий.
Открывается дверь служебной лестницы, и над бортом показываются головки. Девушки. Трое. Ниже, чем когда поднимались на борт, так как избавились от каблуков и надели свободные платья и спортивные костюмы. Больше никакой облегающей лайкры. Смуглых животиков, выставленных напоказ, тоже. Они больше не на службе.
Шагают будто старухи. Со стороны может показаться, что у них болят суставы. Держатся за планшир с таким видом, словно боятся упасть. Не смотрят ни вправо, ни влево, лишь прямо перед собой — на дожидающуюся их машину с работающим двигателем. И друг на друга тоже не смотрят.
Мерседес ждет четвертую, пытаясь вспомнить, как она выглядела в день приезда, но все они кажутся на одно лицо — губная помада и эластичные кружева, — так что память ее подводит. Она не смогла бы отличить одну от другой. Пропавшая девушка — лишь смутный образ: длинные светлые волосы, груди, ноги, ягодицы. Без лица.
Водитель открывает дверцу, девушки усаживаются в машину и уезжают.
«Любопытно», — думает она.
— На что это ты так засмотрелась? — спрашивает Ларисса, остановившись рядом с ней.
— Мне казалось, их было четверо, — отвечает Мерседес.
— Четверо кого?
— Девушек.
Мать мрачнеет. Если она даже видела, обсуждать не станет. О таких вещах не принято говорить. Особенно людям приличным. Такие девушки словно не существуют.
— Разве не четверо?
— Понятия не имею, — произносит Ларисса.
— Разве ты не видела, как они поднимались на борт?
— Видимо, не заметила, — пренебрежительно отвечает она и уходит подать на девятый стол кролика со спагетти.
Татьяна заявляется на следующее утро в половине десятого как ни в чем не бывало. Шагает со своей пляжной сумкой по террасе, приветственно машет Серджио, который отвечает ей аналогичным жестом, и мимо столов, где завтракают клиенты, шествует к Мерседес.
— Ты опоздала, — произносит она.
Мерседес решительно выпрямляется и отстраненно на нее смотрит. Ночью ее научила этому Донателла. Теперь ее ледяной взгляд идеален.
На секунду, всего на секунду Татьяна замирает в нерешительности. А потом говорит:
— Ладно тебе, Мерси, что это с тобой? Ты все еще про тот случай? Боже, это же была просто шутка.
— Мерседес, — отвечает она. — Меня зовут Мерседес.
Гнев придал ей храбрости. «Я не твоя вещь, чтобы называть меня, как тебе захочется». Она смотрит Татьяне в глаза, смело выдерживая взгляд. «И первая глаза не опущу. Ни за что на свете. Пошла ты к черту».
— Да по фигу, — отвечает Татьяна.
Мерседес твердо стоит на своем.
Противостояние длится целую минуту. Чтобы чем-то занять мысли, Мерседес считает секунды. «Я с тобой не пойду, — посылает она мысленный сигнал. — Никакие мы с тобой не подруги».
Татьяна опускает взгляд, поворачивается и направляется обратно на яхту отца.
В половине двенадцатого снова подъезжает машина. Но на этот раз едет не к яхте, а останавливается перед «Ре дель Пеше». Из нее выходит Луна Микалефф и, не обращая на женщин никакого внимания, проходит внутрь.
— Ой-ой! — восклицает Донателла.
— Перестань, — осаживает ее Мерседес.
— Все в порядке, — говорит Ларисса, — я тебя в обиду не дам.
Через пять минут Луна Микалефф выходит и сразу садится в машину.
На послеполуденной жаре они трудятся в поте лица. Шпритц с «Аперолем». Кампари-сода. Три пива. Джин с тоником. Кому в такой зной придет в голову употреблять алкоголь? Конечно же, тем, кому нечего делать.
— Мерседес! — зовет с порога ресторана Серджио. — На два слова.
Она идет к нему. Ларисса кивает Марии с Донателлой, веля взять на себя закрепленные за ней столики, и снимает передник.
Серджио стоит к ним спиной, облокотившись на барную стойку.
— Завтра ты вернешься туда, — говорит он. — К девяти утра.
— Нет, — отвечает Ларисса.
— Да, — заявляет Серджио.
— К этой девчонке я ее больше на пушечный выстрел не подпущу, — стоит на своем Ларисса.
— У тебя нет выбора, — отвечает он.
— Есть. И у нее тоже. Пусть найдет себе другую девочку для битья.
Серджио поворачивается. На его лице из-под загара проступает бледность.
— Она подписала контракт.
Ларисса презрительно фыркает.
Он протягивает руку и показывает лист бумаги.
— Вот. Видишь?
Ларисса хватает контракт и рвет его. Один раз, два, три, четыре.
— А это ты видел? — бросает она ему в лицо.
Серджио со вздохом наклоняется собрать обрывки.
— Не дури, Ларисса. Каждый из вас подписал по четыре экземпляра.
— И что они сделают? Не потащат же туда силком!
Он выпрямляется и с багровым лицом орет:
— Глупая, тупая ты женщина! Ты что, даже не прочла, что подписываешь? Хоть кто-то из вас прочел?
Мерседес наблюдает за ними обоими. Она понимает, почему он на самом деле злится: он и сам не прочел.
Серджио перебирает бумаги, находит нужный пункт, тычет в него пальцем, указывая жене.
— Нам. Придется. Вернуть. Деньги.
— Что? — возмущается Ларисса.
— Всю сумму.
— А как насчет тех нескольких недель, которые она уже отработала?
— Без разницы! Он платит за работу полностью, а не за какую-то ее часть. Мы нарушили контракт.
Молчание.
«Я и не сомневалась, что он купил меня оптом, — думает Мерседес. — Он знает, что рядом с его perra человека могут удержать только штрафные санкции».
— Дошло? Все наше новое оборудование. Наша новая кухня. Новый навес. Нам просто нечем платить!
Ларисса до боли стискивает зубы.
— Не говоря уже о компенсации... — продолжает он, вновь роется в бумагах, находит нужную страницу и потрясает ею в воздухе.
— Компенсации?
— Да! Взгляни вот сюда! Пункт о штрафах.
Так тихо, никто не дышит.
Ларисса закрывает лицо руками. Донателла на террасе замирает, засунув руку в передник, чтобы отсчитать сдачу, и окидывает их долгим взглядом.
В восемь пятьдесят пять утра Татьяна сходит с трапа и направляется в «Ре», лучисто улыбаясь. Победоносно.
— Ну что, готова? — спрашивает она.
Мерседес согласно кивает.
Татьяна поворачивается, чтобы уйти, и говорит:
— Мне надо разобрать гардероб. Ты вполне можешь мне в этом помочь.
Оглянувшись назад, она видит, что Мерседес по-прежнему стоит на пороге ресторана, страшась грядущего дня. Ненавидя ее. Чувствуя на себе обжигающий взгляд Феликса, который в этот момент как раз снимает со стоек высохшие сети и складывает, чтобы потом вернуть их на лодки.
— Ну же, Мерси! — В голубых глазах Татьяны играют победоносные искорки. — Мы не можем торчать тут целый день!
31
Каюта Татьяны по размеру не уступает спальне, которую делят Мерседес и Донателла. Но, хотя потолки в ней ниже, а выглядит она, по мнению Мерседес, как-то уродливее, все же каждый раз, когда ее сюда приводят, от окружающей роскоши у нее быстрее бьется сердце. Толстый бархатный ковер, мягкие, но удобные сиденья и кричащей расцветки парчовые шторы от потолка и до самого пола, скрывающие собой иллюминатор. Да, она презирает Татьяну Мид, но оказаться на ее месте была бы не прочь.
Стены обиты деревом, похожим на леопардовую шкуру. От одного угла до другого, от пола до потолка. Тем же деревом отделаны все без исключения предметы меблировки: письменный стол, туалетный столик, шезлонг, стулья с сиденьями в виде ковша и окантовка передней спинки кровати. Причем каждый из них слой за слоем покрывали лаком до тех пор, пока не стало казаться, будто он застыл в янтаре.
Смотреть на это, по правде говоря, тяжело. Мерседес даже представить не может, каково здесь оказаться, когда яхта выйдет в море. «Меня бы тут же стошнило», — думает она.
— Ну, что думаешь? — спрашивает Татьяна.
После того как Мерседес была здесь в последний раз, в каюте появились новые предметы декора. На стене над кроватью теперь висят четыре фотографии в рамках, каждая размером со страницу атласа. На всех Татьяна. Татьяна, подпершая кулаками подбородок. Татьяна, сжавшая лицо ладонями и оттянувшая кожу назад, от чего у нее чуть приподнялась нижняя челюсть, а глаза превратились в две восхитительные миндалины. Татьяна с длинными волосами, с кокетливой улыбкой откинувшаяся на стуле, остальное доделала гравитация. И Татьяна, снятая сверху: сплошные глаза и ни намека на подбородок.