solteronas не смотрят, а ей впервые в жизни по-настоящему весело.
Татьяна покатывается со смеху. Мерседес заламывает руки.
— О боже! Боже! — причитает она и мысленно благодарит святого Иакова, что это не кто-то из ее собственной семьи.
Попутно она думает о том, что у них видеокамеры в туалетных комнатах. Они реально снимают людей в туалетах. Но ужас перед затруднительным положением сеньоры Бочелли гонит из ее головы эти мысли.
— И что вы теперь будете делать? — спрашивает она. — Господи, что теперь?
По коже у нее бегут мурашки при мысли о предстоящей постыдной сцене: Миды обвиняют женщину в краже при всех гостях, констебль надевает на нее наручники. Мерседес закрывает лицо руками.
Татьяна щелкает пультом, и на экране появляется спальня. Наполеоновская кровать, по виду напоминающая сани, и тюлевые занавески, развевающиеся у окна на вечернем ветру. В проеме двери, рядом с кроватью, виднеется склонившийся перед зеркалом смутный силуэт сеньоры Бочелли, которая проверяет, не размазалась ли помада.
— Да ничего, — беспечно отвечает Татьяна, — по крайней мере пока. Но эта запись просто бесценна. Неужели ты не понимаешь, что теперь они у нас в руках? Если этот мелкий законник посмеет создать нам хоть какие-то проблемы — бац! И у него не останется другого выхода, кроме как поддержать любое наше решение! Жду не дождусь рассказать об этом папочке!
Она опять барабанит по клавиатуре и нажимает клавишу ввода. Один из аппаратов с тихим урчанием выплевывает видеокассету.
— Отлично, а теперь положим это вот сюда.
Она открывает в панели под экранами ящик. Там полно видеокассет. Он забит ими. Татьяна добавляет еще одну. Потом открывает другой ящик, достает чистую кассету и сует в прорезь аппарата, который заглатывает ее, словно живой.
Мерседес в панике. «А я что-то натворила? Этим летом? Если они снимают здесь, то снимали и на „Принцессе Татьяне“. А вещи, которые она мне дарила… Это тоже есть на записи? Все эти платья... В том смысле, что... они же были не только ее. Еще одежда ее матери для моих родных. На всех ли записях видно, что это она мне их дает? Что я не взяла их сама?»
— Ой, да расслабься ты, Мерседес! — говорит Татьяна. — Это же весело. Садись. Я тебе сейчас такое покажу...
Мерседес опасливо садится в кресло.
— Что же?
Серджио без ума от новой жизни и новых возможностей. Он подходит к другим гостям, раздает визитки, срочно заказанные на материке специально к этому вечеру. И он весьма доволен маленькой картинкой в правом верхнем углу карточки с изображением рыбки в переднике и с подносом.
— С этой картой, — говорит он, полнясь благодушием и шампанским, — вам будет десятипроцентная скидка. Подарок лично от меня!
Пассажиры яхт вежливо его благодарят и суют визитки в карманы своих сшитых на заказ костюмов.
Потом он пробивается обратно к герцогу, с трудом веря, что перед этим они так мило побеседовали, что герцог говорил с ним не как хозяин, а скорее как сосед. Но после еще пары бокалов шампанского это уже видится ему знамением Божьим. Так было суждено. Герцог желает всем им процветания. И, конечно же, хочет, чтобы он, Серджио, ему в этом помог.
— А это? — спрашивает невысокий араб, постоянно перекатывающий в зубах сигару, и тычет пальцем в ресторан на макете.
Герцог выдает тираду на английском. Серджио понимает только отдельные слова: морепродукты, высокотехнологичный, функциональный. Но, чувствуя, что ему представился шанс, он, пользуясь моментом, восклицает:
— Sinjor!
Герцог по другую сторону стола поднимает на него глаза.
— Простите меня за дерзость, — продолжает он, — но я вот уже двадцать лет управляю лучшим рестораном на острове.
— А что, тут больше одного? — шепчет кто-то из присутствующих, и по толпе прокатывается легкий смешок.
Герцог буравит его суровым долгим взглядом. «Я совершил страшную ошибку... — думает Серджио. — Он не любит, когда его перебивают». Но оплошность уже допущена, так что он стоит на своем.
— Вас я тоже угощал своими блюдами, не раз и не два, — напоминает он.
За спиной слышится шепотом spaghetti vongole и ответное хихиканье. Серджио требуется все его самообладание, чтобы не повернуться.
Он смотрит герцогу в глаза, сколько хватает сил, но, когда повисшая между ними тишина становится слишком тягостной, он все же опускает взгляд.
Татьяна с помощью пульта прокручивает изображения вечеринки на вспыхивающих один за другим экранах. Показывая того или иного гостя, она выкладывает о нем страшную правду:
— Так. Этот пару лет назад избавился от первой жены и с тех пор ищет по каталогам вторую.
— Каталогам?
Татьяна качает головой.
— Эскортниц.
— Кого?
— Девочек по вызову.
Мерседес растерянно пожимает плечами.
— Да господи, Мерси! Проститутки! Первая жена для проформы, вторая для секса, третья для статуса. Сама посмотри! Посмотри на них! В этом доме полно шлюх! Putas!
Мерседес еще никогда не слышала, чтобы кто-то так буквально употреблял эти слова. Все putas, которых наказывают solteronas, насколько ей известно, скорее могут называться так разве что метафорически. Она внимательно всматривается в экраны. Замечает, что пассажиры яхт — по крайней мере дамы — кучкуются вместе небольшими группками.
Татьяна показывает на стайку женщин, которые не так уж отличаются от матери Мерседес и ее подруг, но выглядят куда дороже. Явно чувствуя себя не в своей тарелке в пышных нарядах, они провожают взглядами расхаживающих по залу мужчин.
— Первые жены, — говорит она. — На них женились еще в молодости, или когда у мужчины еще не было денег, чтобы сделать более амбициозный выбор в плане внешности. Ничего плохого в них нет, конечно. Большинство из них — самые добрые женщины из всех, что у них еще будут в жизни. Но в реальном мире доброта не имеет значения.
Мерседес становится грустно от ее слов.
— Видишь этот взгляд? Этот затравленный вид? Это лицо женщины, которая точно знает, что вскоре ее обменяют на новую модель. Как правило, эти глупые сучки слишком благородны, чтобы побороться за достойную компенсацию.
Мерседес отвернулась от экранов и в изумлении смотрит на Татьяну. «Как ты стала настолько бесчувственной? И какой женой была твоя мать?»
В какой-то момент все слишком выдохлись, чтобы танцевать дальше, и они с хохотом плюхаются обратно на диваны. Света с Себастьяном теперь держатся за руки. Донателла слегка разочарована этим. Когда они танцевали и он касался ее бедер своими, она вроде как почувствовала, что между ними пробежала искра. Ну и ладно. Это ведь просто игра, правда? Флирт. В отличие от обитателей Кастелланы, они не воспринимают все всерьез. Боже милостивый, да если бы кто-нибудь увидел, как местные парень с девушкой вот так держатся за руки, то тут же начался бы обратный отсчет к помолвке.
«Неудивительно, что многие так несчастливы в браке, — думает она. — Как мои родители. Давление. Никакой возможности пофлиртовать, повстречаться, прикинуть варианты. Не думаю, что мама даже за руки хоть с кем-то держалась до отца. Я хочу большего. Я хочу увидеть мир».
— И чем же мы теперь займемся? — спрашивает, кажется, Каспар.
Кажется, Кристоф — у всех имена на «К», как тут запомнить! — проворно бросается к маленькой купели со льдом у подножия рожкового дерева и берет оттуда еще две бутылки шампанского. Запасы нескончаемы.
— Правда или действие! — кричит кажется-Кристина.
— Да ты вечно предлагаешь в нее сыграть! — стонет кажется-Дмитрий.
— А мне нравится, — говорит кто-то.
— Тогда поехали, — доносится еще чей-то голос, и бокал Донателлы то ли в пятый, то ли в шестой раз, наполняют до краев.
У Донателлы немного кружится голова. Но это же так весело.
— Ладно, но раз ты предложила, то с тебя и начнем. Правда или действие?
— Правда, — отвечает кажется-Кристина.
— Супер! Ладно... Кто из нас тебе нравится?
— Конечно же, ты, дорогуша.
— Нет, надо говорить правду, — говорит кажется-Света, и все смеются.
— Это и есть правда, дорогуша!
Хор отрицаний.
— Скажи правду, Кристина, иначе мы не будем играть.
На лице девушки чуть проступает серьезность.
— Ладно. Раз так, то Джамал. Мне нравится Джамал.
Опять поднимается хор голосов, на этот раз одобрительных. Джамал с показным видом теребит галстук.
— Когда подойдет моя очередь, я точно выберу действие, — говорит он, подмигивая Кристине. — Так, а теперь наша новенькая. Правда или действие?
Ее застали врасплох. Такого она не ожидала. «Выбрать правду нельзя. Мне просто нечего сказать. Они все такие утонченные. Стоит им узнать, какая скучная на деле моя жизнь…»
— Действие, — отвечает она.
— Вторая жена, — говорит Мерседес.
Шок прошел, и игра даже начинает ей нравиться.
— Правильно, — отвечает Татьяна. Она указывает на женщину, лицо которой застыло благодаря неуклюжей пластической хирургии, и ее кожа натянулась так, что она с трудом может открыть глаза.
— О-о-о. Даже не знаю.
На некоторых третьих женах явно заметны следы стараний специалистов, но эта точно перещеголяла всех остальных. Губы у нее выглядят так, будто ее ударили, а волосы сухие, как прошлогоднее сено.
— А вот это, — говорит Татьяна, раскачиваясь взад-вперед в кресле, — особенно трагичный образец первоженства. Это первая жена, которая не желает сдаваться без боя. Либо так, либо это пластика-из-мести. Хотя я уверена, что все же первый вариант.
— Но почему? Зачем так с собой поступать?
— Ох, боже, — отвечает Татьяна. — Порой эти ребята просто обожают, когда их жены выглядят так, будто пережили пожар. Придает им значимости.
— А твой отец? — спрашивает Мерседес. — Он тоже в поиске?
У Татьяны застывает лицо. Не моргая, она переключается с одного экрана на другой.
— Только через мой труп, — говорит она. — Ой, смотри-ка, вот интересный экземпляр.