Патрик раздражен. Не из-за лотерейного билета как такового, а из-за доставленных ему неудобств.
«Было бы здорово, если бы слова „семейное собрание“ не означали бы исключительно, что „у Джеммы опять неприятности“. Интересно, они вообще замечают, что собираются под одной крышей, только когда у них появляется повод на меня наорать?»
— У меня сейчас очень важные переговоры! — восклицает отец. — Ты об этом подумала? Ты вообще хоть когда-то о ком-нибудь, кроме себя, думаешь?
— Господи, да я всего лишь купила лотерейный билет. И в тот момент вообще ни о чем особо не думала. Вас послушать, так я кого-то убила.
В прошлом году один парень из их школы и в самом деле совершил убийство. Пырнул ножом другого в идиотской драке у забегаловки на Йорк-роуд, и тот еще до прибытия скорой скончался от потери крови. После суда местные новостные каналы только и показывали, что плачущее семейство убийцы: маму, теток и сестер. На деле он хороший мальчик. И до этого ни разу не доставлял никаких проблем. Мы его любим.
Патрик грохочет кулаком по кухонному столу.
— Джемма! Это противозаконно! — кричит он. — Что тут непонятного?
Робин поджала губы и осуждающе молчит. В этот момент Джемма по-настоящему ее ненавидит. «Никогда в жизни больше тебе ничего не скажу. И никогда, до самой смерти, тебе не доверюсь. Один-единственный раз случилось хоть что-то хорошее, а ты все испортила. А теперь корчишь из себя бедняжку, которой нанесли страшную душевную рану. Да пошла ты. И его с собой прихвати».
— И что же ты ешь в обед, если тратишь деньги на лотерейные билеты?
— Не билеты, а билет.
— А, ну да, — отвечает Патрик, — так мы и поверили. Раньше ты ничего такого не делала и попалась в первый же раз. Конечно.
Я не попалась. Я сама вам сказала, а это совсем другое дело. Тем не менее урок усвоен.
Джемма сдается, перестает сдерживаться:
— Ну что же, приятно видеть, как вы согласны хоть в чем-то. Воодушевляет.
Патрик отодвигает стул, встает и грузно топает к окну.
— Не хами, — говорит ей Робин.
— Но это ведь правда, — отвечает Джемма, — если вы в чем-то и сходитесь, то только в том, что я засранка.
Она сама себя ненавидит, произнося эти слова.
Патрик проделывает ряд дыхательных упражнений, снимает очки, протирает их небольшой тряпочкой из кармана.
«Интересно, почему у салфеток для очков всегда зубчатые края?» — думает Джемма. Такое часто бывает — в ожидании катастрофы в голову лезут посторонние мысли, никак не связанные с происходящим, словно стараясь заполнить собой тишину. «А в постели он тоже в очках?» — всплывает следующий дурацкий вопрос. Ее тут же начинает тошнить — так противно представлять, что родители занимаются сексом. Отец точно занимается. Что до матери, то у нее с развода мужчин даже рядом не было. Непонятно, что хуже.
— Итак, — говорит Патрик, — вопрос в том, что нам теперь делать.
«Уверена, что вы мне сообщите», — думает Джемма.
— Меня так и подмывает отдать этот выигрыш на благотворительность, — произносит он.
— Но это мои деньги! — в ужасе протестует она.
— Не совсем, Джемма, — безжалостно заявляет он.
— Может, объяснишь почему?
— Патрик, по правде говоря, я не думаю, что... — начинает Робин, однако он поднимает руку с таким видом, будто говорит с подчиненными у себя в кабинете.
— Я прекрасно знаю, что эти деньги без остатка ты потратишь на туфли и айпады, — продолжает он.
«Да! — думает Джемма. — Господи, мне пятнадцать лет. И у всех моих знакомых тряпок втрое больше, чем у меня! А если им хочется капучино, они просто покупают его, а не копят! Надоело позориться и выдумывать предлоги, чтобы отказываться от совершенно нормальных штук!»
В ожидании приговора она нервно переплетает пальцы.
— Поступим иначе, — говорит Патрик, — я скажу вам, как мы поступим. Эти деньги я обналичу и положу на сберегательный счет, доступ к которому ты получишь, когда поступишь в университет.
Через три года. Целую вечность. В этом году ей еще только предстоит сдать экзамены на получение аттестата о среднем образовании. А если она вообще не пойдет в университет, что тогда?
— Но хоть что-то из этой суммы я могу получить?
На глаза наворачиваются слезы. Тут ничего не поделать. Джемма уже представила себя в том черном бархатном платье из «Зары», и ей тяжело просто взять и отказаться от него.
— Зачем?
И Джемма опять сдается, лишь прижимает руки к вискам, молчит и наконец говорит:
— Не важно.
— Ну и не дуйся. Радовалась бы, что мы вообще тебе их оставили. Многие родители так бы не поступили, уж поверь мне на слово.
С кончика ее носа на стол срывается крупная слеза. «Дело совсем не в деньгах, — думает она. — Просто я смертельно устала от того, что вы меня совсем не любите».
Джемма точно знает, что оба видели эту слезу, но родители молчат. Да, сейчас они на нее злятся, но им и обычно не приходит в голову ее обнять.
— Ты приходишь, только когда со мной проблемы, — говорит она.
Патрик несколько мгновений молчит, потом отвечает:
— Так не устраивай проблем.
— В таком случае я вообще не буду тебя видеть.
Ножки его стула скрипят по полу.
— Ну все, хватит, — говорит он, — жду тебя в пятницу.
Он не целует ее на прощание.
[10] Йотам Оттоленги — известный британский шеф-повар и ресторатор.
Понедельник
8
Робин
Полицейский участок и таможенный пост расположены в одном здании. Она трижды проходит мимо, прежде чем заметить его, потому что вывеску xandarmerie наполовину скрывают многочисленные национальные флаги, которыми в честь фестиваля украсили улицы.
Толкнув перед собой дверь, она входит в помещение бывшего склада с высоким потолком, где члены экипажей яхт в форме выстроились в очередь к стойке справа, а слева поигрывают своими дубинками трое загорелых мужчин в мундирах. Она идет налево, к стойке посетителей. Затем ждет, когда на нее обратят внимание.
Троица смотрит на нее как на инопланетянку. Раздражены ее появлением. Шепчутся между собой, окидывая ее взглядом. Наконец, один из них с ворчаньем встает со стула и выходит вперед.
— Что вам надо?
Сразу на английском, потому как ее гражданство представляется им вполне очевидным.
Грубиян.
Робин делает глубокий вдох, следя за тем, как держит себя.
— Помогите мне, пожалуйста, я ищу дочь.
Он вытягивает шею, оглядывает помещение и говорит:
— Дочерей здесь нет.
Он ухмыляется, явно довольный собой.
«Я недостаточно расстроена, — думает она, — он принимает мои английские манеры за спокойствие».
— Нет, я...
Он берет ручку и несколько раз ею щелкает.
— Простите меня, — продолжает она, — но мне действительно нужна ваша помощь. У меня пропала дочь. В интернете мне на глаза попались некоторые сведения, позволяющие предположить, что она здесь.
Он опять делано оглядывает помещение, по-прежнему не воспринимая ее всерьез.
Мужчины.
— Не прямо здесь. На острове Ла Кастеллана. Она сказала, что отправляется на Ла Кастеллану. Что-то насчет дня рождения. Вот я и приехала, чтобы ее найти.
Он смотрит на нее, не говоря ни слова.
— Мои поиски продолжаются уже почти год.
Ее глаза наполняются слезами. Он переспрашивает:
— День рождения?
— Да, она...
Он упирает локти в стол, улыбается и неожиданно тепло говорит:
— На этой неделе все жители Ла Кастелланы отмечать день рождения. El duqa — наш герцог. Его день. Официальный. Как у вашей королевы, да? Праздник. Festa. — Потом он к ней присматривается, и ему приходит в голову мысль. — Ваша дочь — подруга el duqa? — В его голосе явственно пробивается сомнение.
Робин силится подобрать слова. Как же мало она знает свою дочь и ту жизнь, которой та живет. Кто его знает — то, что она наплела Назрин и всем остальным, может оказаться вымыслом чистой воды. Джемма вполне может жить у какой-нибудь подруги или колоться в грязном подвале Ньюэма. Но кое-что из ее рассказов подтвердили поиски в гугле. Места, люди, даты.
— Не знаю, — отвечает она, — возможно, она дружит с кем-то, кто, в свою очередь, дружит с герцогом.
Собеседник мрачнеет еще больше.
— Сколько ей лет?
— Семнадцать. Недавно исполнилось семнадцать.
В ответ на эти слова у него чуть подрагивает бровь, но суть этой его реакции она определить не может. После чего он задает ей тот же вопрос, что и до этого сеньора Эрнандес:
— У вас пропала дочь и ей всего семнадцать?
Робин хочется выть.
— Помогите мне, пожалуйста, — произносит она, — прошу вас. Она всего лишь ребенок.
— А от меня-то что вы хотите?
— Я... может... у пассажиров парома должны проверять паспорта, так? Вы не могли бы посмотреть, может, остались какие-то записи? Чтобы узнать, здесь ли она.
— Конфиденциально, — возражает он.
— Она лишь ребенок! — молит она.
Xandarm вдруг поворачивается к ней спиной и зовет двух других. По полу стучат шаги, они слушают, до ее слуха долетают едва знакомые слова. Filja. Mama. Perdida. Pasaporte. Старший из них что-то говорит, жандарм в ответ согласно кивает, поднимает трубку и набирает номер.
Робин ждет, не вмешиваясь из страха, что что-то пойдет не так.
Когда ему отвечают, жандарм переходит на кастелланское наречие и быстро говорит. Sinjora. Filja. Perdida. Forse loqo. No sé. Si. Si. Потом вешает трубку, опять смотрит на нее, показывает на деревянную скамью, скрывающуюся в тени у двери:
— Ждите.
Она ждет почти три часа. Скамейка узкая, и Робин никак не может найти удобную позу без риска соскользнуть на пол. И очень скоро сожалеет, что не купила бутылку воды, но чувствует, что если хотя бы на пару минут покинет пост, то по возвращении вновь придется начинать сначала. В итоге она просто ждет в этом послеобеденном зное, положив на колени сумку, и смотрит, как минутная стрелка ползет по циферблату огромных часов, унесенных с какого-нибудь давно забытого парохода.