[29] роста. Повязка на моем левом глазу придает мне странное сходство с пиратами, которые когда-то управляли этим островом. Моя тень, которая движется впереди меня, достаточно перекошена, чтобы превратиться в подобие тщедушного, ракообразного существа, которое выбралось на берег вместе с приливной волной. И которое тащится вперед вместе с историей.
После того как я заканчиваю проверять краболовки, мы с Сэйдж идем через пару парковок прямо к пончиковой. Атмосфера в «Файнест Донатс» так же напряжена, как и я сам. Роджер лишь слегка гладит Сэйдж, да и то только после того, как она пару раз настойчиво тыкается в него носом. Он смотрит то на шахматную доску, то на лицо Дикона. Челюсть у Дикона здорово отвисает, глаза у него полуприкрыты опущенными веками, длинные руки висят как плети, а черен он до такой степени, как будто его смазали «Шинолой»[30] и хорошенько отполировали. Дикона не было видно последние несколько дней, и вот он появился опять, на самом рассвете: и прямо от двери я почувствовал, что от него несет джином и мочой.
«Файнест Донатс» – последние арендаторы в западной части небольшого торгового центра, который отделяет от Сивол-бульвара гораздо большая по размерам торговая галерея, располагающаяся на юге. Пиццерия, располагавшаяся рядом с пончиковой, закрылась уже несколько месяцев назад, поэтому здесь остались только аптека и табачная лавка, принадлежащие владельцам самого торгового центра. Чаще всего на продуваемых всеми ветрами парковках центра можно видеть только песчаные наносы и заброшенные объявления. Только что прошла годовщина 9–11[31], и небольшой плакат перед магазином гласит, что «мы никогда не забудем». Именно этим, на мой взгляд, мы здесь и занимаемся целыми днями – сидим и стараемся не забыть.
– Теперь надо начинать все по новой, – говорит Роджер Дикону. – С самого начала. Ты отдал мне инициативу – и что, считаешь, что это было необходимо?
Я смотрю на Эррола, который стоит за прилавком и дует на свой кофе. Его поднятые брови говорят мне о том, что нервная атмосфера присутствует в пончиковой с самого утра. Один из трех кофейников уже пуст, а в пепельницах уже немало окурков, поэтому мне интересно, когда же они начали игру. Игра, кажется, приостановилась, и перед Роджером стоит целая коллекция фигур Дикона.
– Все начинается с того, что ты сам себе говоришь, что ты бессилен, – говорит Роджер Дикону, закуривая новую сигарету. Первую затяжку он запивает глотком черного кофе и складывает свои пухлые руки на столе. У Роджера небольшие усики, подстриженные в соответствии с армейским уставом, и то, с какой легкостью на его лице появляется выражение разочарования, говорит о его тиранических наклонностях. Дикону, который явно ошеломлен, я совсем не завидую, поэтому подхожу к Эрролу и кладу своих крабов на прилавок.
– Поэтому надо начинать все сначала, – внушает Роджер Дикону. – Снова и снова. Несмотря ни на что.
Дикон кивает, а по его щеке медленно катится слеза. Он берет чашку с кофе двумя руками и не спеша подносит ее к губам, как будто в чашке у него не кофе, а вино для причастия. Выражение стыда и растерянности, которое я вижу на его лице, напоминает мне о Рокки.
Согбенная шея Дикона отражается в стеклянном прилавке, который повернут к фасадной части магазина, и эта раскаивающаяся тень падает на пончики и пирожные, освещаемые флуоресцентными лампами. Я все думаю о записке Сесила, о мужчине, который спрашивал обо мне, и о том, послали ли они одного его или нескольких. Я бы послал нескольких.
Эррол качает головой и закрывает газету, которую он открыл на странице, посвященной скачкам.
– Больше я в паддок не пойду, – говорит он, обращаясь ко мне. – Стоящей женщины там все равно не найдешь.
Я устраиваюсь между ним и шахматным столиком, и Сэйдж, выписав несколько восьмерок между моими коленями, укладывается у моих ног. Дикон смотрит на меня и пытается улыбнуться. Я замечаю, что на лбу у него свежая царапина, а в глазу небольшое кровоизлияние. Он вырос в этом городе и получил баскетбольный грант для поступления в Техасский технологический[32]. Потом работал в «Уол-Марте»[33], но его сегодняшний утренний аромат говорит за то, что больше он там не работает. Меня он иногда называет капитаном Морганом, из-за моей повязки.
– Как дела, Дикон? – спрашиваю я.
– Неплохо, неплохо.
Он дует на кофе в чашке. От него так воняет джином, что этот запах перебивает запах кофе, пирожных и даже сигарет. Все мы здесь на этой программе. Хотя у меня, например, нет выбора – не могу пить, ни на работе, ни дома, – но я все-таки прихожу сюда ради того, чтобы послушать истории. Только это и заставляет меня вообще выходить из своей комнаты.
– Ну что же, может быть, начнем?
Роджер сверяется со своими часами, напоминает нам о двенадцати шагах[34] и спрашивает, кто хочет начать. Все поворачиваются к Дикону, он начинает говорить, но потом подносит сжатый кулак ко рту и отрицательно качает головой. По его щеке стекает еще одна беспомощная слеза.
– Я не знаю… Если прямо сейчас… То есть я хочу сказать… – произносит он, запинаясь.
Мне хочется ему помочь и, вздохнув, я говорю:
– Пожалуй, я могу начать.
Всех это немного удивляет. Роджер и Эррол внимательно смотрят на меня.
– Меня зовут Рой. Я алкоголик. Не пью я больше девятнадцати лет.
Все они говорят мне «привет», как будто мы встречаемся впервые. Теперь я смотрю на Дикона.
– Увидев тебя сегодня, я кое-что вспомнил. Вспомнил девушку, которую знавал много лет назад. Мне кажется, что сегодня я все время о ней думаю. Она прожила нелегкую жизнь.
Матерчатый мешок на прилавке дергается и шевелится. Мы приходим сюда рассказывать свои истории. Нам это необходимо, чтобы прошлое не поглотило нас. Все ждут, что же будет дальше.
– Я и сейчас о ней думаю. Сегодня кое-что случилось – утром я получил записку. И это заставило меня вспомнить об этой девушке…
На какую-то секунду мне кажется, что сейчас я расскажу им все, но я останавливаю себя. Все, тем не менее, ждут продолжения, и я немного рассказываю им о Рокки.
Она сама говорила мне, как по пути из школы ей приходилось долго идти пешком от того места, где останавливался школьный автобус. И идти ей приходилось по длинному подземному переходу, который был весь покрыт странными граффити и на противоположном конце которого обычно тусовались старшие мальчишки, покуривая и попивая пиво. И когда она их там видела, то ей приходилось ждать в темноте этого перехода, пока они не уйдут и путь не освободится. Однажды ей пришлось ждать так до полуночи, а когда она пришла домой, никто и не заметил, что она так опоздала. Тогда ей было всего тринадцать.
Заикаясь и останавливаясь, я рассказываю эту историю и вижу на лицах всех слушавших откровенное недоумение, хотя они и благодарят меня. Наверное, это одна из тех историй, на которые никто не знает, как реагировать. Люди просто не понимают их смысл.
Ведь весь смысл этой истории был в том, как она ее рассказывала, как отворачивала лицо во время рассказа, как бросала на меня короткие взгляды, чтобы убедиться, что я ее слушаю. Смысл был в ее неторопливых, хорошо взвешенных словах.
Я знаю, что для всех нас, членов группы АА, собиравшихся в пончиковой, такие откровения были возможностью разложить по полочкам наше прошлое, превратить годы вины и деградации в кубики, которые можно удобно расположить на полке, а затем иногда брать и пользоваться в безопасности.
Я, например, никогда не рассказывал свою истинную историю.
После меня Эррол рассказывает о том, как проиграл кучу денег на воскресных скачках. Мы все благодарим его.
Наконец Дикон набирается смелости и рассказывает нам о старом друге, которого встретил на работе и который предложил пойти пропустить по маленькой, и когда он, наконец, делает это признание и вытирает глаза, мы все благодарим его.
Когда все это заканчивается, все тянутся к кофе, а я вспоминаю про книжку у себя в кармане. Достав тонкую книжку в бумажном переплете, протягиваю ее Роджеру. Это книга о двух боксерах из Южной Калифорнии, которую я брал у него почитать.
Книга, кажется, заинтересовала Дикона, потому что он берет ее со стола и начинает читать отзывы на задней обложке. Роджер явно раздражен. Когда его руки по локоть покрыты мукой и сахаром, то на них почти невозможно разглядеть его морскую татуировку на левом предплечье. Сейчас же, когда руки у него чистые, на левой виднеется что-то зелено-синее, скрытое под густыми волосами и по форме отдаленно похожее на якорь.
– Нам надо запланировать поход по девочкам, – говорит Эррол. – В эту игру надо играть постоянно. Кто со мной?
– А что ты можешь сказать вот об этом? – Дикон показывает книжку Роджеру.
– Мордобой, – отвечает тот.
Эррол качает головой, натягивает свою бейсболку почти на нос и открывает газету. Он стал участвовать в этих встречах вскоре после меня, и рассказывал он в основном о переходах через песчаные равнины и о том, как он перевозил грузы через пустыни и необитаемые территории, о поездках по обледеневшим дорогам в Канаде и мотании по трассам на юго-западе. Когда он говорит с тобой, то все время грызет ногти, а глаза его все время смотрят вниз, как будто просят прощения за эту привычку. Я видел его автопоезд, но не знаю, когда он последний раз что-то на нем перевозил.
– Надо чтобы от тебя исходило чувство спокойствия и доброжелательности, – говорит Эролл, вновь закрывая газету. – И потом, надо все время показывать им, что ты их внимательно слушаешь, даже если они несут полную ахинею.
– Думаю, что так ты дойдешь до того, что в какой-то момент начнешь мечтать об одиночестве, – произносит Роджер.